И сломленная Елена слушала, потому что не посоветует же плохого человек, который тебя так любит и так заботится о тебе!

Наверное, конфликт между супругами не продлился бы и месяца, если бы Клавдия допустила их пообщаться между собой. Или если бы позволила Елене понять, что в разрыве есть и ее доля вины. Но Клавдия упорно внушала растерявшейся женщине, что она совершенный ангел, а Иваницкий просто воплощение зла, устроил бурю на пустом месте.

«Разве можно так беситься из-за какой-то невинной прогулки? – спрашивала она, вздыхая. – Раз настоящей измены не было, то вы ни в чем не виноваты. Мало ли с кем вы встречаетесь? Это он так отреагировал потому, что сам не без греха». Елена никогда не задумывалась, что муж может быть ей неверен, и ни разу за все годы супружеской жизни не усомнилась, что его поздние возвращения могут быть обусловлены другой женщиной, а не работой, но теперь, в состоянии шока, от боли неспособная мыслить здраво, она забыла все хорошее, что было у нее с мужем, и стала подозревать его в изменах. Соблазн стать невинной жертвой, опьяниться сладким вином мнимых обид оказался слишком велик, и Елена не смогла ему противостоять. А Клавдия все убеждала Елену, что та не совершила ничего предосудительного, отправившись на тайное свидание с влюбленным в нее мужчиной, а вот Иваницкий отреагировал крайне неадекватно.

К счастью, в роли безвинной жертвы Елену никто видеть не хотел: ни муж, ни родители, ни собственные дети, и бедная женщина, будучи не в силах расстаться с маской страдалицы, все больше и больше привязывалась к Клавдии, в которой неизменно находила поддержку и утешение. Помощница, как никто, могла убаюкать просыпающуюся совесть и жалеть Елену так искренне и страстно, что той становилось до слез жалко самое себя.

Если бы она набралась сил и повидалась с мужем, и рассказала бы все честно и открыто… А может, и рассказывать бы ничего не пришлось, вид исхудавшей, иссохшей от горя жены тронул бы самую черствую душу, но Клавдия выходила и говорила Владимиру, что Елена не хочет его видеть, а Елене врала, будто Владимир приезжал обсудить условия развода, а она еще слишком слабенькая, чтобы спокойно с ним об этом говорить.

К слову, душа Клавдии взирала на мучения Елены совершенно спокойно. Главное, Елена теперь принадлежит ей, Клавдии, а что мучается – дело десятое.

Чувство справедливости, которое у Клавдии никогда не дремало, говорило ей, что все правильно, Елена отвечает за то, что предавала помощницу ради мужа.

В общем, она настраивала мужа против жены, детей против матери и мать против детей, но не испытывала ни малейших угрызений совести. Наоборот, в итоге Елена останется с тем, кто ее любит по-настоящему, а не с мужем, готовым бросить при любых подозрениях, и не с равнодушными детьми, не желающими заступаться за мать. Значит, все делается правильно.

Клавдия немного боялась, что Елена не согласится публично чернить мужа, но, к счастью, та была уже окончательно деморализована и с пониманием восприняла слова помощницы, что всегда надо отвечать ударом на удар и в ответ на боль, причиненную тебе, причинять боль еще большую. Владимир чуть не убил жену своим уходом, так что ж теперь с ним церемониться, особенно теперь, когда ясно, что он не вернется в семью. Надо мстить всеми возможными способами. В глубине души Елена, кажется, не очень хотела мстить, но, чувствуя, что помощница осталась ее единственной опорой, не смела ослушаться и давала нужные интервью, а книгу, которую за нее написала Клавдия, даже по диагонали не просмотрела.

Вообще с этой книгой получилось очень удачно. Клавдия давно пробовала себя в литературе, писала рассказы и повести, рассылала их, куда только могла, но ни разу не получила отклика, даже отрицательного. Она почти отчаялась опубликовать свои мысли, которые считала очень свежими, оригинальными и важными, а тут такая шикарная оказия! Может быть, и к лучшему, что она выступила от имени Елены Иваницкой: есть шанс, что множество людей заинтересуется книгой, а после прочтения станет чуть добрее к своим детям!

