Сторонники Марии были довольны уже хотя бы тому, что королева не умерла при родах, как часто случалось с женщинами.

Бедингфилд сказал Елизавете правду – Роберта Дадли, невзирая на его причастность к делам отца и брата, помиловали. На королеву огромное впечатление произвела красота молодого Дадли, она пощадила эту красоту, не только не казнив, но и вообще выпустив Роберта из Тауэра. Тот счел за лучшее немедленно унести ноги из Англии, отправившись воевать против французов.

Англии была совершенно ни к чему эта война, но она нужна Испании, и Мария пошла на поводу у мужа. Роберт не задавался вопросами зачем и почему, он старался завоевать ратную славу, которая, он твердо верил, откроет снова путь ко двору. Получалось неплохо.

Дадли особенно не дружил и даже ни с кем много не общался, но однажды ему случайно рассказали о французской старухе, способной предсказывать будущее совершенно точно. Поговаривали, что она словно видит все, что с человеком случится. Роберт, хорошо помнивший, что случиться может что угодно, подумал о пользе встречи с такой старухой. Встреча состоялась и многое изменила в жизни Роберта. Нельзя сказать, чтобы он до того стремился посвятить себя военной карьере, но тут стал рваться обратно в Англию.

Из троих пришедших к старухе, она сразу выделила Дадли, поманив крючковатым тощим пальцем:

– Иди, милок, тебе о тебе есть что сказать. Если хочешь, скажу. У тебя может быть очень необычная жизнь…

Хотелось огрызнуться, что у него уже она и так необычная, мало кому удается выйти из Тауэра, будучи приговоренным к смерти. Но пошел, не подавать же вида, что стало не по себе…

– Чтобы ты понял, что правду говорю, сначала скажу, что с тобой было… У тебя жена молодая дома осталась…

Эка невидаль, сказать молодому офицеру, что у него дома молодая жена! Старуха усмехнулась, заметив его чуть презрительный взгляд:

– Послушай, дорогой, послушай и сам реши, как тебе дальше быть. Ты в башне высокой сидел в заточенье. А неподалеку дева одна из тех, кому там вовсе не место… Можешь домой вернуться и с женой всю жизнь в добре и радости прожить, детишек вырастить, уважение снискать…

А можешь… та, что в неволе была… ее власть будет, надолго… Но путь рядом с ней, хотя и сулит богатство и возвышение, ни покоя не даст, ни уверенности. Она больше всего на свете власть любит, хотя сердце горячее имеет. Какой путь выбрать – сам думай, можешь к жене вернуться, можешь удачи с другой попытать. Только помни: любовь при власти счастливой не бывает. Она эту цену готова платить, а ты?

Роберт вышел из покосившейся избушки старухи сам не свой. Сколько товарищи ни пытали, молчал. В конце концов от него отстали. А сам Дадли в ту ночь заснуть так и не смог. Он вдруг отчетливо увидел отцовскую ошибку, за которую все так жестоко поплатились. Отец сделал ставку на Джейн Грей, а нужно было на Елизавету! Достаточно было просто найти способ поскорее убрать Марию, а права на трон у Елизаветы есть! Вот на кого надо было ставить! Эта рыжая способна стать королевой. А при ней должен быть король…

Уже через день Роберт Дадли добился своего возвращения в Англию.


Елизавета могла радоваться – сестра позволила ей вернуться в Хэтфилд. Это уже очень хорошо, по крайней мере, далеко от дворца.

Филипп уехал в свою Испанию, где его отец Карл из-за обострившейся подагры был не в состоянии даже поднять руку, чтобы поставить подпись на документе, а потом в Нидерланды, где тетушка вознамерилась передать племяннику бразды правления. Тетушка не спешила, но еще меньше спешил обратно к супруге сам Филипп, несмотря на все ее письма с мольбой о скорейшем возвращении. Мария прекрасно понимала, что время идет и немного погодя она вообще не сможет кого-либо родить, а супруг находил все новые и новые причины, чтобы оставаться на континенте…

Пожалуй, Елизавета даже жалела бы несчастную сестру, из-за которой перенесла немало тяжелых минут, но ее саму в это время увлекло совсем другое…

Хэтфилд благословенное место – в этом Елизавета не сомневалась никогда, а потому не очень удивилась, когда однажды увидела у своих ног… Роберта Дадли! О-о-о… если рядом будет тот, о ком столько мечталось в Вудстоке, то Мария с ее двором вообще могут не существовать! При этом запросто забывалось, что Роберт женат, его супруга Эми даже посещала бедолагу в Тауэре… Эми где-то там далеко, а Роберт рядом, его умное тонкое лицо, пронзительные глаза, его мягкие усы и тихий, ласковый смех… все это для Елизаветы, а не для Эми Робсарт!

