На следующий день на работе мне звонят из фойе и сообщают, что внизу меня кто-то ждет.

– Мужчина? – настороженно спрашиваю я.

– Нет, – говорит охранник с усмешкой. – Какая-то старая шлюха.

Спускаюсь. В самом центре вестибюля в повелительной позе стоит Мона, она курит сигарету и с презрительным видом разглядывает афишу лесбийского шоу, которое будет гастролировать у нас в следующем месяце. На плечах у нее отороченная чернобуркой кашемировая пелерина, в руке – зеленая сумочка от «Хэрродс».

Я готова броситься наутек обратно по лестнице, пока она меня не заметила. Но не тут-то было!

Она оборачивается, видит меня, и лицо ее расплывается в улыбке чеширского кота.

– Луиза! – радостно вопит она, словно мы не свекровь и невестка, а двое истосковавшихся в разлуке влюбленных, и уже через мгновение я ощущаю на себе всю полноту объятий Моны.

Когда мне наконец удается освободиться, она с трагизмом в голосе восклицает:

– Дорогая, как ужасно ты выглядишь! Вся эта глупая кутерьма определенно сказывается на твоей внешности! Посмотри, от тебя ведь остались кожа да кости! Неужели этот Кельвин, у которого ты живешь, совсем тебя не кормит?!

– Рада видеть вас, Мона, – спешу соврать я. – Только не Кельвин, а Колин. Его зовут Колин.

– Нет, решено! Мы сейчас же отправляемся обедать! Пойдем куда хочешь… в «Айви», в «Ле Каприс»… куда скажешь, и там накормим тебя какой-нибудь нормальной едой!

Она тянет меня к выходу, но мне удается вырваться.

– Извините, Мона, но я не могу. Я только что начала работать, и обеденный перерыв у меня не скоро.

– Хорошо, ну тогда кофе. Всего на пять минут. – Тыча в поясницу, она толкает меня к двери.

Я чувствую себя маленьким невесомым пожухлым листком, упавшим с дерева в реку, неотвратимо несущую его навстречу коварному водопаду. За те пять лет, что я знакома с Моной, мне еще ни разу не удалось отвязаться от нее, и как-то не похоже, чтобы это получилось у меня сейчас.

Мы сидим в кафе «Неро» напротив театра. Мона заказывает себе двойной эспрессо, я пью простую воду и кручу стеклянную бутылку, узкими полосками отдирая от нее этикетку, пока она говорит.

– Луиза… – начинает она, и по ее тону я сразу понимаю, что вряд ли получу удовольствие от этой беседы. Почувствовав мое настроение, она замолкает, но тут же заговаривает снова: – Во-первых, вот… это тебе! – Она выкладывает на стол сумочку, и я буквально цепенею от ужаса.

– Право, вам не стоило этого делать, – выдавливаю я из себя мертвым голосом.

Чего мне сейчас никак не хочется, так это расшаркиваться перед Моной в изъявлениях благодарности. Только не сегодня. Да и вообще никогда.

– Видишь ли, она на самом деле вовсе не от «Хэрродс»… Я купила ее в одном магазинчике в Хэмпстеде. У меня самой была сумочка, но я все-таки купила эту, потому что она показалась мне забавной.

Я пытаюсь найти хоть что-то забавное в том, что существуют вещи, похожие на товары из другого, более дорогого и престижного магазина, однако это так или иначе облегчает задачу в целом – теперь-то по крайней мере ясно, что вручаемый мне подарок не экстравагантное творение от «Хэрродс», а ничего не стоящая подделка. Внутри сумочки лежит аккуратный сверток в упаковочной бумаге. Разворачиваю ее и обнаруживаю там серебряную брошь в виде рыбки.

– О, как мило! Очень, очень симпатичная!

– Мне показалось, тебе может понравиться, ведь ты же у нас по гороскопу Рыба. Не знаю, веришь ты во все эти вещи или нет, но, по-моему, она… очень забавная.

Да, сегодня все забавное. Просто какой-то день радости и веселья.

– Какая милая! – снова говорю я, заворачивая рыбку и убирая ее обратно в сумочку. Мне просто не хватает сил сообщить Моне, что день рождения у меня в июне.

Я отдираю от этикетки еще одну полоску и наблюдаю, как она достает из крошечной сумочки эмалевый пузырек и аккуратно вытряхивает из него в свой кофе две таблетки сахарина. Ее ложечка громко звякает о край чашки.

– Ну вот что, Луиза, я не буду спрашивать, как у тебя дела. Вся эта история явно повлияла на тебя очень плохо. И конечно же, я пришла сюда для того, чтобы предложить тебе свою помощь. У каждой женщины в жизни наступает момент, когда ей требуется совет и помощь… ну скажем, более опытного человека.

Я продолжаю отдирать этикетку. Она откашливается.

