Но его мнением не интересовались, подхватили под белы руки и привезли. Оглядев пациента и убедившись, что никакого отравления нет, Людерс просто прописал ему сильное слабительное. Через несколько часов все было в порядке.

Петр писал супруге слезные письма, умоляя вернуть ему… Лизку!

— Да что он, с ума сошел, что ли?! Я и в Шлиссельбург к нему Лизку посадить должна?

Конечно, она очень желала бы, чтоб он тихо умер, и как можно скорее, но прекрасно понимала, что любая болезнь вызовет подозрение в отравлении. Людерс объявил, что причина страданий государя геморроидальные колики, что он дал слабительное и все прошло, но даже тут нашлось немало недоверчивых.

И вдруг…

Она держала в руках серый, помятый листок бумаги и никак не могла вникнуть в суть написанного рукой Алехана Орлова. Вкривь и вкось. Пьяный Орлов каялся:

«Матушка, милосердная Государыня… Как мне изъяснить, описать, что случилось: не поверишь верному своему рабу; но как перед Богом скажу истину. Матушка!.. Готов идти на смерть; но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете… Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на Государя… Но, Государыня, свершилась беда. Он заспорил за столом с князем Федором Барятинским. Не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали; но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня, хоть для брата. Повинную тебе принести и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил; прогневили тебя и погубили души навек».

Через много лет Павел Петрович, разбирая бумаги умершей матери, нашел это письмо, дотоле никому не известное. А ведь могла бы показать, могла оправдаться….


Екатерина сидела без сил, опустив руки и глядя в стену остановившимся взглядом. Что ей делать? Обвинить и отдать под суд зачинщиков самого переворота значило подвергнуть сомнению сам переворот и ее право на престол тоже. Не наказать убийц, взять их под свою защиту — значит оказаться навсегда с ними связанной, более того, им обязанной, потому что самым трудным было не взять власть, а избавиться от императора. Конечно, никто не пожалеет о смерти постылого царя, но пройдет время, все успокоится, и ее, именно ее обязательно обвинят в этом убийстве!

Ей снова предстоял труднейший выбор, и, хотя Екатерина в душе уже прекрасно сознавала, что именно выберет, далось это тяжело, едва ли не труднее, чем сам переворот, когда она спасала собственную жизнь. Если Алехан и беспокоился, что выберет Екатерина, то зря, письмо было спрятано, официально объявлено, что Петр Федорович скончался от жестоких геморроидических колик. Россия восприняла это совершенно спокойно, умер мало кому нужный свергнутый император, тем паче новая государыня старых врагов вовсе не преследовала, никого не наказывала, напротив, приняла в услужение всех, кто служить пожелал.

Вообще, свержение и смерть Петра не вызвали осуждения даже за границей, даже у тех, кто уж никак не зависел от новой российской государыни. Обожаемый Петром император Фридрих в ответ на сообщение о событиях в Ораниенбауме только пожал плечами:

— Он позволил свергнуть себя, словно ребенок, которого отправляют спать.

Петра Федоровича похоронили в перчатках, чтобы не бросались в глаза синяки, но похоронили с почестями, все же он был императором, пусть и свергнутым, а правил всего полгода.

Единовластной правительницей, прошедшей для этого труднейший путь, стала Екатерина Алексеевна, урожденная София-Фредерика Ангальт-Цербстская.

Только она знала, чего стоили все моральные мучения, только она знала, какую цену заплатила за свое восшествие на престол, сколько вынесла и передумала за восемнадцать лет жизни в России. Свершилось: она, Фрикен, стала императрицей в огромнейшей стране, и теперь никто не мог помешать ей править, к чему она столько лет готовилась.

Наступал новый день, который нес множество забот, но забот уже государственных. Рано утром проснулась и сладко потянулась новая Екатерина, которой предстояло править Россией долгих тридцать четыре года.

А Орловы?.. Ну что Орловы? Алехан оказался прав и не прав одновременно: Екатерина не обвинила его в убийстве, но и зависимости сумела избежать. Алехан Орлов недостаточно хорошо знал ту, которую решил приручить, природное умение новой государыни ладить со всеми, но всех держать на расстоянии помогло ей и теперь, Орловы остались при троне, были обласканы, но так и не смогли подняться от подножья трона выше. Екатерина оказалась хитрей. Григорий так и остался фаворитом, ему не удалось уговорить Екатерину тайно обвенчаться. Это удалось позже другому человеку — тоже Григорию, только Потемкину.

Но это уже другая история…

Последняя встреча…

Огромное судно «Днестр» бросалось в глаза издали. Корабль, на котором путешествовала императрица, был заметно больше остальных. Григорий Потемкин предусмотрел все, чтобы его повелительнице было удобно и не пришлось менять привычек: на судне имелись и огромная столовая, где устраивались настоящие полноценные приемы, и спальня, и кабинет, и еще много, много чего. Но не размеры огромного корабля, не роскошь его отделки сейчас интересовали Станислава Августа Понятовского. Его сердце стремилось к той, которую он не видел двадцать восемь лет, к его Кате…

Потемкин предусмотрел даже это. Встреча состоялась близ Переяславля в Каневе, практически на границе с Польшей, ведь королю покидать свою Польшу нельзя. Если бы Екатерина разрешила, то Станислав нарушил бы этот закон, несмотря ни на что, но она сначала отговаривалась немыслимой занятостью, потом он узнал о Потемкине, потом о других фаворитах… Но главное — она жила своей жизнью, в которой ему просто не было места.