Рядом не было Кэт Эшли, которая могла бы предупредить, но теперь Елизавета и сама достаточно осторожна, пребывание в Тауэре хоть кого научит осторожности. А если еще вспомнить о лорде Сеймуре и последующем обвинении в намерении выйти за него замуж… Ни за кого она замуж не пойдет! Вообще ни за кого! Поэтому то, что Роберт женат, даже к лучшему, не будет соблазна выйти за него и еще раз отправиться в Тауэр на пару. Глупо все же, законной принцессой не признают, а замуж выходить по собственному желанию не позволяют. Уж были бы последовательны.

Где-то там, в Хэптон Корте, маялась без мужа королева Мария, не сумевшая не только родить долгожданного наследника, но и вообще забеременеть. По Европе разъезжал ее несчастный супруг, изыскивая поводы, чтобы не торопиться к нежеланной жене. По всей Англии уже пылали костры, возносившие на небеса души протестантов. А в Хэтфилде младшая дочь давно почившего короля Генриха словно забыла обо всем остальном на свете. Она жила той жизнью, о которой мечтала долгие тяжелые месяцы в Вудстоке и потом в Хэптон Корте.

Могло ли быть большее счастье – просыпаться по утрам, зная, что тебя никто не охраняет, что после завтрака придет учитель, что после любимых занятий можно поехать покататься верхом, просто погулять в парке, не спрашивая разрешения у противного Бедингфилда, что вечером будут долгие посиделки у камина, вдоволь музицирования, но главное – может приехать Роберт Дадли! Умница, великолепный собеседник, очаровательный льстец, всецело преданный ей душой.

Душой, но не телом. Елизавета слишком хорошо знала цену даже мимолетной страсти, а потому с ужасом думала о том, что будет, если Роберт станет претендовать на физическую близость. Но у Дадли хватало ума не настаивать. Пока не настаивать.

Их сближало столь многое в жизненных перипетиях и в образе мыслей, что пока было достаточно простого общения и понимания, что они рядом. Старались не вспоминать детство, слишком болезненными были мысли об Эдуарде и событиях, последовавших за его смертью. У Елизаветы сердце обливалось кровью при воспоминании о том, что любимый брат признал ее незаконнорожденной, назвав своей преемницей Джейн, а Роберт не мог спокойно вспоминать, что за компанию с этой же Джейн сложили головы его брат и отец, хотя они-то были виноваты в преступных замыслах сами.

Не вспоминая об Эдуарде, не говорили и о самих детских годах, и о пребывании в Тауэре, достаточно встречи в Хэтфилде. Словно жизнь начиналась с чистого листа, супруга Роберта Эми тоже осталась в той, старой жизни… Но и новая жизнь существовала только в сиюминутном варианте, оба не знали, что с ними случится завтра. Королева сохранила и Роберту, и Елизавете жизнь, только обрадовавшись своей беременности. Кто знает, не передумает ли она однажды поутру из-за плохого настроения?

Но пока о них не вспоминали, жизнь была прекрасна, и молодость брала свое – страдать и плакать вовсе не хотелось.

– Роберт, почему Вы не представите королеве свою супругу? Возможно, Эми понравилась бы Ее Величеству.

Дадли поморщился:

– Или Его Величеству?

Ответ больно уколол сердечко Елизаветы. Значит, Роберт ревнует жену и просто боится возможной измены? Она получила еще один урок – если не хочешь получить неприятный ответ, лучше не спрашивай. Либо спрашивай так, чтобы человек не посмел ответить неприятно. И все-таки ее понесло дальше, чисто по-женски Елизавета не могла не довести разговор либо до конца, либо до нужного ей ответа.

– Вы ревнуете Эми к возможным поклонникам? Так неуверены в себе?

– Леди Елизавета, если бы я ревновал супругу, то жил бы вместе с ней в деревне…

– Или привезли бы в Лондон и держали взаперти! – натянуто рассмеялась Елизавета.

