— Конечно, конечно, — сказала она. — Но мне нужно поговорить с тобой еще об одном деле. Я подожду. — Она с безмятежным видом уселась в удобное кресло у стены и сделала вид, что листает иллюстрированный журнал.

Девушка вошла, держа в руках шарфик и куртку.

— Это вы доктор Азарцев? — наивно спросила она. Юля чуть заметно хмыкнула, Азарцев не мог сдержать улыбки:

— Ну я, моя красавица, я…

Девушка вправду была хороша. Тоненькая, темноволосая, с ровными дугами темных бровей, с классически ровным лбом, умными глазами. Ах, кабы не следы от ожогов, что обезображивали ей рот, спускались розовыми змеями по шее и подбородку! Она смотрела на Азарцева умоляющими глазами, не зная, с чего начать. Наконец она вымолвила несколько слов. Рот ее некрасиво кривился при разговоре, губы были неровно вспухшими и не слушались. Дикция была тоже плохая.

— Мы вас долго искали, — сказала она. — Сначала не могли найти, а потом продавали квартиру.

— Продавали квартиру? Зачем? — удивился Азарцев. Юля опять выразительно подняла брови и хмыкнула.

— Чтобы деньги на лечение были, — просто ответила девушка.

Азарцев опустил голову, замолчал. Чертовы деньги! Он все время как-то забывал о них. В те времена, когда он рос и учился, последствия ожогов оперировали без денег. И уж сколько лет прошло, как канули в Лету те во многом спорные времена, но никак Азарцев не мог отделаться от ощущения великой несправедливости в том, что человек, которому нечем платить, не имеет права на нужную ему медицинскую помощь.

— Да, — наконец сказал он. — Эти операции дорогие.

— Мы с мамой готовы, — ответила девушка. — Только вы скажите сразу, какой будет эффект и сколько нужно денег. А то мы переехали в коммуналку и больше продавать у нас нечего.

— А мама где? — спросил он. — Почему мама не приехала?

— Да она работает в две смены, — ответила девушка. — Жить как-то надо.

— А ты почему не помогаешь? Учишься, что ли?

— Я не могу учиться, — потупила голову девушка. — Как куда-нибудь поступлю, приду на занятия, так мне кажется, что все только на меня и смотрят, особенно когда начну говорить. С речью у меня в последнее время не очень… — Девушка замолчала.

— К психологу надо обращаться в первую очередь, к логопеду! — не выдержала Юля. — Это, между прочим, и гораздо дешевле. Раньше такие операции не делали, и люди с ожогами привыкали. И к ним привыкали. И даже не замечали этого недостатка. Главное, чтобы у человека душа была красивая!

Азарцев вздохнул.

— Все правильно, — сказал он.

Девушка подняла на него глаза, полные слез. «И ты тоже предатель, — будто хотела сказать она своим взглядом. — Хорошо говорить, пока не испытал на своей шкуре. Думаешь, так легко жить и ждать?»

«Для всех я предатель, прямо какой-то монстр!» — усмехнулся Азарцев. А вслух сказал, и не потому, что его разжалобили взгляды девушки, он много уже повидал разных пациенток на своем веку; ему в голову пришла интересная мысль, как можно сделать операцию, чтобы убрать хотя бы один, но основной дефект:

— Дай-ка я тебя посмотрю, клади свою одежду!

У окна за специальной расшитой ширмой было устроено смотровое место. Компьютер с новейшей программой, позволяющий моделировать и мягкие ткани головы, и кости черепа, стоял там же сбоку, на отдельном столе. Азарцев усадил девушку, устроился сам, навел дополнительный свет. В течение некоторого времени до Юли доносились нечленораздельные звуки, похожие на «а», «о», «у», какое-то причмокивание, похмыкивание, отчетливо раздалось: «Открой-ка рот!» — и, наконец, заинтересованный азарцевский возглас:

— Так, так, так!

«Ну, так и есть, понеслось! — подумала Юля. — Теперь он забудет обо всем на свете: и о стоимости операции и послеоперационного периода, и о том, во что обошелся новый суперлазер, который должен окупиться, а он непременно и его тоже захочет применить для заглаживания рубцов, а денег с нее за эту процедуру не возьмет». Юля уже просто видела, как он сейчас начнет взахлеб рассказывать этой девчонке о том, как он планировал бы ее лечить, какие новшества ввел бы.

