Гермиона, казалось, совершенно довольна своей жизнью. Орест обожал ее. Он полностью излечился от безумия, которое терзало его, и производил впечатление вполне уравновешенного человека. Он часто сопровождал Менелая, вникая в дела управления, так как понимал, что станет его наследником. Два царских дома объединились навек, оставив проклятия в прошлом, как в запечатанном сосуде, откуда им не вырваться и не пролиться в настоящее. Малыш Тизамен напоминал свою вторую бабушку Клитемнестру, и через него я снова касалась сестры. Казалось чудом, что эта идиллия выросла на крови немыслимой микенской трагедии.

Не меньшим чудом казалось и наше с Менелаем мирное житье в старом дворце.

Менелай по-прежнему с удовольствием охотился. Он любил брать с собой слуг, а также Ореста с маленьким Тизаменом. Менелай говорил: Тизамен не должен помнить времени, когда он не умел охотиться! Если бы мои братья были живы, с какой радостью они учили бы мальчика. Я рассказывала внуку о них, старалась поддерживать память, но она неизбежно изглаживалась. Так все мы уходим — сначала из жизни, потом из памяти.


В разгар лета Менелай собирался на охоту. Собаки рвались вперед; копья сияли; слуги несли колчаны с запасными стрелами. На Тизамене была охотничья шапочка с клыками вепря, сделанными из дерева. Его пухлые ножки быстро уставали, и Орест брал его на плечи. Менелай держался прямее и выглядел бодрее, чем обычно в последнее время, и меня это радовало.

— Вернемся через несколько дней, — сказал он. — Мы дойдем до подножия Тайгета — посмотрим, чем там можно поживиться.

В другой раз я, может, отправилась бы с ними. Но в тот день я рада была остаться дома из-за упадка сил. Сколько же мне лет? Трудно сказать: время так странно текло после нашего возвращения, да и я давно перестала считать. Наверное, не меньше шестидесяти. Возраст меня давно не заботил, но все-таки эта цифра пугала.


Не прошло и трех дней, как все изменилось. Под вечер второго дня я увидела, как в сумерках на гору поднимается печальная процессия. Люди шли слишком осторожно, чтобы можно было принять их ношу за тушу оленя на шесте. Они несли самодельные носилки, а на них лежал человек, закутанный в одеяло. Я побежала навстречу, как та девочка много лет назад. Я сразу поняла, что это Менелай.

— Его ужалила ядовитая змея, — объяснил Орест. — Он наступил на нее.

Орест откинул одеяло и показал распухшую лодыжку, от которой тянулись наверх зловещие красные полосы.

Лицо Менелая было неподвижно, только глаза испуганно бегали.

— Елена… — прошептал он, не размыкая губ: они не слушались.

— Не разговаривай. — Я взяла его за руку. — Береги силы. Мы найдем противоядие.

Найдем ли? Если бы Геланор был здесь! Ах, Геланор, Геланор! Я до сих пор скучала по нему, так и не свыклась с этой потерей. Он бы придумал, что делать. Я послала слугу за нашим врачом. Менелая отнесли в спальню, бережно переложили на кровать. Я укрыла его драгоценным покрывалом, словно это могло спасти его.

— Елена… — Он по-прежнему пытался выговорить мое имя.

Вбежала Гермиона с криком:

— Батюшка!

Она обняла его, спрятала голову у него на груди. Она не плакала, чтобы не огорчать его. Пришел врач, поднял Гермиону и запрокинул голову Менелая. Тизамен карабкался на кровать, и Гермиона взяла его на руки и унесла.

Я стояла в углу, прикусив кулак. Я никак не предвидела такого развития событий. Поездка на охоту казалась совершенно безобидным развлечением. Мое двойное зрение ничего не открыло мне. Чего оно стоит в таком случае?

Я дрожала. Мне казалось, я навсегда утратила способность страдать, что бы ни случилось. Но это не так. Менелай умирает, и я страдаю. Много лет назад я проклинала его существование, а теперь страдаю из-за того, что он сделал смертельно неосторожный шаг.

