Поднявшись так рано, я смогла помочь Клитемнестре с ее туалетом. Последний раз облачится она в наряд для церемонии сватовства — его полагалось менять каждый день. На самом деле она разными способами комбинировала туники, мантии и броши, чтобы создавать впечатление нового платья.

— Принеси алую тунику, — приказывала она служанке, когда я вошла.

В то утро она держалась очень повелительно, ее лицо разгорелось. В облике появилось что-то новое.

Служанка вернулась, неся на руках одеяние столь яркого цвета, что и мак показался бы бледным рядом с ним.

Клитемнестра улыбнулась и приняла тунику.

— Отлично! — сказала она.

— Это цвет крови, — заметила я. — Ты хочешь выглядеть как воин?

— Мужчине-воину нужна женщина-воин, — ответила Клитемнестра, держа тунику у лица.

— Значит, ты по-прежнему склоняешься в пользу Агамемнона?

— Да. Моим мужем будет он[9]. Я уеду в Микены.

Без малейшего смущения она сняла ночную рубашку и осталась обнаженной. У нее было очень сильное тело, с широкими плечами, но тем не менее женственное. Черты лица резкие, но тоже совсем не мужские. Просто так себя проявлял в теле ее властный дух. Служанка внесла тунику из алой шерсти, сестра облачилась в нее.

— Я буду скучать по тебе, — тихо сказала я.

Лишь теперь я поняла, как мне ее будет не хватать. Она всегда была рядом, она присутствовала в моих воспоминаниях с младенчества: то спасала, то дразнила, то играла со мной. Теперь ее комнаты опустеют.

— Но мы ведь всегда знали, что так будет, — ответила Клитемнестра.

Она была прямолинейна во всем. Она рассуждала так: я женщина, значит, должна выйти замуж. Выйдя замуж, я должна буду покинуть Спарту. Все происходит как должно. О чем же тогда печалиться и рассуждать?

Она со спокойной душой покидала меня, и ее спокойствие причиняло мне боль.

— А как же быть с Агамемноном? С его… с его… — не решалась я произнести страшное слово.

— С его проклятием? — Она пожала плечами. Потом повернулась и испытующе посмотрела на меня. — Не могу объяснить даже самой себе. Но это проклятие — одна из причин, по которой меня влечет к нему.

— Как? Ты хочешь навлечь беду на себя? Хочешь собственной гибели? — Я пришла в ужас от заявления сестры.

— Нет. Я верю, что смогу противостоять проклятию. И может, даже одолеть его. — Она подняла голову. — Судьба бросает мне вызов. Я принимаю его.

— Но ведь беда может прийти и в наш дом! Ради всех богов, не делай этого!

— Ты разве забыла об оракуле, который касается нас с тобой? Над нами тоже тяготеет рок. Разве отец тебе не говорил о проклятии Афродиты, о том, что его дочери обречены менять мужей? «Ибо царь Тиндарей, богам принося свои жертвы, лишь о Киприде не вспомнил нежнодарной. В гневе дочерей его двубрачными сделала богиня, и трехбрачными, и мужебежными». Так что, если ты намерена хранить верность мужу, тебе тоже придется вступить в борьбу с богами и предсказаниями оракула!

Мне хотелось взмолиться: «Не покидай родного дома! Не покидай меня! Прошу! И не выходи замуж за Агамемнона. Мне он не нравится». Но я не вымолвила ни слова. Когда дочь выходит замуж, в семье всегда образуется брешь.

— Осталось немного потерпеть, и я наконец получу мужчину, которого хочу, — подытожила Клитемнестра.

Последним выступал посланник жениха с Крита. Он не сказал и не показал ничего особенного и не привлек внимания невесты. Произнеся коротенькую речь, он тихо покинул зал. Он понимал — как, впрочем, и все — выбор уже сделан.


На последнем собрании отец подарил всем женихам по памятному подарку — бронзовому котлу и поблагодарил за оказанную честь. Затем объявил, что его дочь Клитемнестра станет женой Агамемнона из Микен.

