По поводу первого из двух случаев Эмма, после недолгих колебаний, решилась спросить:

– Но может быть… не кажется ли вам, что, осведомляясь о ваших чувствах, он имел в виду мистера Мартина – то есть действовал в интересах мистера Мартина, когда пытался выяснить, не свободно ли ваше сердце?

Однако Харриет с жаром отмела это предположение:

– Мистер Мартин? Ну что вы! О мистере Мартине и помину не было! Надеюсь, теперь никто не заподозрит меня в том, что я испытываю какие-то чувства по отношению к мистеру Мартину.

Окончив свои признания, Харриет обратилась к своему дорогому другу мисс Вудхаус за советом.

– Я бы ни за что не решилась мечтать о нем, – заявила она, – если бы не вы. Вы велели мне внимательно наблюдать за ним и руководствоваться в своих выводах его поведением со мной – я так и сделала. И теперь мне начинает казаться, что, может быть, я достойна его… Если он действительно остановит свой выбор на мне, то в этом не будет ничего невероятного?

Горькие чувства, порожденные словами Харриет, многие нахлынувшие чувства заставили Эмму сделать над собой невероятное усилие, чтобы ответить:

– Харриет, по этому поводу я могу лишь заявить, что мистер Найтли – последний человек на свете, кто стал бы намеренно внушать девице мысль, будто его отношение к ней теплее, чем на самом деле.

Харриет, казалось, готова была расцеловать свою подругу за такой благоприятный ответ, лишь шаги отца спасли Эмму от пылких объятий и иных проявлений восторга, которые в данный миг стали бы для нее самой страшной пыткой. Мистер Вудхаус шел через прихожую. Харриет была слишком возбуждена, чтобы вынести встречу с ним. Она не в силах совладать с собою… Мистер Вудхаус встревожится… Ей, пожалуй, лучше уйти. Получив полное одобрение подруги, Харриет вышла черным ходом, и, едва она скрылась из виду, как Эмму прорвало.

– Боже! – вскричала она в сердцах. – Лучше бы я никогда с нею не встречалась!

Остаток дня и всю ночь она провела в раздумьях. Эмма была в смятении: столько всего обрушилось на нее разом за эти несколько последних часов. Что ни миг – то новое событие! И каждая новость несла в себе унижение для нее. Как все это понять? Как разобраться в заблуждениях, которые до сих пор застилали ей глаза и под властью которых она жила? Ошибки, туман в голове и туман в сердце! Она то сидела неподвижно, то расхаживала по комнате, то ходила взад-вперед вдоль ограды парка. Куда ни кинь – везде она оказывалась не права! Да, ее поставили в унизительное положение, но сама она ввергла себя в настоящую пучину бедствий; ясно одно: она несчастна, и сегодняшний день, возможно, лишь положил начало ее бедам.

Прежде всего она попыталась как следует выслушать собственное сердце. Этому отводила она любую свободную минутку, не посвященную уходу за отцом, любой миг невольной рассеянности.

Как давно стал для нее мистер Найтли дороже всех на свете? Когда приобрел он такое влияние на нее? Когда удалось ему занять место в ее сердце, которое однажды, и очень недолго, занимал Фрэнк Черчилль? Эмма вспоминала прошлое, она сравнивала их, сравнивала свое отношение к ним с тех пор, как познакомилась с последним из двоих… Почему не пришло ей в голову сделать это уже давно? Хорошенько подумать! Но – увы! На нее словно затмение нашло… Теперь ей ясно: не было дня, когда она не считала бы мистера Найтли бесконечно выше и бесконечно для себя дороже. Она поняла, что, пытаясь убедить себя в обратном, заблуждалась, действуя под влиянием разума, а не чувства. Она всецело находилась под влиянием рассудка, совершенно игнорируя зов собственного сердца! Короче говоря, в действительности Фрэнк Черчилль всегда был ей совершенно безразличен!

Таким было первое заключение. Эмме удалось разобраться в себе, познать собственное сердце, причем путь ее был недолог. Гнев и досада овладели ею, стыд мучил ее за то, что она готова была увидеть что угодно, только не подлинное чувство, которое открылось ей лишь сейчас, – любовь к мистеру Найтли. Все прочие помыслы и побуждения вызывали у нее теперь лишь отвращение.

В невыносимом тщеславии возомнила она, будто разбирается в чувствах других, с непростительным высокомерием вмешивалась она в чужие судьбы. Оказалось, что она всецело заблуждалась! И нельзя сказать, что она ничего не сделала, ибо она натворила бед. Она навлекла несчастье на Харриет, на себя и, как ни ужасно, на мистера Найтли. Если этот неравнейший из браков состоится, ответственность за него ляжет целиком на нее! Эмма была убеждена, что его чувство к Харриет вспыхнуло лишь в ответ на ее чувство, он даже не познакомился бы с Харриет, если бы не прихоть мисс Вудхаус.