Никому не дано жить вечно. Мы знаем это. Мы также знаем, какая смерть лучше, какая подходит человеку, какая — нет. Но часто случается, что смерть не имеет ничего общего с человеком. Менелай — воин, ему полагалось бы умереть в бою, на поле битвы, в расцвете сил, а не от укуса змеи в собственной постели на исходе седьмого десятка. Многие в нашем роду умерли от собственной руки или от руки собственных детей. Менелая настигла тихая смерть. Но ведь он и сам был тихим человеком.

Противоядие и снадобья не подействовали, как я и предполагала с самого начала. Наступила глубокая ночь. Я сидела с одной стороны кровати, Гермиона — с другой. Менелай переводил беспокойный взгляд с меня на нее, выражение лица у него было испуганное и покорное в одно и то же время. Мы с Гермионой успокаивали его. Он что-то силился сказать. Я наклонилась к нему как можно ниже.

— Слушаю тебя.

— Елена, — выдохнул он, — прости меня.

— Мне кажется, мы давно простили друг друга. — Я пожала его руку. — Не мучай себя.

— Нет… я должен сказать тебе…

— Я знаю все, мой друг.

— Нет. Это я убил твою священную змею. Тогда, в Трое… Из ненависти. Прости меня. Теперь она отмщена — я умираю от укуса змеи.

— Ты? Сам?

— Точнее, это сделал по моему приказу мой лазутчик. — Он с раскаянием смотрел на меня. — Скажи, что прощаешь меня. Это единственный поступок за всю войну, в котором я раскаиваюсь. Странно оплакивать змею, когда столько людей убито, правда?

— Она была ни в чем не повинна, она не участвовала в войне. Убить ее — преступление.

— Я знал, что это причинит тебе боль.

— Да.

— Скажи, что ты простила меня, Елена. Умоляю тебя. Мне важно услышать это, прежде чем я… умру.

— Мы причинили друг другу много зла, хотя по природе мы не злые люди. Я прощаю тебя. Надеюсь, ты тоже простишь меня за все совершенное зло.

— Ты не делала мне зла… Разве что один раз.

— Но этого раза хватило на всю жизнь, — ответила я и почувствовала, что его рука налилась смертной тяжестью. — Ступай с миром и любовью. Я прощаю тебя.

Он облегченно вздохнул, даже губы сложились в улыбку облегчения. Он сделал выдох, но вдоха не последовало.

Гермиона закричала и упала отцу на грудь. Я встала и закрыла ему глаза. Пусть его сон будет мирным.


— Моя госпожа, пора. — Кто-то коснулся моего плеча. — Уже поздно, пора вставать.

Троя… Я была в Трое… Мой сон…

— Моя госпожа, пора.

Кто-то касается моего плеча.

— Я понимаю, как тебе тяжело, госпожа, но пора вставать, — слышу я голос служанки. — Менелая нужно предать земле. Сегодня день погребения. Прими мои соболезнования, госпожа. Да не покинут тебя силы.

Слезы текут у меня по щекам. Но не Менелая оплакиваю я…

Служанка ласково касается моего плеча.

— Я знаю, как ты скорбишь о нем. И все-таки, госпожа, ты должна… Будь сильной.

Да, я должна. А потом наконец я сделаю то, что действительно должна. И я буду сильной. Я не ведаю больше страха.


Есть место, которое Менелай очень полюбил еще в первые годы нашего супружества. Вершина холма над Евротом, откуда видны Спарта и склоны гор. Обтесанные камни напоминают о том, что некогда царский дворец стоял здесь. В молодости Менелай мечтал снова построить здесь дворец для нас: уж больно хороший вид открывался отсюда. Но его мечта так и не сбылась, лень и привычка к старому дворцу одержали верх. После возвращения из Трои он не вспоминал об этом плане, словно он канул в прошлое вместе с нами прежними. Теперь он будет покоиться здесь. Гробница станет его новым дворцом.

