Проходит немного времени, и Клавдия удостаивается нескольких строчек в интервью Елены, пока касающегося только работы ее фонда. Стандартная фраза: «только благодаря неутомимой активности моей помощницы Клавдии Деппершмидт, нам удалось…»

Дальше идут те самые лживые интервью, с помощью которых бедняга Иваницкая собиралась вернуть мужа в лоно семьи. Клавдия тут уже полноправный герой дня. На всех снимках стоит чуть позади страдающей жены, решительно и непреклонно глядя в объектив, в полной готовности броситься на обидчика Елены.

В каждом интервью оскорбленная жена находит силы отметить заслуги своей помощницы, которую в последней статье называет самой близкой подругой и пространно благодарит за помощь и поддержку.

«Женщины, – подумал Лев Абрамович философски, – какую-то Клавку превозносит, а Зиганшину даже спасибо не передала, что он кинулся ее защищать и влип по уши! Даже денег на адвоката не предложила. Да что говорить, давно известно, что мы, мужики, для красавиц всего лишь расходный материал».

Он снова проглядел материалы в быстром темпе, обращая внимание только на фотографии. Наверное, если бы Макс подошел к задаче менее ответственно и накидал бы статьи хаотично, а не в хронологическом порядке, Дворкин ничего бы и не уловил, но, к счастью, Голлербах – педант.

Нанизанные на ось времени, фотографии демонстрировали совершенно ясно, как Клавдия входит в семью, может быть, не запредельно счастливую, но крепкую. Сначала лицом среди других лиц на заднем плане, потом подходит все ближе и ближе, становясь все больше, пока не вытесняет со снимков мужа и детей.

Только ли на фотографиях или в жизни тоже? Лев Абрамович вдруг подумал, что хоть квартира Елены и очень большая, но он бы услышал детей, если бы они были там. Кроме того, Иваницкие – представители современной аристократии, и дети обязательно приучены здороваться и прощаться с гостями. Елена была вдвоем с Клавдией, это почти точно. А дети тогда где? Почему не с матерью?

Так получилось, что он не был близок с дочерью, но когда умерла жена, Маша была все время рядом, почти месяц не отходила от отца, и Лев Абрамович просто не представлял себе, как можно переживать потерю врозь. Нездоровая какая-то ситуация.

Он рассказал о своих наблюдениях Максу, который в ответ только скорчил мину «я мог бы многое порассказать о нездоровых ситуациях, но дайте мне сохранить хотя бы остатки врачебной тайны».

– Да, действительно, – кивнул Голлербах, просмотрев фотографии, – а я как-то не акцентировал внимание на этом.

– Но ты же узнал Клавдию и сразу понял, откуда ветер дует, зачем было наводить таинственности? Сказал бы нам сразу, что книжку написала личная помощница, а как догадался – не раскрыл бы! И врачебную тайну сохранил, и у нас информация была б!

– Я фото увидел только после того, как прочел книгу и высказал вам свое мнение.

Чтобы проверить впечатления Льва Абрамовича, Макс предложил посмотреть профили в соцсетях – методика, о которой Дворкин в силу преклонного возраста не подумал.

Клавдия Деппершмидт нашлась быстро. Она вела активную виртуальную жизнь, состояла в огромном количестве групп, имела около пятисот друзей и на Фейсбуке, и ВКонтакте, активно делала посты и перепосты, в основном всякую психологическую лабуду. Львиную долю постов в ее ленте составляли статьи, обличающие плохих, или, как там выражались, «токсичных», родителей и предостерегающие хороших от фатальных ошибок в воспитании, из-за которых вся дальнейшая жизнь ребенка может улететь под откос.

Елена состояла у нее в друзьях, но на страничке Иваницкой не нашлось ничего интересного, кроме ссылок на интервью и статьи, которые Дворкин с Максом уже видели, а также информации, где можно купить книгу «Неведомые ему слезы».

Скорее всего, это постила Клавдия на правах личной помощницы, а Елена, может, и не знала, что зарегистрирована в соцсетях. У покойного Владимира или не было аккаунта вовсе, или он пользовался псевдонимом.

Фотографий на страничке Елены обнаружилось всего пять, и те официальные, зато у Клавдии их было больше ста, и то, как она из эпизодического, вспомогательного персонажа постепенно занимает главенствующее место в жизни Елены, прослеживалось совершенно отчетливо. На нескольких групповых снимках возле Клавдии с Еленой отирался парень с узким лицом и характерным галльским носом – вероятно, тот самый французский поклонник, из-за которого наступил разлад в семье.