– Позволь мне быть с тобой откровенной. В каждом браке бывают черные полосы, они просто часть супружеской жизни. Так ведь? Ты согласна?

Она делает паузу и выжидает, но безрезультатно.

– Луиза, я понимаю, что с моим сыном может быть иногда трудно. Он артист и человек очень чувствительный. Его отец, да упокой, Господи, его душу, тоже был таким. Но ведь мы с тобой женщины, и к тому же взрослые люди. Правильно? Разумеется, всем нам хочется, чтобы жизнь была сказкой, чтобы в ней было приятное: цветы и все прочее, но иногда она бывает совсем не такой. Отношения между мужчиной и женщиной держатся не только на сексе. – Она издает неловкий смешок. – Иногда супругам очень нужны доброта, понимание и сочувствие…

Ее слова не производят никакого эффекта. Потупившись, Мона смотрит в чашку, и, когда снова начинает говорить, в голосе ее слышна усталость.

– Я знаю своего сына. Я знаю, что он… трудный человек. Но он любит тебя, Луиза. По-своему.

Я разглядываю стол.

Мона тяжко вздыхает и заглядывает мне в глаза.

– Тебе ведь сейчас нелегко?

– Нелегко, – говорю я.

Она широко улыбается, обнажив зубы.

– Ну конечно, нелегко. А ты думала о том, что будет дальше? Что ты собираешься делать? Разумеется, сложившаяся ситуация далека от идеала, но ведь ты в конце концов взрослый человек и должна понимать, что любовь имеет много граней. Тебе придется научиться стойкости, чтобы достойно переносить невзгоды.

Я отодвигаю стул и встаю.

– Извините, Мона, но мне действительно нужно идти. Большое спасибо за брошку.

Она не двигается.

– Да не за что, Луиза. Мне было приятно сделать этот подарок. – Она дотягивается до моей руки. – Просто подумай о том, что я сказала. Иногда лучшее, что можно сделать, самое умное, что можно сделать, это поцеловаться и помириться.

Она отпускает мою руку, я поворачиваюсь и выхожу из кафе.

В тот вечер мы с Колином едем домой на автобусе, когда он вдруг пристально смотрит на меня и говорит:

– Постой-ка, у тебя что-то на щеке.

И он пальцем начинает тереть мою щеку. Я отшатываюсь.

– Не трогай! Оставь ее в покое! Но он не отстает.

– Да нет же, Узи, у тебя тут какое-то темное пятнышко. – Он слюнявит палец – ну точно как делают все мамы, прихорашивая чумазого ребенка, – и начинает тереть еще сильнее. – Стой спокойно, я почти стер.

Но я-то знаю, что это не пятнышко, а нагноившийся прыщ. Я потратила целых десять минут и гору косметики, чтобы замазать его, а теперь Колин лезет, чтобы все окончательно испортить.

Я отталкиваю его.

– Сказала же, оставь меня в покое! Ты что, слов не понимаешь? Отвяжись от меня!

Автобус подъезжает к нашей остановке, и я бросаюсь к двери. Колин, нагруженный покупками, торопливо пробирается за мной.

– Да что с тобой такое?! – удивляется он, пока мы спускаемся по ступенькам. – С чего это ты сегодня такая обидчивая?

– Я необидчивая. Я просто не хочу, чтобы меня трогали, – отрезаю я на ходу, а вернее, на бегу.

– Ну и прекрасно! Если ты хочешь ходить с огромным темным пятном на лице, то пожалуйста. Я просто хотел помочь. Господи, Луиза, ты хоть понимаешь, как сама осложняешь себе жизнь?

– Ну и что? Кому какое дело? – злобно шиплю я, внезапно раздражаясь без всякой причины.

Я открываю ключом входную дверь и мчусь наверх. Колин, придерживая дверь ногой, кричит мне вслед:

– А мне есть дело!

Но я к тому времени уже в квартире и несусь в свою комнату. Дверь с грохотом захлопывается за мной. Но Колин не отстает. Он врывается ко мне вместе со всеми своими покупками и орет:

– Мне есть дело!

Внезапно он застывает на месте как вкопанный и озирается по сторонам.

Повсюду, где только можно, на стенах, на зеркале, висят прилепленные желтые листочки. Они призваны напоминать мне о том, что элегантно, а что нет.

– Господи, Луиза, а это что такое?!

– Ничего, – говорю я, почему-то вдруг успокоившись. – Это относится к книге, которую я читаю.

– К какой еще книге? – Он ставит покупки на пол. – Знаешь, детка, это выглядит ненормально.

– Да, я ненормальная. Знаю, что ненормальная. Со мной что-то не так. – Я убираю с лица волосы и показываю ему свою щеку. – Видишь это? Это не пятнышко, это прыщ. Целые тучи прыщей. Если бы Оливер Вендт увидел меня такой…

– Оливер Вендт? А при чем тут он?