Я заказала для нее самый лучший тесаный камень. Для ее возведения потребуется время: обработка камня и его подъем в гору — дело небыстрое. Но я знаю, что Менелай подождет. Он так мечтал о новом дворце. Его призрак не будет являться ко мне с обидой, Менелай понимает, почему я медлю с захоронением.

И вот наконец все готово. Отгорел погребальный огонь, кости собраны в бронзовую урну, поминальные пиры — каждый отмечает этап сошествия тени в Аид — завершились. Менелай готов отправиться в свое последнее путешествие. Я выполнила все его желания, даже то, о котором он не смел заговорить. Мне помогло их исполнить мое понимание мыслей других людей, оборотная сторона дара двойного видения, который часто причиняет мне боль.


Я облачилась в самое лучшее платье, надела самые дорогие украшения. Мы последуем за повозкой с останками Менелая на колесницах: впереди я, за мной — Гермиона с Орестом, маленький Тизамен с няней — в третьей. Поскрипывая, колесницы спустились по крутому склону, потом медленно поехали вдоль Еврота. Вот те самые луга, куда привела меня Клитемнестра, гора, которую одолевал измученный бегом Менелай и по которой мчались мы с Парисом. Я не понимала, где сладостные воспоминания, где тягостные. Все переплелось и составляет одно целое по имени Елена. А вот и место, где Еврот разливается и мелеет, образуя брод. Наша процессия благополучно пересекла его, хотя порой колеса утопали в воде.

Освежившись, лошади пошли быстрее. Я посмотрела вверх по течению реки. Лебедей не было. После возвращения я ни разу не видела лебедей. Возможно, больше они не селятся тут. Лебеди принадлежат прошлому, как многое другое.


Мы достигли вершины. Я порадовалась, что гробница, построенная по моему заказу так быстро, имеет достойный вид. Камни обработаны так тщательно, что не догадаешься, в какие сжатые сроки трудились мастера. Уложенные в три яруса, камни образовывали пирамиду, которая по высоте — я только сейчас обратила внимание — была равна троянскому коню, если не превосходила его.

Небо было ярко-синее, лишь несколько пушистых облаков напоминали, что оно настоящее, а не нарисованное. За горой Менелая виднелся Тайгет. У нас не было времени посадить деревья, но росшие здесь сосны остались невредимы, и ветер раскачивал их ветви и доносил до нас запах хвои, насыщенный, как бальзам.

В гробнице было сделано углубление для урны. После прощальных речей мы поместим туда останки Менелая. Рядом темнела другая ниша — для моих останков. Но я знала, что им не суждено покоиться там.

Урну с прахом Менелая должна была поставить в нишу я. Я взяла бронзовую урну, удивляясь, что в ней содержится то, что некогда было человеком. За моей спиной Орест поддерживал Гермиону, которая едва стояла на ногах. Урна встала на место.

Подошли каменщики, которые ждали у сосен, чтобы заложить нишу камнем. В этом дворце Менелаю предстоит царствовать до конца времен.

Я отвернулась — меня душили слезы. Тяжело думать, что Менелай навеки замурован в камне.

Если честно, тяжело думать, что все завершают земной путь в замкнутой темноте урны. Матушка, отец, братья, сестра, Менелай — все обратились в прах. Скоро наступит мой черед. Даже если это правда, что я дочь Зевса, моя смертная составляющая обречена смерти. Ахилл, Сарпедон, Пентесилея, Мемнон покоятся в гробницах, несмотря на свое божественное происхождение. Зевс обещал, что я не умру. Но я перестала верить необдуманным обещаниям богов.

Мы медленно спустились по крутому склону. Позади осталось величественное строение со своим обитателем. Ветер подул на прощание, и сосны торжественно поклонились нам.

LXXIX

Итак, Менелай совершил свой последний путь. Теперь я могу отправиться в свое последнее путешествие. После возвращения с горы Менелая — это я дала горе его имя — я устроила последний поминальный пир. Я до конца исполнила свой долг перед мужем, и никто не посмеет меня упрекнуть в пренебрежении к его памяти. Теперь я свободна.