Мистер Найтли и Харриет Смит! Поистине нет двух более несовместимых имен и людей. Роман Фрэнка Черчилля и Джейн Ферфакс – вещь обычная, избитый сюжет, нет в нем ни новизны, ни интриги, одним словом, не о чем говорить и думать. Но мистер Найтли и Харриет Смит! Какое возвышение для нее! Какое унижение для него! Эмме становилось страшно при мысли о том, насколько он может пасть в общественном мнении. Она уже предвидела улыбки, презрительные смешки, веселые шуточки в его адрес, скорбь и презрение его брата и тысячу неловкостей для него самого. Возможно ли такое? Нет, совершенно невозможно! Но почему? Впервые ли мужчина, превосходный во всех отношениях, подпадает под власть низменных страстей? Впервые ли мужчина, слишком занятый делами, чтобы заниматься еще и поиском подходящей жены, становится добычей девицы, которая охотится за мужьями? И разве впервые на этом свете заключается неравный, нелепый, несообразный брак? Ведь судьбами людскими руководят случай и обстоятельства, хотя и неявно…

О, лучше бы она никогда не сближалась с Харриет! Лучше бы оставила ее там, где и положено ей быть, – и ведь он предупреждал ее об опасности! К чему было, повинуясь нелепейшему капризу, препятствовать ее браку с превосходным молодым человеком, который дал бы ей почет и уважение? Она вращалась бы в подходящем ей кругу и жила бы, не ведая горя… Тогда не было бы таких ужасных последствий…

Как только у Харриет хватило наглости поднять свой взор на мистера Найтли! Как посмела она вообразить, будто такой человек остановил на ней свой выбор, пока не получила настоящих заверений в этом! Однако Харриет была уже не такой скромницей и не так стеснялась, как раньше. Казалось, ее умственная неразвитость и неопределенность ее положения уже не так гнетут ее, как прежде. Раньше ее заботило то, что мистер Элтон, женившись на ней, снизойдет до нее! А ей не кажется странным, что до нее снизойдет мистер Найтли? Увы! Не ее ли собственных рук дело эта перемена? Кто, как не Эмма, не жалея сил, убеждал Харриет больше ценить себя? Кто, как не Эмма, внушал, будто она вправе притязать на более высокое положение в обществе и должна стремиться возвыситься? Если прежняя скромница Харриет стала тщеславной, то это тоже дело рук Эммы.

Глава 48

До сих пор, пока опасность потерять мистера Найтли ей не угрожала, Эмма и не догадывалась, насколько зависело ее счастье от того, первая ли она в его помыслах. Считая свое привилегированное положение в порядке вещей, она бездумно наслаждалась им, и лишь страх, что ее место займет другая, открыл ей глаза. Долго, очень долго мнила она себя первой! Так как ни сестер, ни теток у него не было, лишь Изабелла могла соперничать с нею в его сердце. Эмма всегда знала, как сильно он любит и как высоко ценит Изабеллу. Она же сама в течение долгих лет была совершенно уверена в его дружбе. Она не заслуживала такого отношения – часто пренебрегала им, проявляла несговорчивость, отвергала его советы, а то и самонадеянно спорила с ним, отказываясь отдавать должное его добрым намерениям. Зачастую они ссорились из-за того, что ему претили ее высокомерие и самомнение, и все же, повинуясь фамильной привязанности и привычке, он любил ее и выделял с детства. Он ценил ее ум, он стремился развить ее и следил, чтобы она поступала правильно. Ни один человек на свете не сделал для нее больше. Она знала, что дорога ему, несмотря на все свои изъяны, может быть – очень дорога… Однако, когда в голове ее замерцали искорки надежды, которые неизбежно должны были родиться из подобных размышлений, Эмма предпочла не давать воли своему воображению. Пусть Харриет Смит считает, будто мистер Найтли отдает ей предпочтение, выделяет из прочих, страстно любит… Эмме такое не пристало! Ей не пристало льстить себе мыслью о том, что он ослеплен страстью. Недавно она уже получила вполне недвусмысленное доказательство обратного… Как потрясен он был ее поведением по отношению к мисс Бейтс! Насколько прямо и резко высказал ей свое возмущение по этому поводу! Разумеется, обижаться на него не приходилось, однако он был слишком, слишком резок! Трудно ожидать от него проявления каких-либо нежных чувств, кроме разве что дружеских… ничем не затуманенной доброй воли… Нет, нечего даже и думать, будто он может испытывать к ней влечение такого рода… о котором она сейчас размышляла… Однако остается надежда (временами она слабела, в другие моменты снова теплилась чуть сильнее), что Харриет обманывается и превратно истолковывает его отношение к ней. Хоть бы это оказалось так, ради него же самого – пусть даже Эмме ничего не светит, кроме того, что он на всю жизнь останется холостяком. Будь Эмма уверена в таком развитии событий, в том, что он действительно никогда не женится, она бы успокоилась, ей ничего не осталось более желать… Только бы он оставался по отношению к ней и ее отцу прежним мистером Найтли! Пусть он будет прежним по отношению ко всему свету! Только бы Донуэлл и Хартфилд не лишились теперешних драгоценных отношений дружбы и доверия, и ее мир будет сохранен… Наверное, она действительно не создана для брака. Как примирить замужество с ее долгом по отношению к батюшке и с ее чувствами к нему? Нет, ничто и никто не в состоянии разлучить ее с отцом. Она не выйдет замуж, пусть хоть сам мистер Найтли попросит ее руки.