– Ни при чем. – Вот черт! Я зашла слишком далеко. – Мы с ним один раз немного посидели в кафе, и он обещал пригласить меня куда-нибудь, поэтому я и написала эту записку, и с тех пор никакого ответа. Ни слуху ни духу. Он явно избегает меня. Наверное, посмотрел на меня и подумал: «Зачем мне эта замухрышка?»

Колин осторожно присаживается на край постели.

– Узи, он в Австралии. Его отправили в Австралию с постановкой «Сила ветра».

– Вот оно что… – говорю я, как заторможенная. До сих пор мне ни разу не пришло в голову, что Оливера может просто не быть в городе.

– Ты лучше скажи, что это такое? – Он показывает на желтые листочки и, прежде чем я успеваю остановить его, отдирает один от стены. – «Красота не является гарантией счастья», – читает он вслух. – «Стремитесь не к красоте, а к элегантности, стильности и изяществу». Что все это означает, Луиза?

Его голос кажется мне каким-то очень далеким. Здесь я уже была. Именно здесь, на этой самой точке.

– Узи!

Он ждет от меня ответа, но я только и могу сказать:

– Это не помогает. Что бы я ни делала, все равно не помогает. Я никогда не стану элегантной. У меня никогда ничего не получится. Я все делаю неправильно!

– Детка, ну-ка сядь. – Колин дергает меня за руку, и я плюхаюсь на постель. – Ну-ка расскажи, что это такое.

Я беру с ночного столика свою книгу, свою библию, и протягиваю ему. Но уже через мгновение жалею об этом.

– «Элегантность», – читает он вслух, перелистывая страницы. – Что это еще за допотопщина? – Колин смотрит на книгу как на диковинку.

– Оставь. – Я пытаюсь забрать у него «Элегантность», но он поднимает ее высоко над головой, так чтобы я не могла достать.

– Нет, погоди! Ты что же, совершенно серьезно думаешь, что эта женщина, эта… как там бишь ее… мадам Дарио знает, что такое быть элегантной? Ты считаешь, она обладает чем-то, чего нет у тебя? Кстати, у нее прическа, как у Маргарет Тэтчер.

– А вот и нет! – Я хлопаю его по плечу немного сильнее, чем хотела.

Он дает мне сдачи.

– А вот и да! Послушай, Узи, в этой книге выражено мнение всего лишь одной женщины. И, судя по ее портрету, она вовсе не твоего возраста! Да что она может знать?! Ей когда-нибудь приходилось пройти через то, что прошла ты? Она когда-нибудь уходила от мужа, вынуждена была строить свою жизнь с нуля? Зачем ты мучаешь себя? Ведь иначе как мучением я это назвать не могу. Почему ты не хочешь поверить собственным инстинктам и собственной интуиции? И не беда, что иногда ты делаешь ошибки или что у тебя вскочило несколько прыщиков. Господи, да я бы на твоем месте уже весь покрылся прыщами, как корой!

– Ты не понимаешь! Вы все не понимаете. Дело не в прыщиках. И не в какой-то там стойкости и борьбе с невзгодами! Дай-ка мне сейчас же книгу сюда! – Я снова тянусь, чтобы отнять «Элегантность», и он снова поднимает ее высоко над головой.

– Нет. Сначала скажи, почему быть элегантной так важно для тебя?

– Потому что… потому что… – В голове у меня вдруг все затуманивается. – Черт! Колин, почему бы тебе не отстать от меня?! – взрываюсь я. – Перестань умничать, мать твою, и отвяжись!

Он смотрит на меня несколько мгновений, потом встает и подбирает с пола покупки.

– Хорошо. Поступай как знаешь, – говорит он холодным тоном.

Он выходит из комнаты, хлопнув дверью, а я остаюсь одна с книгой в руках, со своими наклейками-памятками, с прыщами и фальшивой сумочкой от «Хэрродс».

Никогда в своей жизни я ни с кем не вела себя так грубо. Вцепившись в книгу дрожащими руками, я пытаюсь понять, что произошло. Откуда взялась у меня такая бурная реакция? Почему я не могу ответить на его вопрос спокойно, как нормальный здравомыслящий человек? И в конце концов, почему для меня так важно быть элегантной?

Потом медленно, откуда-то из глубин моего сознания, приходит мысль. Возможно, если бы я в большей степени была женщиной, то и он в большей степени был бы мужчиной.

Наконец, отважившись выйти из комнаты, я нахожу Колина на кухне – он готовит картофельную запеканку и слушает футбольный матч по радио. Я стою в дверном проеме и наблюдаю, как он, не реагируя на меня, взбивает пюре. Тогда я встаю посреди кухни, чтобы он уж точно мог на меня наткнуться.