Когда, став императрицей, Екатерина практически настояла на выборе королем именно Станислава Августа, Понятовский просил:

— Не делайте меня королем. Мне приятней видеть вашу голову на подушке рядом со своей.

Он хотел быть с ней в качестве кого угодно, хоть просто фаворита, даже друга на посылках, шута вроде Льва Нарышкина. Но она не желала этого, Екатерина хотела оставить его в своих воспоминаниях. А еще (он об этом и не подозревал) она не простила того унижения, когда муж просто из каприза, из желания уравнять ее с собой позволил им любить друг дружку, а Станислав Август не убил за это великого князя.

Она всего добилась сама, даже там, где помогали Орловы, она сама сделала себя императрицей не только по статусу, но и по сути. И теперь не желала не только меняться, Екатерина не желала вспоминать те годы, когда была еще унижена, почти бесправна, не хотела этих воспоминаний, а он так рвался вспомнить…


Когда Станислав Август плыл в лодке к кораблю государыни, начался довольно сильный дождь. Он так спешил, что не подумал о такой неприятной возможности, и, хотя один из гребцов дал королю свой плащ, Понятовский все же промок. Именно таким — мокрым, почти жалким — он готов был предстать перед Екатериной, императрицей России. Конечно, это не могло добавить настроения, но Понятовский все же держался.

И вот ее каюта, вернее, роскошные апартаменты. Екатерина не пожелала, чтобы кто-то присутствовал на этой встрече, не вышла встречать сама. Она словно что-то предчувствовала…

Никто не знает, о чем думала эта замечательная женщина перед встречей со своей самой романтической любовью, со своим Стасом, которому когда-то писала такие восторженные, страстные и нежные письма.

Открылась дверь, секретарь доложил о короле Польши и вышел, плотно прикрыв дверь за собой.

Екатерина Алексеевна повернулась и замерла. Перед ней стоял красивый, статный, хотя и располневший, но значительно постаревший ее Станислав… Его глаза теперь смотрели с ожиданием, теперь… А всего мгновение назад она явственно прочла в них то, чего так боялась: замешательство от того, насколько изменилась Катя, как постарела. Опытный царедворец Понятовский сумел скрыть свое замешательство, но оно было, и Екатерина успела его заметить.

К тому же его вид (и промокший наряд здесь был ни при чем), изменившееся со временем лицо показали и ей самой, насколько изменилась она. Понятовский искал в стоявшей перед ним женщине ту самую Катю, которая не боялась сбегать в мороз из дворца под носом у мужа, только чтобы хоть на минутку встретиться со своим Станиславом, которая могла морочить голову опасному Шувалову, в то время как веселая компания пряталась в ее спальне за ширмами, лазила в окно в Ораниенбауме… Искал и не находил. Перед ним стояла властная правительница, пожилая, добродушная, но вовсе не намеренная совершать какие-то глупости и, что особенно важно, вспоминать о прошлых.

Он снова, как когда-то в Ораниенбауме после пощечины, ничего не понял. Понятовский не понял, что одним мгновением, тем, что испугался новой Екатерины, навсегда закрыл дверь в ее сердце.

Станислав Август хотел воспоминаний, а Екатерина не желала их, она не хотела снова вспоминать годы унижения и страха, своей борьбы, она была довольна той жизнью, которой добилась, гордилась своими успехами, своими внуками и не намеревалась травить душу прошлыми страданиями.

Встречи не получилось.

Станислав Август вспомнил, что он король, стал говорить, что наместник России в Польше Репнин ведет себя слишком по-хозяйски, что поляки от него стонут и возмущаются… Екатерина слушала невнимательно, все это она уже читала в его посланиях, к чему повторять снова и снова. Он не смог тронуть ее душу, как не смог тронуть память. Это была чужая женщина, голову которой он вовсе не хотел бы видеть рядом со своей на подушке.

А она, которой в этой стране все так трудно досталось с первого дня и до последнего, которая приложила столько сил, чтобы все случилось так, как случилось, взяла на душу грех, много лет трудилась, не зная отдыха и спокойствия, которая выстрадала свою власть и положение, не желала возвращаться в прошлое даже на миг.

Из кабинета государыни они вышли совсем чужими, мало того, Екатерина не пошла вечером на даваемый Понятовским бал, отговорившись нездоровьем, но проведать себя не позволила. А на следующий день, даже не попрощавшись, уплыла…

Он стоял, глядя на удалявшиеся корабли, и пытался понять, жалеет ли об этой встрече. Да, она была права, когда не желала встречаться, как всегда, права. Счастливые дни беспокойной влюбленной юности не повторить, и вспоминать их следует только поодиночке, вместе не получается, вместе только разочарования…

Екатерина Алексеевна тоже переживала, несколько дней у нее было дурное настроение. Но дела не терпели, пришлось выкинуть из головы Станислава Августа Понятовского, у императрицы Екатерины II и без короля Польши было о чем размышлять…