Джейн Остин - Эмма

ваш преданный и любящий сын,Ф.Ч. Уэстон-Черчилль».

Письмо Фрэнка Черчилля, как и следовало ожидать, задело Эмму за живое. Несмотря на прежнюю предубежденность, она не могла не отдать письму должного, как и предсказывала миссис Уэстон. Как только она увидела в письме свое собственное имя, она ощутила растущий интерес – всякое упоминание о себе было ей небезразлично. И почти всякое – приятно, однако даже там, где она не упоминалась, суть письма все равно представляла несомненный интерес, ибо ее прежняя привязанность к его автору естественным образом возвращалась. Росло и сочувствие, которое неизбежно возбуждал в ней в тот момент любовный роман. Она, не прерываясь, дочитала письмо до самого конца, и, хотя невозможно было не признать, что он был не прав, все же он оказался не настолько плох, как она полагала: он тоже страдал и очень сожалел о содеянном и был так признателен миссис Уэстон и так влюблен в мисс Ферфакс! И сама Эмма была так счастлива, что просто не могла быть к нему суровой. Войди он в этот момент в комнату, она, несомненно, пожала бы ему руку так же сердечно, как и раньше. Ей так понравилось письмо, что, когда вернулся мистер Найтли, она захотела, чтобы он тоже прочитал его. Она была уверена: миссис Уэстон не будет против и даже желала бы, чтобы о письме было рассказано, особенно тому, кто, как мистер Найтли, видел столько предосудительного в поведении ее пасынка.

– Я с радостью прогляжу письмо, – сказал он, – однако оно, кажется, длинное. Я заберу его с собой домой на ночь.

Однако так не годилось. Мистер Уэстон собирался зайти вечером, письмо надлежало вернуть с ним.

– Я предпочел бы поговорить с вами, – отвечал он, – однако, раз дело касается справедливости, что ж, я его прочту. – Он начал читать, но почти сразу же прервался. – Эмма, предложи мне кто-нибудь прочесть одно из писем этого господина к своей мачехе несколько месяцев назад, и я не взял бы его с таким безразличием.

Еще немного он посидел над письмом, читая про себя, затем с улыбкой заметил:

– Хм! Какое лестное начало! Однако у него такой стиль. У каждого своя манера. Не будем к нему суровы. – Вскоре он снова прервался. – Для меня естественно будет время от времени по ходу чтения делиться с вами своим мнением. Высказываясь, я буду чувствовать, что нахожусь рядом с вами. Таким образом, мы не слишком потеряем время… но если вам это не нравится…

– Очень нравится. Я хотела бы слышать ваше мнение.

– Здесь, – заметил мистер Найтли, – он лукавит, когда пишет об искушении. Он знает, что не прав, но ему нечем оправдать свое поведение… Плохо! Ему не следовало заключать помолвку… Надо же – «унаследовал отцовский нрав»! Тут он бросает тень и на родного отца. Сангвинический темперамент всегда поддерживал мистера Уэстона в его благих и честных намерениях, что правда, то правда, однако мистер Уэстон сам заслужил свое нынешнее счастье… А вот это верно: ноги его здесь не было, покуда не приехала мисс Ферфакс.

– А я не забыла, – сказала Эмма, – вашей уверенности в том, что он, если бы захотел, мог бы приехать сюда и раньше. Вы очень благородно не напоминаете мне о моем заблуждении, однако вы были совершенно правы.

– Эмма, я относился к нему не совсем беспристрастно, но все же думаю: даже не будь в деле замешаны вы, я все равно не доверял бы ему.

Когда он дошел до упоминания мисс Вудхаус, он счел своим долгом прочесть весь пассаж – все, что имело к ней отношение, – вслух, с улыбкой. Он бросал на нее многозначительные взгляды, он качал головой, время от времени отпускал слово, свидетельствующее о его согласии или неодобрении. Или просто говорил ей о любви, как того требовал предмет, о котором шла речь, под конец же, крепко задумавшись, он серьезно заключил:

– Очень плохо… хотя могло бы быть и хуже. Он играл с огнем. Его счастье, иначе ему не было бы оправдания… Не способен верно оценить свое поведение с вами. Он всегда принимает желаемое за действительное и всегда слишком мало обеспокоен всем, кроме своего удобства. Вообразил, будто вы разгадали его тайну! Вполне естественно для него! У самого в голове один обман, и он то же подозревает в других… Тайна! Обман! Насколько он способен все извратить! Милая Эмма, не является ли это письмо лишним доказательством того, насколько прекрасны правда и искренность, которые украшают наши с вами отношения?

