Генри Саттон - Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях

— «Подготовилась»?

— У тебя есть диафрагма?

— Нет, — ответила она.

— Черт побери! — воскликнул он и выскочил из нее. Он протянул руку к тумбочке у кровати, выдвинул ящик и достал пакетик презервативов.

— Возьми, — сказал он и дал ей один.

— Но это же ты должен использовать.

— Конечно. Но я хочу, чтобы ты сама его на меня надела.

Он лег на спину и стал ждать, когда она справится с презервативом, и улыбался, глядя, как она неловко натягивает резиновый чулочек на его подъятый клинок. Потом она легла и позволила ему снова взгромоздиться сверху и поиметь ее. Мерри подумала, что ей все-таки везет. Ведь самое главное — то, что она пришла сюда, чтобы просто посмотреть, как он живет, а что ее заинтриговало в нем, так это мысль о собственном блядстве и странная власть, которую имела над ней сама эта мысль. А он более, чем кто-либо другой, заставил ее ощутить себя шлюхой — большей, чем она могла себе даже вообразить. Если бы он после всего положил на подушку банкноту, вряд ли она почувствовала бы себя большей шлюхой. Ей повезло, подумала она, потому что она ведь как раз за этим к нему и пришла — ей повезло куда больше, чем девчонкам, толпящимся у него под дверью. А может быть, они все приходили к нему, чтобы побыть здесь в роли шлюх. А, может, и он сам это прекрасно осознавал.

Она почувствовала, как он кончил и вышел из нее. Он закурил, предложил ей затянуться, а потом сказал:

— Нам бы надо возвращаться. Осталось двадцать минут до отбоя.

— Да, пожалуй, надо возвращаться.

Они оделись и он отвез ее обратно в колледж. Не прямо к Фоли, но на перекресток, где она выскользнула из машины, никем не замеченная. Его старенький «нэш» с громким ревом укатил.

Ей это не понравилось. И поэтому она забеспокоилась. Она ломала голову, что же с ней такое. Она не испытала оргазма. Она не испытала оргазма с Денвером Джеймсом. Но испытала оргазм с Мелиссой. И это ее пугало, потому что она думала, уж не лесбиянка ли она. Ее дружба с Хелен Форнэм и Сарой не имели никакого отношения к сексу, по крайней мере — в прямом смысле, но она была с ними очень близка. Что тоже ее беспокоило. И именно потому, что это ей не понравилось и, честно говоря, даже вызвало у нее отвращение, и сам он вызвал у нее отвращение, и эта его самоуверенная сноровка тоже вызвала у нее отвращение, спустя несколько дней она, по его просьбе, задержалась в аудитории после лекции и, когда он спросил, не хочет ли она прийти к нему попить пивка вечером, поглаживая ее при этом по спине, согласилась.

— Около восьми, — сказал он. — Я заеду за тобой. Жди меня напротив Фоли.

Она ответила:

— Ладно, — и пошла на другое занятие.

Весь день Мерри ругала себя за то, что согласилась снова пойти к нему, и говорила себе, что ей не следует этого делать — не по моральным соображениям, а просто потому, что в прошлый раз ей это не понравилось и потому что ей вообще все это казалось отвратительным. Но ее беспокойство еще не прошло, и она знала, что именно из-за этого беспокойства она обязательно пойдет — и пошла. Но все-таки это ей было совсем не по душе. Даже после того, как он заехал за ней и привез к себе домой, она старалась вести себя с ним подчеркнуто холодно — самое большее, что она могла заставить себя сделать, пытаясь скрыть свои мрачные думы.

На этот раз было не бренди, а пиво — как он и обещал. Пиво дешевле, подумала она. Ужина тоже не было — только пиво, как знак минимального внимания к ней. А потом в койку. И она не считала, что должна быть более щепетильной с ним, чем он с ней.

— Пойдем в спальню, что ли? — спросил он.

— Не знаю. Не знаю, хочу ли я.

— Тогда чего же ты пришла?

— Не знаю, — повторила она. — Правда, не знаю.

— Ты хочешь, чтобы я тебя уламывал? Чтобы я в лепешку разбился?

— Нет, я не хочу, чтобы ты в лепешку разбился. Здесь — не надо. Но там ничего хорошего не было…

— Да ведь мы тогда были первый раз вместе, дорогая. В первый раз почти никогда не получается. Надо привыкнуть друг к другу. А это требует времени и практики — как любое дело.

И она пошла с ним в спальню, и он снова завалил ее и овладел ею, но и теперь ей было не лучше, чем в первый раз с ним. Чем во все другие разы. С другими мужчинами. А он сказал ей: «Расслабься, детка». И она сказала, что расслабилась, что у нее никогда еще не получалось, что она еще ни разу не кончала. И что она по этому поводу очень волнуется.