«Ишь, — прислушалась Юля, — как у него дыхание-то перехватывает! Наверное, и глаза горят! Вот они, „энтузиасты“! Другими словами — дети. В строгости их нужно держать. Окулистов хлебом не корми — дай хрусталик какой-нибудь особенный вставить, и не просто вставить, а непременно по новой технологии; отоларингологу — косточку слуховую пересадить; сосудистому хирургу — кусок аорты вместе с верхней частью подвздошных артерий отрезать и новое соустье организовать! А эти доктора счастливы не бывают! Море крови, а толку чуть. Особенно от благотворительных операций. Парень с протезом слуховых косточек, решив, что сам черт ему теперь не брат, повадится нырять с аквалангом и ходить под дождем без шапки, и через пару насморков протез у него отвалится к чертовой матери! Тот, которому подвздошные артерии заново пришили, вместо того чтобы по-новому увидеть прелести жизни, на второй день после операции закурит, на третий запьет, а потом с новой силой начнет гонять жену, потому что у него кровоснабжение в конечностях улучшится и сил прибавится. Закончится все через пару лет, на которые продлила ему жизнь эта операция, то есть удовольствие от пьяных скандалов вся его семья будет получать еще несколько годочков. А тот, которому пересадили хрусталик, увидит все, что ему вовсе не надо было бы видеть: что жена его мало того что постарела — обрюзгла, дети — страшные эгоисты, и вообще окажется, что он зажился на белом свете».

Юля забылась настолько, что последние фразы проговорила вслух. И опомнилась только тогда, когда встретила изумленный взгляд девочки, вышедшей из-за ширмы, а Азарцев сказал:

— И что тебе за интерес всех судить? Тебе-то какое дело, как человек проживет свою жизнь: ты ведь не Господь Бог? И потом, то, о чем ты говоришь, вовсе не правда в конечной инстанции.

— А я про то, — сразу же нашлась Юлия, — что правильно устроено, что за все в жизни нужно платить. По крайней мере от этих денег будет какая-то польза — докторам опыт, медперсоналу зарплата. А вашу благотворительность, доктор Азарцев, пора прекращать!

Жесткие Юдины слова не сразу дошли до тех двоих, что вышли из-за ширмы. Они уже выступали в тандеме. В глазах у девочки сияла надежда. Лицо Азарцева было наполнено тайной, известной ему одному.

«Все-таки прокручивает в башке план операции, — подумала Юля. — Нет, эту разлюли-малину надо пресечь на корню. Чтобы не было этих ненужных надежд, а потом никому не нужных слез».

— Я тут подсчитала, пока вас не было, — сказала она, — эти несколько операций и последующее лечение обойдутся вам в следующую сумму, деточка! — И она показала цифру, которая соответствовала стоимости не бывшей скромной, по всей видимости, квартиры просительницы на рабочей окраине, но трехэтажного особняка в ближнем Подмосковье, не дальше десяти километров от Кольцевой дороги, на берегу озера с золотыми рыбками.

Азарцев проверил прайс-лист. Юля ничего не прибавила, все было рассчитано точно. Девушка теперь опустила голову, тонкая ее рука с бумажным листком безжизненно повисла.

— Но, может быть, сначала сделаем первую часть операции? — наконец робко спросила она.

— А зачем? Никакого смысла, — твердо ответила Юля. — Через несколько лет рубцы сами собой побледнеют, а сейчас их лучше не трогать! Ну, в конце концов, потом можно будет их немножко отшлифовать.

— Значит, я на всю жизнь останусь такой уродиной? — Пальцы девушки сжались сами собой в кулачок. — Все говорят, что ожоги оперировать сейчас самое время, потом может быть уже поздно…

— Ну, не надо так сразу, «уродиной»… — пожала плечами Юля. — Если вы закроете шарфиком нижнюю половину лица, то…

— Давайте подумаем, — выступил вперед доктор Азарцев. — Какую-то часть денег мы, конечно, возьмем, но что-то, наверное, можем сделать бесплатно! В конце концов, все клиники в чем-то оказывают — пациентам посильную благотворительность!

— Я как раз о благотворительности и говорю! — решительно сказала Юля. — Мы сейчас переживаем совершенно не тот период, когда может идти речь о такой помощи! Я думаю, мы не должны никого обнадеживать зря!

— Знаете, — тихо сказал Азарцев, но в голосе его послышалась несвойственная ему твердость, — вы все-таки мне через несколько дней позвоните! — И он протянул девушке карточку с номером телефона. — Кстати, чтобы я знал, как вас зовут?

— Ника, — ответила та. — Вероника Романова. — Глаза ее как-то разом потухли, надежда исчезла из них, и даже верхняя часть лица стала казаться совершенно ординарной.

— Ника — богиня победы, — заметил Азарцев. — Не вешайте нос! Даст Бог, еще свидимся. И может, даже на операционном столе. Вы все-таки позвоните!