Эмма согласилась, но покраснела, вспомнив, что не может искренне рассказать ему о Харриет.

– Лучше читайте дальше, – сказала она.

Он стал читать, однако очень скоро снова прервался:

– Фортепиано! Ах! Вот поступок, достойный мальчишки! Он не в состоянии понять, что неудобства, вызванные его мальчишеством, могут намного превзойти удовольствие. Настоящее мальчишество! Не могу представить, как можно подарить женщине доказательство своей любви, без которого она, скорее всего, предпочла бы обойтись… И ведь он знал, что она запретила бы ему посылать пианино, если бы могла.

После этого замечания он довольно долго читал, не прерываясь. Признания Фрэнка Черчилля в собственном постыдном, недостойном поведении не требовали от него большего, нежели отрывочных, односложных одобрений.

– Совершенно согласен с вами, сэр, – заметил он. – Вы действительно вели себя постыдно. Никогда еще не писали вы более справедливых слов. – Прочитав следующие строки, в которых Фрэнк писал о причине их размолвки и своем упорном желании действовать вразрез с тем, что считала правильным Джейн Ферфакс, он снова прервал чтение. – А вот это никуда не годится… Он вынудил ее, ради своего собственного блага, поставить себя в крайне затруднительное и неловкое положение, в то время как первым долгом обязан был охранять ее от лишних страданий… Должно быть, ей было куда труднее, чем ему, поддерживать тайную переписку. Ему бы надо было ценить даже излишнюю ее щепетильность, если бы она таковую проявляла, однако все ее предосторожности были разумными. Нам надлежит помнить, что она совершила лишь одну ошибку – согласилась на тайную помолвку! Она считала, что несет заслуженную кару.

Эмма понимала, что сейчас он приступит к описанию поездки на Бокс-Хилл; ей стало не по себе. Насколько постыдно вела себя там она сама! Она смешалась – как-то он на нее теперь посмотрит? Однако весь кусок был прочитан серьезно, внимательно и без малейшего замечания. Он ограничился лишь одним мимолетным взглядом и немедленно перешел к следующему отрывку, боясь огорчить или ранить ее. Казалось, ему нечего сказать по поводу Бокс-Хилл.

– М-да, – заметил он вскоре, – наши добрые друзья Элтоны деликатностью не отличаются. Тут его возмущение вполне уместно… Что? Она решилась на полный разрыв с ним? Она считала, что помолвка стала источником горя и страдания для них обоих? Она разорвала ее… Да, хорошего же она была мнения о его поведении! Что ж, должно быть, ему необычайно…

– Нет-нет, читайте дальше! Вы узнаете, сколь много он страдает.

– Надеюсь, – холодно ответствовал мистер Найтли, снова опуская глаза. – Смолридж? Это еще кто такая? Что все это значит?

– Она приняла предложение стать гувернанткой у детей миссис Смолридж – близкой приятельницы миссис Элтон, живущей по соседству с «Кленовой рощей». Кстати, интересно, как-то миссис Элтон переживет разочарование?

– Милая моя Эмма, ничего не говорите, покуда я не дочитал до конца, даже о миссис Элтон. Мне осталась всего одна страничка. Скоро я закончу. Ну, доложу я вам, он и любитель писать длинные письма!

– Мне бы хотелось, чтобы вы, читая письмо, испытывали к нему более теплые чувства…

– У него, правда, кое-где проглядывает чувство… Кажется, он действительно перепугался, узнав о ее болезни. Нет, я не сомневаюсь в том, что он ее любит. «Дороже, куда дороже и милее, чем прежде». Надеюсь, он надолго запомнит, чего стоило их примирение. Да, на благодарности он не скупится – раздает их тысячами и десятками тысяч… «Счастливее, чем я заслуживаю». Да, тут он лучше себя знает. «Мисс Вудхаус называет меня баловнем судьбы». Вы, мисс Вудхаус, действительно так его называли? И изящное завершение письма… Вот и все. «Баловень судьбы»! Неужели вы так его назвали?

– Кажется, письмо не произвело на вас такого же благоприятного действия, как на меня? И тем не менее вам следует признать – по крайней мере, я на то надеюсь, – что он несколько оправдал себя в ваших глазах. Признайтесь, вырос он в вашем мнении?

