Оставив ее в монастыре, я попробовала забрать «древности», но мсье Ромэна не было дома, а его слуги отказались отдать собственность Лоуренса без позволения хозяина. Выяснив, что миссис Смит благополучно отбыла в Австралию, я вернулась домой. Вот все, что я должна была рассказать. Но мне хотелось бы узнать, как мистер Эллин обнаружил, что Мартину увезли в Бельгию. Он пробыл в Грейт-Парборо всего одну ночь и, насколько мне известно, не встречался ни с кем из тех, кто знал о моих перемещениях.

У мистера Эллина промелькнуло злое желание сказать ей, что первый ключ к разгадке он получил в зале ожидания в Наксворте, после того, как она сама, высокомерно не считаясь ни с кем, заставила его и его попутчиков провести там около часа. Но его сведения не имели бы никакой ценности без того, что рассказал Гай, — а он не собирался подводить Гая и не хотел рассказывать Эмме, как долго пробыл в Грейт-Парборо. Он промолчал. Августин, оставив вопрос Эммы без внимания, сказал ей:

— Это не имеет отношения к делу. Но прежде чем ты запишешь свое признание, я хочу продолжить расследование. Откуда ты взяла ключ от усыпальницы? Тот самый, что ты бросила в колодец вместе с гробом?

— Если бы я могла воспользоваться твоим ключом, я бы сделала это в первую же ночь своего пребывания здесь. Но он висел у тебя в кабинете, и я не могла унести его оттуда. Поэтому я сделала восковой слепок и поскакала к кузнецу в Шардли. Если бы этот болван не был так страшно медлителен, я бы провела вас всех. Но я получила ключ только сегодня к вечеру.

Мистеру Эллину вспомнилась всадница, исчезнувшая в тумане, и слова, час спустя сказанные Лоуренсом. Как он ни торопился, глаза портрета в библиотеке едва не выполнили своего обещания одолеть его!

Августин принял это объяснение без всяких замечаний. Поднявшись, он положил перед сестрой лист бумаги, ручку и поставил тяжелую чернильницу в виде грифона с высоко поднятой головой и изогнутыми когтями. Потом отрывисто произнес:

— Ты должна написать сейчас два экземпляра своего признания. Пиши как можно более кратко. Достаточно изложить только факты.

Эмма начала писать четким, размашистым почерком. Она писала не задумываясь, не исправляя, слова будто лились из-под ее пера. В стороне Августин с братьями составляли заявление в газету. Краткое и четкое, оно гласило, что Мартина Чалфонт, дочь мистера и миссис Эшли Чалфонт из Груби-Тауэрс, считавшаяся мертворожденной, в действительности была похищена одной знакомой этой семьи, бездетной дамой, страстно желавшей иметь детей. После смерти этой дамы истина была установлена на основании свидетельских показаний, в подлинности которых нельзя усомниться. Окончательным доказательством послужило то, что в детском гробике, открытом в присутствии четырех свидетелей, не было найдено ничего, кроме сохранившихся остатков одежды, в которые была завернута книга, таинственным образом пропавшая из Груби-Тауэрс тогда же, когда родился младенец.

Перо Эммы, скользившее по бумаге с невероятной скоростью, справилось со своей задачей быстрее. Она резко засмеялась, когда Августин показал ей, что написали братья.

— Зачем вы пытаетесь спасти меня? — спросила она. — Это бесполезно — ты же знаешь, что это бесполезно. Все прекрасно поймут, что Гарриет никогда не смогла бы сделать этого без чужой подсказки и помощи, — а кто мог толкнуть ее на это, кроме меня?

— Несомненно, это будет предметом пересудов, — ответил Августин, — но потом пересуды затихнут и забудутся. Они не дойдут до тех знакомых, кто сейчас находится в Европе. Если никто из них не услышит сплетен и не прочитает этого заявления, то посвящать ли их в эту историю, и насколько, останется делом твоей совести.

Мистеру Эллину было вполне понятно, что Августин осторожно намекнул на Эммину помолвку. Он считал, что помолвка непременно расстроится, если Орлингтон узнает об участии своей нареченной в похищении младенца.