Эмма страстно желала, чтобы ожидания Харриет оказались тщетными, она надеялась, что, когда наконец увидит их вместе, она, по крайней мере, сумеет выяснить, какого рода отношения их связывают. Отныне ей следует наблюдать за ними с пристальнейшим вниманием! Правда, до сих пор она хоть и наблюдала, но, к несчастью, была введена в заблуждение… однако теперь-то уж ее не проведешь! Его ожидали со дня на день. И скоро ей предоставится возможность для наблюдений – очень скоро, если опасения ее не напрасны. Тем временем Эмма приняла решение пока не видеться с Харриет. Ни одной из них от этих встреч хорошо не будет, да и от разговоров на эту тему не будет никакого толку. Эмма положила ничему не верить до тех пор, пока не убедится во всем сама. Но и разубеждать Харриет она также не в силах. Разговоры будут лишь раздражать ее. Поэтому она написала Харриет письмо, в котором мягко, но решительно просила ее пока не приходить в Хартфилд, так как она убеждена, что лучше им избегать всех дальнейших доверительных разговоров на известную ей тему. Эмма выразила надежду, что, если через несколько дней они увидятся в обществе других людей – ибо запрет налагался только на свидания с глазу на глаз, – они сумеют вести себя так, словно обе забыли вчерашний разговор. Харриет подчинилась, согласилась с мудрым решением подруги и даже поблагодарила ее за чуткость.

Не успела она уладить этот вопрос, как явилась гостья и ненадолго отвлекла мысли Эммы от единственного предмета, всецело занимавшего ее разум и чувства во сне и наяву последние двадцать четыре часа. Миссис Уэстон ездила с визитом к будущей невестке и на обратном пути заехала в Хартфилд. Рассказать Эмме все подробности такого важного разговора она почитала столь же своим долгом по отношению к любимице, сколь и удовольствием для себя.

Мистер Уэстон сопровождал жену в поездке к Бейтсам и справился со своей ролью вполне пристойно, однако вскоре миссис Уэстон пригласила мисс Ферфакс покататься в карете и в результате узнала намного больше, причем гораздо больше положительного, чем за четверть часа, которые провела она в гостиной мисс Бейтс, когда все присутствующие были скованны и стеснены.

Немного любопытства Эмма испытывала, тем более что дело касалось ее друга. Миссис Уэстон не сразу решилась повидаться с Джейн, вначале она вовсе не собиралась ехать, она хотела просто написать мисс Ферфакс, а официальный визит отложить до тех пор, пока время все не сгладит и мистер Черчилль не свыкнется с мыслью о помолвке. Пусть все перестанет быть тайной. Поскольку, полагала она, такой визит неизбежно породит различного рода толки. Однако мистер Уэстон рассуждал иначе: ему крайне не терпелось выказать доброе отношение к мисс Ферфакс и ее семейству, и он не представлял себе, чтобы подобный визит мог возбудить какие-либо подозрения. А даже если подозрения и зародятся, то останутся без последствий, потому что, заявил он, «о таких вещах рано или поздно узнают». Эмма улыбнулась: она понимала, что у мистера Уэстона есть веский повод для такой уверенности. Короче говоря, они поехали – и как же сильно была смущена и расстроена героиня всей истории! Она почти утратила дар речи и каждым взглядом, каждым действием показывала, насколько глубоко страдает она от угрызений совести. Тихая, искренняя радость старушки и восторженное состояние ее дочери, которая от потрясения тараторила даже меньше обычного, являли собой отрадную и очень трогательную сцену. Они обе столь явно удивлялись своему счастью, столь бескорыстно радовались за свою любимицу Джейн, столь заботились о других и забывали о себе, что заслуживали только самых добрых чувств. Воспользовавшись недавней болезнью мисс Ферфакс как предлогом, миссис Уэстон пригласила ту покататься; вначале Джейн отклонила приглашение, но после настойчивых просьб все же уступила. Во время прогулки в карете миссис Уэстон, благодаря своей мягкой настойчивости, настолько преодолела смущение будущей невестки, что та смогла говорить на важную тему. Она попросила прощения за невольную необщительность в первые минуты встречи и уверила миссис Уэстон в том, что она всегда питала по отношению к ней и мистеру Уэстону чувство горячей признательности. Убедив друг друга во взаимной любви и уважении, они вдоволь наговорились о настоящем и о будущем, о помолвке. Миссис Уэстон была убеждена, что в результате их разговора у ее собеседницы отлегло от сердца, за время вынужденного молчания у Джейн многое скопилось на душе; сама же она осталась очень довольна услышанным.