Куда больше непонятного ответа ее задело обращение «леди Елизавета». И этот туда же, не зовет «Ваше Высочество», даже для Дадли она просто леди, а не принцесса! Взяло зло, тонкие пальцы невольно сжались в кулачки: ну, погодите, я вам всем еще покажу! Кому вам – не знала и сама.

Несколько дней душила обида. Но сказался характер, полученный и от отца, и от матери, любые неприятности делали Елизавету только сильнее. Ее нельзя ослабить больше, чем создав тепличные условия жизни. Дело не в неудобствах, просто встречающиеся препятствия заставляли на время отступать, но никогда – сдаваться!

А еще почему-то появилась твердая уверенность, что Хэтфилд хоть и хорош, но ненадолго, она будет в Лондоне и на сей раз уже королевой! К такому появлению следовало основательно подготовиться, и Елизавета не жалела ни времени, ни сил. История сменяла философию, один язык другим, потом следовали музицирование, танцы, которые ей очень нравились… Партнером почти везде был Роберт Дадли, но теперь Елизавета помнила, что он женат и ревнует супругу к супругу королевы Филиппу. Что ж, это даже к лучшему, держит ее на расстоянии от красивого молодого человека, не позволяя забыться, но не мешает ему быть прекрасным помощником и товарищем на прогулках, охоте, в танцах, игре в шахматы или философских спорах.

Они не подозревали, что такое положение останется на всю жизнь. Много лет именно Роберт Дадли, надеясь на свой брак с Елизаветой, будет ей непременным и достойным товарищем во всех делах, прежде всего придворных.

А жизнь в Лондоне шла своим чередом.

Король все пребывал на континенте, королева ждала его, раньше времени превращаясь в сварливую старуху, болела и мечтала родить наследника. И стремясь доказать мужу и свекру свою преданность, рьяно выкорчевывала «ересь» в Англии, снова и снова пылали на кострах протестанты. Недаром англичане прозвали Марию Кровавой!

Король вернулся, правда, не скоро и не один, он привез с собой любовницу! Но Мария проглотила и это унижение, ей был нужен сын! Кроме того, она чувствовала себя в Лондоне страшно одинокой, остальные правители-католики жили на континенте. Отношения с теткой-католичкой, вдовствующей королевой Шотландии Марией де Гиз, которая правила за свою юную еще дочь, тоже Марию Стюарт, пребывавшую пока в Париже, почему-то не складывались. Видимо, из-за Франции, Мария де Гиз, естественно, тянулась к Парижу и не слишком радовалась замужеству своей племянницы с наследником испанского престола. Ее собственная дочь шестнадцатилетняя Мария Стюарт готовилась выйти замуж за французского дофина – болезненного Франциска. Такие браки не способствовали близкой дружбе двух королев соседних стран, хотя обе были католичками в протестантских странах.

Снова убедившись, что Мария не способна родить ему сына и к тому же серьезно больна, Филипп отбыл «по делам» обратно, а королева заболела окончательно. Протестантская Англия уже открыто распевала баллады, называвшие королевой Елизавету. От этого было и радостно, и страшно одновременно. Елизавета слишком хорошо помнила, что даже использование ее имени может привести в Тауэр, но не проникнуться благодарностью к людям, не испугавшимся даже костров, она не могла. Всегда Елизавета будет говорить «мой добрый народ» и твердить, что больше всего любит Англию и англичан.

Возможно, дело и закончилось бы для нее бедой, но королева Мария Тюдор все же умерла, так и не оставив наследника. Следующей, согласно завещаниям короля Генриха и самой Марии, была Елизавета. А по мнению католической Европы, та самая Мария Стюарт, что только что вышла замуж за наследника французского престола Франциска. Римская Европа не желала признавать законность рождения дочери у Анны Болейн и тем более ее права на престол! И дело, конечно, было не столько в ее родословной, сколько в ее вере. Католичку Марию на троне сменяла протестантка Елизавета.

Королева умерла! Да здравствует королева!

Королева

17 ноября 1558 года скончалась королева Англии Мария Тюдор, а через двенадцать часов после нее – самый ярый католик в Англии кардинал Поул. Больше серьезно противостоять молодой Елизавете было некому.

За три года и девять месяцев царствования королевы Марии на кострах было сожжено двести семьдесят восемь человек – в три раза больше, чем за целых сто предшествующих лет. И хотя это неизмеримо меньше, чем в той же Испании, англичане больше всего боялись, как бы новая королева не продолжила религиозную политику предыдущей. Недаром в памяти народа Марию прозвали Кровавой!