Дворкин посмотрел и обнаружил физиономию парня среди друзей Клавдии. Лена, видимо, была не так глупа, чтобы публично заявлять о своих тайных обожателях. Что ж, симпатичный мужик, а страничка его оказалась почти пуста. Лев Абрамович неплохо знал французский, но тем не менее не почерпнул из аккаунта поклонника ничего полезного.

В общем, Дворкин в очередной раз укрепился в мысли, что интернет – дело пустое и ничего там не бывает реально полезного. Ну поняли они, что Клавдия забрала власть над Еленой, ну и что? Бывает такое, взяли кукушонка в гнездо, и он выпихнул остальных птенцов. Грустно, конечно, но бывает. Какая связь с убийством Владимира? Для Клавдии его смерть не выгодна никак. Она ничего не наследует, а под управлением Елены бизнес, скорее всего, пойдет так, что у вдовы не достанет средств на личную помощницу.

Лев Абрамович решил, что надо попить кофейку, после чего спокойно поразмыслить, но пока Макс ходил набирать воду в чайник, понял, что снова испытывает ощущение прескевю. «Кажется, я становлюсь хрестоматийным сыщиком», – подумал Дворкин с некоторой досадой, встал и заходил по кабинету. Какая-то тень мысли вертелась в голове, но никак не удавалось поймать ее и осознать.

Почему появилось это чувство тревоги и раздражения? И в какой момент? Лев Абрамович снова сел за стол Макса и открыл папку со статьями. Хозяин кабинета вернулся, что-то сказал, но Дворкин невежливо на него цыкнул, чтобы не спугнуть мысль окончательно.

Ага, кажется, что-то царапнуло его во время просмотра статьи о благотворительности Елены. Вот этот абзац, где она благодарит Клавдию Деппершмидт. Но почему? Вполне естественное дело отметить тех, кто тебе помогает.

Фамилия, ну конечно! Была бы она Клавдия Иванова, другое дело, но Деппершмидт… Ага, и он подумал: какая редкая фамилия, и все же не уникальная. А подумал он так, потому что когда-то видел интервью Макара Деппершмидта, крупного чиновника в городской администрации. Питер, конечно, большой город, и однофамильцев в нем предостаточно, но Макар и Клавдия… Слишком уж странное совпадение, что в двух семьях с одинаковыми и не самыми русскими фамилиями так силен славянофильский дух, что они независимо друг от друга называют детей Макар и Клавдия. Гораздо ближе к истине, что Клавдия – сестра Макара и действует в его интересах. А в чьих интересах действует Макар, остается только догадываться. Дворкин предположил, что звучную фамилию Клавдия в принципе могла получить путем замужества, но Макс, морщась от необходимости раскрывать личную информацию, сказал, что она никогда не состояла в браке.

Лев Абрамович вздохнул и подумал, что фантазия его работает слишком резво, но остановиться уже не мог. Итак, чиновник Деппершмидт представляет интересы группы лиц, которые хотят отжать дело Иваницкого, или же бизнес Владимира приглянулся самому Макару. Может, он хотел оставить службу и сделаться «помещиком, славным русским барином, хлебосолом», а главное, жить, и хорошо жить! Помимо всего прочего, внедряет сестру в семью Иваницкого, чтобы иметь сведения из первых рук, ну а заодно пристроить любимую родственницу на легкую и высокооплачиваемую работу.

Знала ли Клавдия о планах по физическому устранению Владимира, или ее использовали втемную?

Лев Абрамович поделился своими соображениями с Максом, тот нахмурился и размешал ложечкой кофе так, чтобы образовалась воронка и гуща скорее осела.

– Если бы вы не были моим старшим товарищем, я бы сказал, что муза дедукции является вам в костюме белой горячки, – сказал он задумчиво, – слишком уж смелые выводы на основе самых незначительных фактов. Но я понимаю, что беспокойство за Мстислава не дает вам мыслить хладнокровно…

– Так, сынуля! Или ты будешь помогать или меня анализировать?

– О, прошу прощения! – Макс улыбнулся и протянул Льву Абрамовичу сахарницу с воткнутыми в нее старинными щипчиками, откуда только взял этот почти исчезнувший предмет сервировки. – Просто я столько в течение своей профессиональной жизни общался с параноиками, что могу ответственно заявить: теория заговора – это не мое. Кто там, какие масонские ложи зарятся на бизнес, это мы никогда не узнаем, поскольку доступа к информации у нас нет, а домысливать на пустом месте – дело болезненное и крайне неблагодарное. Вы мне лучше ответьте вот на какой вопрос…

– На какой? – перебил Лев Абрамович резковато, поскольку не любил превосходства чистого интеллекта. – Что ты бы хотел знать, сынок?