Я вздрогнула, услышав слова «станет женой Агамемнона из Микен», от них повеяло безнадежностью и неотвратимостью.

Свадьба состоялась через два месяца. Клитемнестра восседала в брачной колеснице, которая увозила ее в Микены, и лицо у нее было счастливое: она твердо решила переломить предсказанную судьбу.


Без Клитемнестры стало одиноко. Первое время я надеялась, что она будет навещать отчий дом, как это делают другие замужние дочери. Но она предпочитала не покидать Микены, да и расстояние между нашими городами было слишком велико для частых визитов. Братья старались заполнить пустоту в семье. Отец постепенно успокоился и был доволен заключенным союзом. Радовался он и тому, что придуманный в свое время ход оказался успешным: образ «самой прекрасной женщины на свете» пустил корни в народном воображении. Отвергнутые Клитемнестрой женихи разносили по разным землям молву о моей красоте, и умами греков овладела навязчивая идея: Елена, царевна Спартанская, является прекраснейшей женщиной на свете. Сразу после обручения Клитемнестры к отцу стали обращаться с вопросами, когда он будет выдавать замуж младшую дочь. Мне было всего одиннадцать лет, и отец, ссылаясь на это, отваживал любопытных, но не потому, что хотел продлить мое детство и пребывание в родительском доме, а потому, что рассчитывал таким образом поднять цену и привлечь больше женихов.

Матушка была добрее, она от всей души хотела, чтобы я подольше пожила дома, с ней. Я обогнала ее ростом — сбылись ее опасения. Однажды она объявила, что я превосхожу ее красотой и что она смирилась с этим.

Глядя мне в лицо, она сказала:

— Сначала матери кажется невыносимым потерять свой венец, отдать его дочери, и она страдает. Но когда наступает срок, все происходит легко и естественно.

И она погладила меня по голове.

— По-моему, твой венец при тебе, — успокоила я ее.

— Я имею в виду не царскую корону, а венец молодости и красоты, моя дорогая. И власти, которую дают только они. — Она склонила голову набок. — Впрочем, возможно, тебе потеря этого венца не грозит. Твоя старость будет иной…


Четыре года спустя, когда мне исполнилось пятнадцать, отец решил, что пора объявить о грядущем замужестве Елены Спартанской и назначить сроки выборов жениха. Я попросила, чтобы перед выборами жениха исполнили один старинный обычай, который иногда соблюдается и в наши дни: бег незамужних девушек. Считается, что начало ему положила невеста Пелопа, бабушка Агамемнона. Накануне своей свадьбы она состязалась в беге с шестнадцатью девушками — в честь богини Геры, покровительницы семейного очага. После состязаний девушки преподнесли статуе богини нарядное одеяние.

Я попросила отца, чтобы он позволил мне отметить этим ритуалом прощание с девичеством и свободой.

— Ты же знаешь, как быстро я бегаю!

— Да, но…

— Давай позволим ей, — вмешалась мать и с пониманием посмотрела на меня. — Подарим ей этот праздник. У меня в свое время не было такой возможности.

Она обхватила мое лицо ладонями и добавила:

— Дорогое дитя, ты полетишь, свободная как ветер, вдоль берегов Еврота. Как и подобает тебе.

И она заговорщически улыбнулась мне.

Я поняла ее. Где я была зачата и кем? Лебединые перья до сих пор хранятся в шкатулке, недавно я видела их. Они не утратили ни белизны, ни сияния.

— Сначала ты должна соткать одеяние для богини, — заметил отец.

Мне это было только в радость. Я стала искусной ткачихой, научилась даже выделывать узоры. Для богини Геры я вытку картину — ее любимую птицу, павлина. Это непросто, но я справлюсь. Фон сделаю белым, кайму — синей, а зеленую краску добуду из крапивы.


Наступила весна. Для меня нет лучшего времени года, чем ранняя весна. Крошечные листики, сквозь которые просвечивает солнце, окутывают ветки деревьев зеленой дымкой. В лугах выглядывают из травы тысячи цветов — белых, золотистых, красных.