Сначала Клавдия хотела написать почти правдивую книгу о брачной жизни Иваницких и сдобрить ее только эпизодами семейного насилия и еще какой-нибудь гадостью, но Елена рассказывала о своей жизни скупо, а потом и вовсе сказала: «Чем больше будет в книге лжи, тем лучше», и Клавдия с восторгом поняла, что руки у нее теперь развязаны. Она подняла свои старые тексты, скомпоновала, вкрапила туда несколько фактов из жизни Елены и дополнила рассказами женщины, с которой вместе посещала психотерапевта и чей муж страдал бредом ревности. Про Митю Елена просила не писать, потому что эта история выставляет ее в невыгодном свете, и Клавдия без колебаний использовала свой собственный опыт первой любви. Не обошлось без доли художественного вымысла: в реальности молодой человек никогда не интересовался Клавдией, ему нравилась совсем другая девочка, в результате Клава возненавидела и его, и девочку и поклялась себе больше никогда и ни в кого не влюбляться. А в тексте она решила сделать, будто он все же был в нее влюблен, наверное, хотелось пережить взаимное чувство хотя бы на страницах книги, пусть и написанной от чужого имени.

Каждый день Клавдия открывала сайт книжного магазина и любовалась на свою книжечку, не покидавшую ряды бестселлеров. Елена обещала, что следующую книгу они издадут в соавторстве, а потом Клавдия начнет писать под своим именем, благо оно будет уже на слуху.

Оставалось совсем чуть-чуть до победы, но Клавдия не учла фактор времени, который сглаживает острые углы в конфликтах между родными людьми. Для нее каждый скандал в жизни случился словно вчера, впечатления оставались неизменно свежими, и, вспоминая события двадцатилетней давности, она испытывала такие же точно боль и стыд, как в момент нанесения обиды. Клавдия думала, что у всех так же, но ошиблась.

Иваницкий за год поостыл, и хоть клеветнические публикации слегка подсолили его раны, все же не помешали процессу заживления, а Елена успокоилась и набралась сил для такого разговора с мужем, который бы не закончился через пять минут рыданиями и проклятиями.

Клавдия испугалась, что теряет контроль над ситуацией, и тут припомнила первую любовь Елены, такую сильную, что про нее даже в книге нельзя написать. Что ж, с этого козыря вполне можно было зайти. Если первая любовь не ржавеет, то можно представить Зиганшина как новую пассию Елены, а если ржавеет, то вытащить на свет божий некрасивую историю их давнего расставания. Пусть Иваницкий узнает, что его жена в свое время не дождалась жениха из армии и вообще вышла замуж не девственницей, как он ошибочно полагал все годы брака. Пусть подумает, стоит ли возвращаться к предательнице, шлюхе и обманщице.

Настроить Елену на нужный лад оказалось не слишком сложно. Сначала Клавдия завела разговор о невероятной силе первой любви, что Владимир, наверное, не вернется, а жить одной тоже плохо, а вдруг этот Митя до сих пор в нее влюблен и только и ждет, когда Елена поманит его к себе.

Иваницкая не слишком воодушевилась, тогда Клавдия перешла на кармическую тематику и встретила более живой отклик. Она каким-то звериным чутьем угадывала состояние духа Елены, вот и сейчас поняла, что шефиня переросла статус невинной жертвы, за год окрепла и теперь готова нести ответственность за свои поступки.

Елена чувствовала себя виноватой перед Митей и согласилась с гипотезой, что если попросит у него прощения, то карма исправится и муж вернется.

Клавдия помчалась устраивать встречу, стараясь обставить ее как можно двусмысленней. Сняла номер в гостинице, посплетничала с персоналом, для какого романтического повода ей нужен люкс, и поехала договариваться с Зиганшиным. По рассказам Лены она рисовала себе образ недалекого и уступчивого мужичка, эдакого недотепы, и была очень разочарована, увидев матерого и злого мента.

Она ждала восхищения своими деловыми качествами или хотя бы преданностью хозяйке, но не добилась ровным счетом ничего. Мент даже не обратил внимания, как ловко и уверенно она ведет машину, и отказался, чтобы она отвезла его обратно.

Клавдия сама удивлялась, почему равнодушное и пренебрежительное отношение Зиганшина вызвало у нее приступ бешенства, но факт остается фактом. Ей очень захотелось унизить мента, а когда она увидела, в какое просветленное и умиротворенное состояние впала Елена после разговора с ним, злоба возросла стократ.

Клавдия столько лет старалась привязать к себе Елену, не покладая рук заслуживала ее любовь и уважение, а тут явился этот поганый мужик и в одну минуту едва все не испортил! Скажите пожалуйста, он давно простил Елену! Тоже еще, папа римский, отпустил грехи! Улыбнулся, пожал ручку, снял грех с души, и теперь Елена считает, что если поедет к мужу и покается, он тоже ее простит и жизнь наладится. Нет, так не пойдет!