— Господи ты Боже мой, — сказал он. — Ну, давай тогда еще раз попробуем.

Но перед тем, как попробовать еще разок, он заставил ее подготовить его, поиграть с ним, поласкать его, и он тоже поиграл с ней, и она сильно возбудилась. Он заставил ее саму попросить его об этом.

— Ну, а теперь чего ты хочешь?

— Я хочу еще раз попробовать, — сказала она.

— Попробовать что?

— Позаниматься любовью, — сказала она.

— Ты мне прекрати говорить эту хреновину. Любовь тут ни при чем.

— И я так думаю.

— Так чего же ты тогда хочешь?

— Чтобы ты меня поимел.

— Ты хочешь сказать — пое…л, детка, да?

— Я хочу, чтобы ты меня пое…л.

— Так-то лучше, — сказал он и вошел в нее.

— Тебе нравится е…ться? — спросил он.

— Да, — ответила она.

— Ну, так и скажи.

— Мне нравится е…ться.

— А что тебе нравится?

— Мне нравится его ощущать.

— Что ощущать?

— Твой член. Твою палку. Твой х…

— Вот уже лучше! Мой х… В твоей п…е. Тебе нравится?

— Да, нравится. Я обожаю это. Я обожаю ощущать твой х… в своей п…е. Я обожаю с тобой е. ться!

И он заставлял ее произносить эти слова снова и снова и постепенно она начала чувствовать их, и ощущала уже только его х…, только свою п… и только их е…лю, и уже чувствовала, как что-то внутри растет, растет, становится горячее, выше, громче, больше, пока уже не могла вообразить себе ничего более огромного, но оно становилось все громаднее и взорвалось, и обрушилось, и пришло, и кончилось — и это была е…ля. И она уже не произносила этих слов, но только стонала, а потом только тяжело дышала. Она лежала, вся в поту, смотрела на него и, забыв обо всем, не замечая ничего вокруг, думала лишь о том, как же смешно он снимает презерватив со своего х… и выливает серебристо-белую жидкость ей на живот.

Она приняла душ, а потом он повез ее обратно и высадил в темном закоулке напротив Фоли.

Мерри встречалась с ним, спала с ним, е…лась с ним еще три раза. Потом наступили экзамены, и ей надо было готовиться. А в конце экзаменационной сессии, когда уже были выставлены все отметки и Мерри узнала, что завалила историю искусства, она бросила Скидмор. «Скотина, — сказала она, увидев отметки. — Е…чая скотина».

Уезжать было легко. Она просто позвонила Джеггерсу в Нью-Йорк и сообщила ему, что завалила экзамены и что едет в Нью-Йорк. Когда признаешься в своих поражениях, тебя не перестают спрашивать, правду ли ты говоришь.

— Значит, ты хочешь стать звездой?

— Как-как?

Джеггерс сидел за столом, откинувшись на спинку огромного кожаного кресла. Он рассмеялся, но вдруг стал серьезным, да так резко, что Мерри даже удивилась. Он подался вперед, взглянул на нее и спросил, почему она хочет стать актрисой.

— Так все же — почему?

— Потому что… потому что я могу. Мне кажется, я смогу, с именем отца и вашей помощью и с каким-никаким талантом, который, мне кажется, у меня есть…

— Я спрашиваю о другом. Я знаю, что ты сможешь. Потому что если ты этим займешься, я буду помогать тебе. Сначала, во всяком случае. Мне ведь известны всякие маленькие хитрости. Но я спрашиваю, так ли уж тебе это нужно. Зачем ты хочешь стать актрисой?

— Я просто хочу. Сама не знаю, почему.

— Ладно, подумай вот о чем. Ты же знаешь, что это за жизнь. Мерзкая жизнь, по большей части — отвратительная. Я бы мог это и не говорить — ты сама знаешь.

— Тогда зачем говорите?

— Потому что ты мне нравишься, — ответил Джеггерс. — Потому что ты мой гость, ты почти как член семьи, потому что… Послушай, если бы у меня была дочь, я бы отсоветовал ей. И если бы отец мог тебя отговорить, он поступил бы так же. И если хочешь знать, я отговариваю тебя ради него. Считай, что я говорю от его имени. Но еще я говорю и от своего имени. Тебе же не нужны деньги. Тебе не надо пробиваться наверх, выбиваться в люди из трущоб. Ты не глупа. Мне наплевать на то, что с тобой произошло в Скидморе. Ты же совсем не дура. Ты можешь добиться в жизни всего, чего захочешь. И поэтому я в последний раз спрашиваю — и прошу тебя задать себе этот вопрос: зачем тебе это? И надо ли тебе это? Если у тебя нет никакой серьезной необходимости, тогда лучше выбрось это из головы.

