— Ничего подобного! — удивился Менелай. — Стены обычные, как везде, просто они покрашены. А краски очень яркие, ярче наших. Может, поэтому пошел слух о драгоценных камнях.

Я хотела еще спросить, правда ли, что троянские мужчины отличаются необыкновенной красотой, но подумала, что вопрос прозвучит неприлично. Колесница накренилась; мы объезжали камень.

— А люди там тоже обычные, как везде? — подобрала я наконец приличную форму для вопроса.

Он рассмеялся.

— Конечно! А какие там еще могут быть люди? С зелеными волосами и пятью ушами? Просто вид у них цветущий и здоровый. И гордый. У них такой вид, какой бывает у людей, которые владеют не только землей, но и собой. Их царь, Приам, — тоже яркая фигура, он полон сил и энергии, несмотря на преклонный возраст. У него пятьдесят сыновей! Думаю, потому он и сохранил молодость, что не ленился их делать!

— Неужели всех родила царица?

Этого не может быть, если только среди детей нет двойняшек и тройняшек.

— Нет, не всех. Только девятнадцать, — рассмеялся опять Менелай. — И прекрасно перенесла все роды, заметь.

Потом Менелай рассказал мне, что Приам замечателен не только количеством сыновей, но и тем, что восстановил свой город после разрушения, которому подверг его Геракл. Напав на Трою, Геракл поразил стрелами царя Лаомедонта и всех его сыновей, кроме Подарка. Город был разграблен. Красавице Гесионе, дочери Лаомедонта, Геракл позволил выкупить любого из пленных. Она выбрала Подарка, после чего тот и получил имя «Приам», что значит «купленный». Геракл посадил Приама на трон, и тот мудрым правлением сделал свой город богаче и сильнее, чем прежде.


Мы покинули побережье и повернули на восток, откуда дорога стала подниматься в гору. Лошади напрягали силы, колесница поскрипывала, колеса буксовали. Кое-где встречались участки, выложенные булыжниками, по которым колесница ехала с диким грохотом, но все же это было лучше, чем вязнуть в сыпучей гальке.

Даже сейчас, в конце весны, вершины гор были покрыты снегом и отливали синевой. Спарта угнездилась между двумя горными грядами — Парнасом и Тайгетом. Я не могла оценить, насколько зелена и плодородна эта долина, пока не повидала во время путешествия другие земли, сухие и бедные. Воистину наша Лаконика — благословенное место.

— Вот твоя новая родина, — сказала я. — Разве она хуже Микен?

— Даже не будь она так прекрасна, лучше быть первым в малом краю, чем вторым в большом.

И в этих простых словах прорвалась горечь многих лет, прожитых под гнетом Агамемнона, без надежды на перемену участи. Я освободила Менелая точно так же, как он освободил меня. Подумать только, теперь я могу пойти в Спарту без покрывала, могу гулять по улицам!

— Любимый! — вырвалось у меня.

Я привстала на цыпочки и поцеловала мужа в щеку. В ту минуту мое сердце переполняла нежность к нему.

Когда мы въезжали в ворота, все высыпали нам навстречу: гонцы увидели нас, как только мы повернули к берегу реки.

Отец, матушка, Кастор, Полидевк, любимые старые служанки, даже собаки — все были вне себя от радости. Из колесницы мы перешли в распростертые объятия родных. Вот мы и дома. Дом. Он теперь будет другим для меня.


— Елена, ты уехала от нас девушкой, а вернулась замужней женщиной. Соблюдая обычай предков, мы вручаем тебе эти предметы в ознаменование твоего нового положения.

Отец произнес эти слова, начиная традиционную церемонию, после которой спартанская девочка признается взрослой женщиной и хозяйкой.

Мы стояли на пороге покоев, предназначенных для нас с Менелаем.

Отец называл предметы один за другим, а мать передавала их мне. Во-первых, тунику, которая соответствовала моему новому положению, — из ткани узорного плетения со сверкающими серебристо-голубыми нитями. Во-вторых, большую серебряную брошь, чтобы скреплять тунику на плече. И третий символ моей женской доли — серьги.

Матушка передала их мне в шкатулке из кедрового дерева. Они были украшены шишечками и столь тяжелы, что мочки не могли их выдержать. Их вешали на уши с помощью специальных нитей.

— Благодарю вас, — произнесла я.

Я вынула серьги из шкатулки и, любуясь, держала на ладони.

Отец взял и надел их на меня, отведя волосы назад.