— Спасибо, — сказала Ника и без особого воодушевления сунула карточку в карман. «Он говорит со мной так, чтобы не показаться невежливым, — подумала она. — Я позвоню!»

Она вышла из кабинета, прошла через огромный пустынный холл, в котором на светлом ковре стоял закрытый рояль да щебетали среди цветов в золоченой высокой клетке до по толка разноцветные, яркие птицы. Ника не стала разглядывать их. Она быстро спустилась по нескольким ступенькам к входной двери, тихо сунула деньги охраннику, с которым накануне договорилась, чтобы он ее пропустил, вышла из этого роскошного дома в сад и вдохнула полной грудью холодный осенний воздух.

От порога к воротам вела усаженная можжевельником, выложенная плитами аллея; на той самой лужайке, которую Лысая Голова хотел приспособить для вертолетной площадки, пожилая женщина в резиновых сапогах ухаживала за кустом хризантем. Видно, совсем недавно они быстро пошли в рост, и теперь на паре высоких стеблей уже красовались полураскрытые желтые бутоны. Ника заметила, что руки у женщины были красные, мокрые от дождя, с толстыми, скрюченными ревматизмом некрасивыми пальцами. Через боковую, внезапно открывшуюся дверь ворот вошла еще одна женщина, видно, из местных. Обеими руками она бережно несла перед собой коричневую корзину, из которой пахло чем-то невероятно вкусным, печеным. Охранник, вошедший за ней, тащил открытую пластмассовую коробку с овощами и плетеную сумку с отборными фруктами.

— Второй завтрак приехал! — пропела женщина, позвонив в серебристый колокольчик звонка.

— Ненавижу вас, чертовы богатеи! — вдруг как-то неожиданно само собой вырвалось у Ники, и она опрометью бросилась вон за ворота этого сказочного и вместе с тем страшного замка. И уже сидя в электричке, она вдруг неожиданно прижала кулачок к самому сердцу и подумала: «А может, плюнуть на все? Деньги, раз уж квартиру все равно продали, пустить на учебу в какой-нибудь юридической академии, через пять лет стать следователем или адвокатом и всех этих богатеев засудить и отправить в тюрьму! — Она вздохнула. — Нет, если засудить, значит, надо становиться не адвокатом, а прокурором! Адвокат получает гонорар, а прокурору, наверное, взятки дают. Интересно, у кого больше в месяц выходит?»

Ника тщательно замотала голову шарфом, прислонилась к окну и закрыла глаза. «Нет, я уж сначала позвоню через несколько дней, а потом будет видно», — решила она и заснула. И проспала до самого Курского вокзала.

А пока Ника спала под стук колес пригородной электрички, Юлия и Азарцев сидели в небольшой, очень уютной комнате, примыкающей к холлу, так называемой буфетной-столовой. Она предназначалась для трапез как пациентов, так и докторов и по убранству напоминала очень маленькое кафе в английском стиле. Была здесь и красивая резная дубовая стойка бара с набором спиртных напитков, кои отпускал в одному ему известном количестве всем желающим приходящий в определенные часы буфетчик, в чьи обязанности также входило кормить находящихся в клинике пациентов. Присутствовали и небольшие столики на двоих под льняными синими скатертями. Выкрашенные по современным технологиям неброской бежевой краской стены украшали офорты в благородных рамах со сценами охоты в старинных шотландских имениях, в которых башни замков тянулись в небо черными зубчатыми челюстями.

В данный момент пациентов в клинике не было, и в комнате-кафе поглощали так называемый ленч только Юлия и Азарцев. Владимир Сергеевич равнодушно, не замечая того, что он ест, разрезал холодную телятину и подцеплял ее вилкой, а Юлия, посомневавшись немного и мысленно подсчитав калории, машинально втянула живот и намазала булочку сливочным маслом и джемом.

— Булочки наисвежайшие! Тоня отлично печет, — сказала она. — Такие, наверное, ела на завтрак мисс Марпл.

Азарцев ничего не ответил. В его голове крутились вперемешку несколько мыслей. Одну из них, тоскливо-навязчивую, он пытался настойчиво отогнать, но она не уходила: ела ли сегодня хоть что-нибудь та, которую он оставил в убогой каморке сидящей на полу? Или опять, как раньше, только пила?

«Не думай об этом, все кончено, — убеждал он себя. — Тебе там больше нечего делать. Она не настолько слаба, чтобы перестать заботиться о себе самой. Возможно, твои визиты ее только раздражают и расслабляют. Если у нее закончатся деньги, она будет вынуждена работать. Работа всякому идет только на пользу. Недаром даже в исправительных учреждениях и психбольницах имеются отделения трудотерапии…