И вот в такой прекрасный день я вышла на берег Еврота.

Рядом со мной стояли пятнадцать девушек, выбранных за быстроту ног. Судя по виду, одни были младше меня, другие старше. Мне в день соревнований было пятнадцать лет. Я была выше многих, но не самой высокой.

Все мы были одеты в короткие туники длиной до колен, все были босые.

Солнце склонялось над ивами, росшими вдоль берега, когда мы выровнялись в одну шеренгу и приготовились к старту. Наклонив головы, мы просили Геру о помощи и посвящали ей наши усилия.

— Вы побежите вдоль реки вплоть до большого камня в ржаном поле. Затем повернете налево и побежите по тропинке вдоль поля. Когда добежите до конца, опять повернете налево. Потом увидите два щита, между ними натянута нить. Та, которая первой коснется этой нити, будет признана победительницей, — объявила молодая жрица Геры.

Мы выставили левую ногу перед собой, готовые рвануться вперед. Я почувствовала, как дрожат мои колени. Но не из боязни проиграть, а от нетерпения. Наконец-то я побегу во всю мочь, сколько есть сил, без удержу.

— Марш! — крикнул распорядитель.

Я подалась вперед, правая нога натянулась, как струна, дрожь в коленях прошла, и я сорвалась с места.

Как описать эту свободу и легкость, когда бежишь, ничем не отягощенная? Я чувствовала себя сильной, полной энергии, для меня не существовало невозможного. Я преодолею любую преграду. Перескачу. Перелечу. Смогу.

Рядом текла река. Я почти не замечала ее течения слева от меня, я бежала. Я видела только девушек по обе стороны от меня.

Мы добежали до камня, который отмечал ржаное поле, и повернули. Две девушки опережали меня. Я тяжело дышала. Обогнув камень, я устремилась на прямую тропу за ним. Она была моя.

У меня открылось второе дыхание, я приказала — и ноги стали двигаться еще быстрее, наращивая скорость.

«Аталанта! Ты Аталанта!» — всю жизнь называли меня братья, когда видели, как я бегу. Аталанта — самая быстрая бегунья из смертных.

Но мне наперерез никто не бросал золотые яблоки, чтобы помешать, как Аталанте. Мой бег целиком в моей власти. Я приказала легким набирать больше воздуха и дышать глубже, рукам — раздвигать пространство. Я собрала все силы из всех уголков тела.

Впереди осталась только одна девушка. Она была маленького роста, крепкая и выносливая; сильные ноги несли ее по тропе, на голых играх перекатывались мускулы. Она намерена победить.

«Помоги мне, Гера», — взмолилась я.

Но никакого прилива сил не последовало. Мы добежали до конца ржаного поля, снова повернули. Я почти догнала ее, уже видела капельки пота у нее на плечах.

И вдруг она вырвалась вперед и за несколько ужасных мгновений оставила меня далеко позади. Показались щиты, отмечавшие финиш.

Вот сейчас, сию секунду соберись, приказала я себе. Собери силы, которые у тебя есть. Призови силы, которых нет.

Я видела ее спину. Приказала себе догнать ее. Приказала рукам. Приказала ногам.

Сокращается разрыв между нами или нет? Я бежала как могла. Я больше не отдавала приказов своему телу. Я была им.

Разрыв все меньше, меньше. Ее спина становится больше, больше…

Я поравнялась с ней. Увидела ее лицо. Изумление в ее глазах.

Я обогнала ее, разорвала тонкую нить и рухнула на землю. Я пробежала быстрее, чем могла. Спортсмены поймут меня. Я сделала все, что в моих силах. Больше чем в моих силах. Неописуемое состояние. Я ликовала.

Так закончилось мое девичество. Его увенчала победа в турнире. Я посвятила ее Гере, как и свои силы, скорость и свободу.

IX

И вот они начали прибывать со всех сторон… Матушка, смеясь, говорила, что горные склоны черны от женихов — словно саранча налетела. Но в ее смехе слышалась гордость.