— Вы, значит, не будете моим агентом? — спросила Мерри.

Эта мысль до сих пор не приходила ей в голову. Но вдруг вся ее уверенность улетучилась — и она со страхом ощутила, что вот она совсем одна в офисе Сэмюэля Джеггерса. Не старого друга Сэма Джеггерса, которого она сто лет знает. Нет, перед ней сейчас сидел другой Джеггерс, о котором наслышаны все начинающие актриски, но на встречу с которым они могли надеяться не больше, чем на знакомство с Махараджей из Джайпура или с принцем Монако. Всемогущий Джеггерс был из тех немногих, кто умел убеждать, настаивать, уговаривать, заключать выгодные контракты, в общем, всячески терроризировать боссов шоу-бизнеса.

Если он отказывается, неважно по какой причине, помочь ей начать карьеру актрисы — что же ей тогда делать? С чего ей начать? Она почувствовала, что от волнения вспотела, но нет — она не доставит ему удовольствия заметить, как она волнуется.

Джеггерс долго молчал, раздумывая над ее вопросом. Он поднял очки на лоб, протер глаза большими пальцами, вернул очки на место.

— Ладно, — сказал он, — я помогу тебе. Но знаешь, почему?

— Нет. Почему? — ее голос прозвучал слабо, жалобнее, чем ей хотелось бы.

— Не потому, что ты мне нравишься. Если бы я тебя любил и имел бы на то право, я бы посадил тебя под замок и запретил бы даже близко подходить к сцене или кинокамере. Но у меня нет этого права, и я люблю тебя, но все-таки не настолько, чтобы швырять из-за тебя деньги на ветер. Поэтому, думаю, лучше, если мы все будем делать правильно. Я не хочу, чтобы ты оказалась просто очередной дочкой известного киноактера — как уже бывало в нашем бизнесе не раз. Так ты появишься в двух-трех кинокомедиях и осядешь где-нибудь в Риме, где будешь сниматься в дурацких исторических фильмах или фильмах ужасов. Тебе это совершенно не нужно. И мне тоже. И твоему отцу не нужно. Вначале мы будем очень широко пользоваться его именем. Но я смогу застраховать его от ненужных сплетен, делая правильный выбор, если буду уверен, что и ты делаешь правильный выбор: не поступаешь опрометчиво, не приносишь неприятностей ни себе, ни ему, ни мне.

— Понимаю, — сказала она.

— Правда? Я никогда с тобой раньше не разговаривал об этих вещах. До сих пор мы были только друзьями. Но теперь мы не друзья. Вообще друзей нет — ни меня, никого. Это не очень-то приятный бизнес. Когда вокруг тебя болтаются миллионы долларов, как дерьмо в проруби, никто никому не друг. Вот мой тебе дружеский совет — первый и последний. Запомни: друзей у тебя нет и не будет. Ты попадаешь в огромную стаю акул.

— Да, сэр, — сказала она. Она была в ужасе и в восторге. Его прямота испугала ее, но, с другой стороны, она утешалась мыслью, что теперь этот человек использует все свое могучее влияние, чтобы помочь ей.

Джеггерс достал из кожаной папки, лежавшей у него на столе, листок бумаги. Она увидела в верхнем углу простую, но крупную монограмму С. Д. Он составил список вещей, которые она должна сделать, перечисляя их вслух:

— Прежде всего найди себе квартиру. На восточной стороне в районе Пятидесятых или Шестидесятых улиц. Ни в коем случае не в районе Семидесятых. Нечего проводить всю жизнь в такси. Пойди к Джин Кашинг. У нее сдается полно квартир. Когда найдешь квартиру, сообщи мне адрес. Я расскажу тебе, как пользоваться телефонами.

— Телефонами? — переспросила она.

— Да. У тебя будет два номера. Один для телефонного справочника, но отвечать на звонки тебе не придется. На этом номере у тебя будет секретарь. Другой номер в книге значиться не будет.

— Но зачем мне… — начала она.

— Затем, чтобы оградить себя от маньяков, которые могут звонить тебе посреди ночи и сообщать, что хотят потрахаться с тобой. Ясно?

— Да, — ответила она. С ума можно сойти! Кто бы мог подумать об этом! И она почувствовала себя дурой — как это ей сразу не пришла в голову такая простая мысль!

— Пока не найдешь квартиру, живи в… Вообще-то, если хочешь, можешь оставаться у нас. Или в гостинице — на твой выбор.