— Предоставь мне самой договариваться с собственной совестью! — сказала Эмма. — В твоих советах на этот счет я не нуждаюсь.

— Тогда больше говорить не о чем, — заключил Августин. — Если, разумеется, ты не хочешь высказать сожаления о случившемся.

— Какой в этом толк? — презрительно спросила Эмма. Мистер Эллин совершенно не представлял, что бы могли ответить ей хранившие молчание братья. Самому же ему казалось, что слова, одни слова не значат ничего, если вспомнить о Тинином детстве, населенном призраками, о тяжелых испытаниях, которые ей пришлось пережить в «Фуксии», ее совсем недавних страданиях в сиротском приюте. А разве можно забыть мое долголетнее одиночество? А две могилы — на кладбище в Литтл-Парборо, а другая — далеко, на дне бушующего моря? Мистер Эллин взглянул на Эмму, она ответила ему твердым взглядом. Что крылось за этой глухой стеной — раскаяние, сожаление, чувство стыда, кипящий гнев, холодное безразличие или просто облегчение? Как знать/ Ему вспомнилась старинная русская поговорка: «Чужая душа — потемки» — да, потемки, непроницаемая тьма, бездонный мрак.

После того как все присутствующие подписали признание, один экземпляр его был вручен мистеру Эллину. Затем братья Чалфонт и мистер Эллин подписали заявление, предназначенное для газеты. Ледяным тоном Августин подвел итог.

— Это все, — сказал он, обращаясь к Эмме. — Ты можешь идти.

Эмма встала и, почтив своих судей великолепным реверансом, неторопливо и величественно вышла из комнаты. На всю жизнь мистер Эллин сохранил восхищение ее мужеством и умением держать себя в руках. Однако его внимание вскоре было привлечено визгами, странным образом мешавшимися со смехом. Миссис Августин Чалфонт впала в истерику.

Эмма не могла не слышать этих криков, но она не вернулась помочь невестке. Четверо мужчин, как могли, пробовали привести ее в чувство. Но они мало что могли, поскольку ни один из них не имел никакого представления о том, как действовать в таких случаях. Гай побежал за водой, собираясь смочить виски больной; Лоуренс так широко распахнул окно, что оказавшаяся слишком близко от лампы занавеска занялась огнем; Августин заклинал, взывал, умолял; а мистер Эллин закрыл дверь, чтобы шум не долетал до комнат прислуги.

Наконец бедную даму удалось успокоить. Они, стараясь не шуметь, двинулись вверх по лестнице, Лоуренс и Гай шли впереди и свечами освещали дорогу, Августин заботливо поддерживал жену, мистер Эллин замыкал процессию.

Когда мистера Эллина препроводили в отведенную ему комнату, ночь уже подходила к концу. Около часа он провел, перелагая на бумагу Эммино признание так, как оно ему запомнилось. Он делал это, считая, что я захочу узнать, о чем она рассказывала.

Незадолго перед этим он записывал рассказ одной сестры, а сейчас писал историю другой, и как разнились при этом его чувства! В тот раз его пером водила любовь, теперь, казалось, оно налито свинцом. К тому же его не оставляло ощущение, что за каждым движением его руки неотрывно следят глаза, угрожавшие ему с портрета на стене библиотеки. Однажды он даже поймал себя на том, что повернулся в кресле, словно ожидая увидеть врага. Но за кругом света царила темнота.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Мистер Эллин не мог предположить, что Эмма появится за завтраком, на котором ее невестки почти наверняка не будет. Если миссис Августин останется завтракать в комнате, неужели у мисс Чалфонт хватит дерзости взять на себя обязанности хозяйки?

Но когда мистер Эллин вошел в столовую, она была там и беззаботно болтала с Лоуренсом, который, по всей видимости, уже побывал на конюшне. Эмма оживленно обсуждала с ним достоинства своей новой кобылы.

— Где ты взяла денег, чтобы купить такую красавицу? — спросил Лоуренс. Он не добавил «после всех твоих последних расходов ты наверняка сидишь на мели!», но ход его мыслей был ясен.