— А теперь, жена, передай нашей дочери символы ее женского труда.

Матушка выдвинула вперед две маленькие серебряные корзины на колесиках для хранения пряжи. В одной лежали два клубка прекрасной некрашеной шерсти белого и коричневого цветов и два клубка, выкрашенных в розовый и голубой цвета. В другой корзинке лежала кудель для прядения.

— Прядение и вязание — две чисто женских премудрости, — сказал отец. — По обычаю ты должна начать замужнюю жизнь с обращения к трем мойрам: Клото прядет нить судьбы, Лахесис отмеряет, Атропос отрезает. В руках этих трех богинь находится жизнь смертного от рождения и до смерти.

Я взяла корзинки и прижала к себе.

— А теперь, когда ритуал исполнен как должно, ступайте в свои покои и будьте там хозяевами, — сказал отец.

Я взяла Менелая за руку, и мы переступили порог нашего нового дома.


Лучи света, проходя через тонкие портьеры, придавали воздуху в комнате голубоватый оттенок. Двигаясь словно в тумане, мы разглядывали кресла, стулья, столики на трех ножках, расставленные на узорном полу.

— Посмотри-ка! — воскликнула я. — Картины. Раньше у нас их не было. Как чудесно!

Видимо, их нарисовали за время нашего отсутствия. Развешанные по стенам, они придавали комнате необычайно нарядный вид: водяные лилии, камыши, птицы. Мне никогда не надоест разглядывать их.

Кресла с высокими спинками были украшены инкрустацией из слоновой кости в виде спиралей.

В соседней комнате кровать Менелая была покрыта поверх тонкого льна легчайшим руном. Жаровня, наполненная кедровым и сандаловым деревом, излучала душистое тепло.

Менелай протянул руки, и я прильнула к нему. Он обнял меня так крепко, что я чувствовала тепло его кожи сквозь тунику и плащ, склонил ко мне голову, увлек меня в сторону расстеленного ложа.

Вот он, этот миг! Сейчас мое сердце бьется в согласии с его сердцем, вот-вот я почувствую, как по телу разливается тепло, а вместе с ним — желание.

Вдруг за окном раздались громкие голоса. Они напомнили мне, что чужие рядом. Момент был упущен. Я выскользнула из объятий Менелая и притворилась, будто продолжаю осматривать комнату. Я не смела взглянуть на него — я не вынесла бы выражения досады или огорчения на его лице. И вновь до меня издалека донесся смех. Афродита?

Оставалось исполнить еще один ритуал, самый последний, перед началом новой жизни. Большую поляну на берегу Еврота родители превратили в площадь для увеселений и созвали на пир всех жителей Спарты. Менелай мог посмотреть на людей, которыми ему предстоит управлять в будущем.

Горели костры, над ними на вертелах жарили, время от времени поворачивая, целых быков. Любой желающий мог протянуть свою чашу, и она наполнялась лучшим вином из отцовских запасов. Горожане заполнили поляну. Ремесленники разложили свои изделия — утварь и украшения, оружейники — ножи и мечи, домашние хозяйки — ячменные пирожки и фиговую пастилу. Те, кто мечтал о славе барда, играли на лирах и пели. Вдалеке виднелись пастухи со стадами свиней и коз. На другом конце поля спортсмены соревновались в борьбе и беге. В соревнованиях мог принять участие любой житель Спарты или окрестностей. Я с грустью вспоминала о своих последних соревнованиях перед замужеством. На этот раз соревновались только юноши и мужчины. Поблизости толкались коневоды в надежде продать свой живой товар. Лошади не были гордостью Спарты, но за неимением лучшего покупали то, что есть.

Мы с Менелаем бродили среди народа. Множество глаз устремлялось на меня, но рука Менелая обнимала меня за плечи, и впервые в жизни я чувствовала себя спокойно. Больше нет нужды прятаться. Я взяла его руку и крепко пожала. Он не мог оценить всю степень моей благодарности.

— Берегитесь судьбы! Предсказываю судьбу! — прошипела старуха и вцепилась в наши одежды похожими на птичьи лапы руками, когда мы проходили мимо.

— Ты что, не видишь?.. — повернулся к ней Менелай и понял, что она действительно ничего не видит: веки на ее глазах срослись, образовав кожаные мешочки.

— Зелья и снадобья! — вступила в разговор соседка старухи: она-то все видела, и видела прекрасно, своими острыми черными глазами. — Не обращайте на нее внимания. Какая разница — судьба не судьба, хорошее зелье сильнее любой судьбы.