– Почему Клавдия устроила встречу Иваницкого с Мстиславом? С какой целью? Иваницкие собрались мириться, и визит бывшего тут только помешал бы.

– Это да…

– Насколько я понял, Елена в недоумении, зачем Мстислав нанес визит мужу, что невозможно, если бы личная помощница действовала в ее интересах.

– Верно мыслишь!

– И еще один момент, – улыбнулся Макс немного смущенно, – видите ли, по долгу службы мне приходится иметь дело с самыми разнообразными представлениями о реальности, и единственное, что не дает сойти с ума – это привычка к наипростейшей логике. Против лома нет приема, это первая заповедь психиатра, а если начать всматриваться в причудливую картину мира, нарисованную перед тобой пациентом, можно так увязнуть, что господи помилуй! Но верно и обратное: бывают ситуации, когда чудесное стечение обстоятельств симулирует картину психического заболевания. Например, преподаватель рассказывал нам такой курьезный случай…

Льва Абрамовича начало немного подташнивать от лекторского тона собеседника, и он хотел напомнить, что встретились они не медицинские байки травить, но неожиданно стало интересно.

– В общем, деревенская бабка обращается к терапевту по поводу высокой температуры. Врач не находит очевидных причин и начинает углубленно собирать анамнез. Бабка говорит: «Ой, доктор, мне тут месяц назад внучка со своим хахалем ночью в голову вбили гвоздь, пока я спала, и после этого у меня начала подниматься температура». Ага, думает терапевт, диагноз ясен. Вызывает специалистов, и старушка отправляется в дурдом. Надо отметить, что бабка – человек старой школы и твердо знает, что врачам виднее. «Раз решили, что я сумасшедшая, значит, так оно и есть», – думает старушка и спокойно ложится на больничную койку. Проходит время, и в отделение приводят студентов, одному из них поручают на примере бабки написать историю болезни. Он собирает анамнез, бабка рассказывает про гвоздь, он просит показать, куда именно его вбили, бабка показывает, он протягивает руку и с ужасом нащупывает на темени под волосами шляпку гвоздя. Вот так-то!

– Да уж, – фыркнул Лев Абрамович, – здорового человека засунули в психушку, куда курьезней! Обхохочешься!

– Я рассказал это не чтобы посмеяться, а как пример, что нельзя ни верить, ни не верить. Только факты и прямая логика. Мстислав был у Иваницкого – факт. Глухой забор вокруг дома и отсутствие следов проникновения – факт?

– Не факт. Может, плохо искали.

– А что Зиганшин не убивал – факт?

– Почти что.

– Короче говоря, если мы возьмем за факт, что Мстислав не убивал, но и посторонний никто не проникал в дом, значит, охранник или сам совершил преступление, или впустил убийцу, или спал на своем рабочем месте самым наглым образом.

– Ладно, следопыт. Ты хочешь сказать, если не Зиганшин, то дядя Миша, а третьего не дано?

Макс кивнул.

– Что ж, разумно, – Дворкин взглянул на часы, – неохота, конечно, тащиться к нему на ночь глядя, но медлить тоже ни к чему.

Макс по второму кругу включил чайник, для чего ему не пришлось даже приподниматься со старомодного кожаного диванчика, и Лев Абрамович снова позавидовал его длинным рукам.

– Зачем же самим хлопотать, – спросил Голлербах, – когда он может спокойно сюда приехать? Наврите, что нашли ему работу и надо срочно показаться, иначе место уплывет. Ну а чтобы совсем не изолгаться, я его устрою в нашу охрану, если он вдруг окажется ни в чем не виноват.


То ли дядя Миша был действительно превосходным водителем, то ли мысли о куске хлеба для детей подгоняли его, во всяком случае, через час с небольшим он уже входил в кафе, где Дворкин назначил встречу.

Макс был здесь завсегдатаем, поэтому их усадили за лучший столик и принесли такой вкусный кофе, что Лев Абрамович едва не забыл, зачем пришел.

Договорились, что разговор поведет Макс, как потенциальный работодатель. Дворкин считал, что разыгрывать спектакли – слишком много чести для простодушного дяди Миши, но Голлербах возразил: если бы они служили в полиции и могли свободно применять пытки, другое дело, а так увы… В конце концов, Шерлок Холмс не выколачивал из доктора Гримсби Ройлотта признание с помощью телефонного справочника, а без всякого насилия устроил, что тот погиб от своей собственной гадюки.