– Да, безусловно. У него есть серьезные недостатки: бездумность и легкомыслие! И я склонен согласиться с его утверждением, будто он не заслуживает такого счастья, но, поскольку он, несомненно, любит мисс Ферфакс и скоро, смею надеяться, получит возможность исправиться благодаря постоянному пребыванию рядом с нею, я вполне готов поверить в то, что он сумеет улучшить свой характер и позаимствовать от нее хоть немного твердости, строгости правил и деликатности, которых ему так недостает. А теперь позвольте переменить тему. В настоящее время я принимаю настолько близко к сердцу интересы другого человека, что больше не могу думать о Фрэнке Черчилле. Даже после того, как утром я ушел от вас, Эмма, я не перестаю думать о нем.

Он не замедлил с разъяснениями и изложил свои намерения простым, безыскусным и благородным языком, которым мистер Найтли пользовался даже в разговоре с любимой им женщиной. Его волновало, как им жить дальше, как обвенчаться, не посягая на благополучие ее отца. Эмма не замедлила с ответом. Пока милый батюшка жив, любая перемена состояния для нее невозможна. Она никогда не сумеет покинуть его. Однако он лишь частично согласился с ее ответом. Мистер Найтли столь же ясно сознавал невозможность для нее покинуть батюшку, как и она сама, но не мог примириться с тем, что любая перемена для нее невозможна. Он думал над этой проблемой очень долго и очень основательно. Вначале он надеялся уговорить мистера Вудхауса переехать вместе с нею жить в Донуэлл, ему казалось, что такой план вполне осуществим, однако, давно зная мистера Вудхауса, нельзя было не понять, что это утопия. Он признался Эмме в своем опасении, что такое перемещение будет угрожать не только душевному спокойствию мистера Вудхауса, но, возможно, даже сократит ему жизнь, чего ни в коем случае нельзя допустить. Чтобы мистера Вудхауса увезли из Хартфилда! Нет, он понял, что ему даже намекать нельзя на это. Однако, пожертвовав этим планом, он тут же придумал другой: он полагает, что у его дражайшей Эммы новый план не вызовет никаких возражений. Выход состоит в том, что он сам переедет в Хартфилд. До тех пор, пока счастье, а говоря в целом, и жизнь ее батюшки зависят от ее пребывания в Хартфилде, этот дом станет также и его домом.

У Эммы тоже мелькнула было мысль о том, чтобы им всем вместе переехать в Донуэлл. Как и мистер Найтли, она вскоре живо представила себе все последствия и отказалась от этого плана. Но самый простой выход, предложенный им, до сих пор не приходил ей в голову. Она понимала, что подобное предложение – доказательство глубины его чувств. Она осознавала, что, покинув Донуэлл, он жертвует во многом своей независимостью во времени и привычках – живя постоянно с ее отцом, да вдобавок не у себя дома, он вынужден будет многое, очень многое претерпеть. Она обещала подумать о его предложении и посоветовала ему взвесить все более тщательно, однако он был полностью убежден в том, что никакие размышления не изменят его намерений и мнений по данному вопросу. Он может заверить ее, что обдумал все тщательнейшим образом! Он на целое утро сбежал от Уильяма Ларкинса, чтобы спокойно поразмыслить на досуге.

– Ах! – со смехом вскричала Эмма. – Вот еще одна трудность, которую мы не предусмотрели. Уильяму Ларкинсу ваша женитьба не понравится. Вы должны были спросить его согласия, прежде чем спрашивать меня.

Однако она обещала хорошенько обо всем подумать, и более того, обещала думать с намерением настроить себя в пользу такого решения.

Примечательно, что Эмма, размышляя о Донуэлл-Эбби в различных аспектах, ни разу не вспомнила о несправедливости по отношению к племяннику Генри, чьи права наследования столь близко принимала она к сердцу в прошлом. Казалось бы, ей следовало задуматься о возможных переменах, угрожающих бедному малышу, и все же она, лукаво улыбнувшись про себя, лишь порадовалась, поняв, что за ее яростным протестом против предполагаемой женитьбы мистера Найтли на Джейн Ферфакс или на ком-либо еще стоит не просто заботливость сестры и тетки, но совершенно иное чувство.

Чем больше она размышляла над его предложением поселиться после свадьбы в Хартфилде, тем больше оно ей нравилось. Чем дальше, тем больше недостатки этого решения отходили на задний план, преимущества же росли. Их взаимный выигрыш перевешивал всякие помехи и отрицательные стороны. Приобрести такого спутника! Ей не страшны теперь времена тревоги и уныния! Такого друга во всех обязанностях и заботах, которым со временем суждено становиться все печальнее!