С этими словами она сунула мне в руку пузырек.

— Не бери, это яд, — спокойно сказал неизвестно откуда взявшийся мужчина в красном плаще. — Не пройдешь и пятидесяти шагов, как тебе понадобится противоядие. Гелия, ты что, взялась за старые штуки? Пытаешься всучить этот жуткий яд, и кому — своей будущей царице! Чем она тебе не угодила?

— Я ради нее и стараюсь. Ты ж мне слова не дал сказать, я бы все объяснила.

— А, ты хочешь, чтобы царица отравила всех своих врагов? Так, может, ты покажешь нам силу своего зелья? А то мы подумаем, что ты сбываешь протухший овечий жир.

Менелай пристально смотрел на мужчину в пыльном красном плаще, который появился так внезапно.

Торговка зельями пожала плечами. Не колеблясь, она схватила собаку, которая дремала рядом на траве, и мазанула ей по морде густой непрозрачной мазью. Собака зарычала и облизнула губы.

Загадочный незнакомец приподнял бровь и сказал, глядя на собаку:

— Надо немного подождать.

Непонятно было, то ли он испытывает торговку, то ли дразнит, то ли вообще ему до нее нет дела.

Собака вздрогнула и зашаталась. Покружившись на месте вокруг собственной оси, она упала и заскулила, дрожа.

— Лучше, чтоб противоядие всегда было под рукой, — заметил человек в красном плаще.

Хозяин собаки закричал и начал трясти ее.

Торговка зельями не спеша порылась в своей корзинке и нашла маленькую бутылочку.

— А… вот оно.

Она раздвинула покрытые пеной собачьи губы и влила в рот жидкость из бутылочки.

— Очень интересно, Гелия. Производит впечатление, — одобрил незнакомец. — Я вижу, ты знаешь свое дело. Из чего изготовлена эта отрава?

— Так я тебе и рассказала!

— А для противоядия ты что использовала? Сок белладонны?

— Сейчас скажу, держи карман шире.

Мы с Менелаем между тем сделали несколько шагов в сторону, но торговка возмутилась:

— Как, и после этого вы не хотите покупать?

Загадочный незнакомец уже улетучился. Мы с Менелаем переглянулись.

— Мы его видели наяву? — спросила я.

— Трудно сказать. По-моему, он куда загадочнее, чем эти зелья.

— В конце концов, он знал всего лишь имя женщины и чем она торгует.

— У меня возникло впечатление, будто он знает гораздо больше.

— Ага! Вот вы где! Прячетесь в укромном уголке! — раздался за нами решительный голос.

Мы оглянулись и столкнулись лицом к лицу с Одиссеем. Он довольно улыбался: сватовство к Пенелопе завершилось успешно, день свадьбы уже назначен. Он получил желаемое. Одиссей указал на предсказательницу судьбы и торговку зельями:

— Вы очутились в сомнительной компании!

— А ты не видел мужчину, который был здесь несколько минут назад? — спросил Менелай.

— Нет, а что? Он что-нибудь у вас стянул?

— Как будто ничего, — ответила я.

— Тогда какое нам до него дело? — рассмеялся Одиссей и положил руку Менелаю на плечо. — У тебя вид счастливого человека. Я рад, что в этом есть и моя заслуга. Из отвергнутых женихов тебя никто не беспокоил? Клятва, которую мы дали на том кровавом поле, предотвратит такие недоразумения.

— Когда твоя свадьба? — спросил Менелай. — Я слышал, среди женихов проводились состязания в беге. Ты, конечно, победил?

— Конечно. Я и не сомневался в своей победе. — Одиссей подмигнул. — Всех женихов Пенелопы оставил позади. Мы поженимся накануне полнолуния. Затем мы с молодой женой вернемся на Итаку. Ее отец, конечно, не хочет отпускать дочь, но я не могу оставаться дольше. Соскучился по своему острову. Люблю камни и уединение!

Мимо нас прошли двое мужчин, оба были необычайно хороши собой. Один старше, другой в том возрасте, когда мальчик только начинает превращаться в мужчину. У старшего были светлые волосы, у младшего — черные и густые брови. Оба, судя по походке, были людьми военными.

— Интересно, откуда они спустились? — сказал Одиссей. — Может, с горы Олимп?


Вернувшись к месту, где расположился отец, мы обнаружили рядом с ним новые лица. Его окружала группа воинов в нагрудниках, с короткими мечами. Один из них, с самонадеянным и жестоким лицом, стоял подбоченясь.