Клавдия начала стращать Елену, выдумывать слухи, что Владимира вроде бы видели с другой женщиной, вспоминать, что он поднял бизнес в девяностые, значит, без крови не обошлось, а человек как хищник – если раз почувствовал вкус крови, то обязательно повторит. Говорила, что Иваницкий мужик, и деньги у него, а Елена просто жена, то есть совершенно беззащитна. И кто знает, сколько времени понадобится Владимиру, чтобы сообразить, что от уз брака освобождает не только развод, но и безвременная кончина жены. Елена отшучивалась, и Клавдия смеялась, а потом предлагала просто подстраховаться. Раз Зиганшин настроен светло и ностальгично, пусть почувствует себя защитником когда-то своей прекрасной дамы. Ему это будет только в радость.

«Нельзя просить прощения, когда ты ни в чем не виновата», – талдычила Клавдия, и Елена невольно прислушивалась к ней, а потом и соглашалась. Раз Владимир психанул на ровном месте и поставил семью под угрозу распада из-за какой-то невинной прогулки, то это он должен извиняться, а вовсе не Елена. Ни при каких обстоятельствах, даже под угрозой жизни нельзя мириться с человеком ценой собственного унижения! Пусть Иваницкий сначала увидит, что жену есть кому защитить, а потом только можно начинать думать, мириться с ним или не надо.

Елена все же не хотела впутывать Зиганшина в свои семейные дрязги, так что Клавдия едва не растерялась, но чутье помогло ей найти нужную тропинку к сердцу шефини. Она сказала, как возмутительно, что Мстислав считает себя вправе даровать прощение своей бывшей возлюбленной, когда сам кругом перед нею виноват. Если уж он так любил Елену, что ее уход к Иваницкому стал для него таким сокрушительным ударом, то чувства должны были сохраниться и по сей день. Истинная любовь вечна. Ну а раз он живет себе спокойно своей жизнью, прекрасно себя чувствует и не хочет ничего вернуть, то значит, не так уж сильна была его страсть. А вдруг Елена честно дождалась бы его, а он взял и не вернулся бы?

В общем, удалось добиться, что умиротворение Елены сменилось раздражением. То ли невыносимо оказалось показное великодушие Зиганшина, то ли взыграло уязвленное женское самолюбие, но она больше не хотела отпустить свою первую любовь так, что она навсегда остается виноватой, а он – благородным рыцарем.

Тут Клавдию посетило озарение: всего-навсего надо сказать, что брак с Иваницким был не добровольным выбором юной корыстной девушки, а вынужденной мерой. Беременность в результате изнасилования – что может быть лучше? Елене идея пришлась по вкусу, быть виноватой и прощенной хорошо только первые несколько минут, а со временем это становится не слишком-то приятно. Может быть, Зиганшин ее и не захочет снова и пугать мужа не станет, но нимб у него над головой изрядно потускнеет, а это уже кое-что.

Ну а если обман раскроется, что с того? Митя любил ее и все простил, значит, простит и это.

Клавдия думала поставить всех в дурацкое положение, создать дикую психологическую напряженность, замешанную на обоюдном чувстве вины, но просчиталась. Зиганшин во вторую свою встречу с Еленой не стал рассусоливать, а с ходу предложил решение проблемы, и от его простоты Елена образумилась и успокоилась. Актрисой она оказалась слабенькой, трагическую сцену у бассейна едва не превратила в комедию, но все же довела до конца.

А тут еще нарисовался чертов папаша Елены с миротворческой миссией. Потом именно за нее Клавдия решила отомстить, не пуская родителей к дочери и внукам.

И самое страшное: отбывая к детям в Англию, Елена не взяла помощницу с собой. Якобы Клавдия и так постоянно с ней, наверняка невыносимо устала поддерживать и утешать свою хозяйку. Ей необходимо отдохнуть, побыть самой с собой – роскошь, целый год бывшая Клаве недоступной. Разумеется, за этими лицемерными словами скрывалось совсем другое: это Елена устала от своей помощницы и спасительницы, это она душевно окрепла и потянулась к мужу и детям, а Клава превратилась в досадную помеху.

Обрушивалось то, что девушка считала уже почти достигнутым, почти своим. Но если супруги помирятся, это откинет ее не на исходную позицию, а гораздо, гораздо дальше. Елена-то ладно, а Иваницкий – человек умный и проницательный, ему не составит труда вычислить истинную роль личной помощницы жены в распаде семьи. Очень может быть, он по-настоящему убьет несчастную Клавдию, попадись она под горячую руку.