Эмма нисколько не смутилась.

— Царица — это подарок моей милой бабушки, — ответила она и, улыбаясь, шагнула навстречу гостю.

Вероятно, в надежде разрядить мрачную атмосферу, Августин распорядился, чтобы двое старших детей завтракали не в детской, а внизу, со взрослыми. Умело и старательно Эмма — образцовая молодая тетушка — выполняла их просьбы, срезала верхушки сваренных всмятку яиц, клала сахар в чашки с молоком. Она не сторонилась и общего разговора, ее реплики отличались умом и живостью, и мистеру Эллину с трудом верилось, что события прошлой ночи не были плодом его необузданного воображения.

Эта иллюзия рассеялась, как только он поймал ее взгляд, наблюдавший за ним с тем же самым выражением, что портрет на стене библиотеки. Враждебный взгляд через мгновенье исчез, и Эмма снова превратилась в очаровательную хозяйку и заботливую тетушку двух бледных детишек, смотревших на нее со сдержанным уважением, к которому, как заметил мистер Эллин, примешивался благоговейный страх. Нечто похожее на благоговейный страх можно было увидеть и на лицах Августина и Гая, чье мнение о сестре не было известно мистеру Эллину. Лоуренс же ясно высказался, как только Эмма отошла настолько, что не могла его слышать: «Она восьмое чудо света!»

Что же касается мистера Эллина, он вздохнул свободно, лишь когда покинул Груби-Тауэрс. Так же, в молчании, Лоуренс и Гай отправились в обратный путь вместе с ним, чтобы сообщить мне о результатах расследования. Августин с ними не поехал, но послал письмо, в котором осуждал поведение сестры и глубоко сожалел по поводу того, что он назвал «нашим долгим отчуждением». Он приехал бы самолично приветствовать новообретенную сестру и ее маму, если бы его дорогая жена не страдала от crise de nerfs в результате последних прискорбных разоблачений.

Путешественники возвратились в «Серебряный лог» намного раньше, чем предполагалось. Пребывая в постоянной тревоге, я пыталась успокоиться, навещая больную миссис Перси, жившую через дорогу от нас. Мое отсутствие было на руку мистеру Эллину и моим пасынкам. Они хотели сначала рассказать всю историю Тине, но не представляли себе, как это сделать, пока не услышали от Джейн, что я вернусь домой не раньше, чем через час. Мисс Тина, доложила им Джейн, у себя в детской.

Тина удивленно посмотрела на вошедших. Она с восторгом приветствовала мистера Эллина и с подозрением — двух остальных. Фамильярное обращение «мадре» все еще продолжало терзать ее душу.

— Можно к тебе, Тина? — спросил мистер Эллин. Мы должны рассказать тебе нечто важное, и я хочу, чтобы ты выслушала нас внимательно.

Когда они все уселись, мистер Эллин сообщил Тине то, что собирался, стараясь говорить как можно понятнее, а Лоуренс и Гай время от времени вставляли несколько слов. Тина, широко раскрыв глаза, сидела очень тихо.

Лоуренс начал читать вслух краткое признание, написанное Эммой. На середине какой-то фразы его голос прервался, и он отдал листки Гаю, который твердым голосом дочитал до конца. Пододвинувшись ближе к Лоуренсу, Тина положила свою маленькую ручку ему на плечо, словно пытаясь утешить его.

Когда я вернулась, чтение подходило к концу. Джейн, глубоко взволнованная таинственностью происходящего, сказала мне, что все три джентльмена в детской, разговаривают с мисс Тиной. Что я услышу, промелькнула у меня мысль — хорошие новости или дурные? Что означает этот разговор за закрытыми дверями? Дрожащими руками я сняла с себя плащ и капор и опустилась на стул в маленькой гостиной.

Они услышали, как я пришла. Тину спросили, все ли она поняла?

Она ответила — да, вполне. Больше никаких объяснений не нужно.

Ей стали предлагать, как сообщить новости мне. Тина с достоинством отвергла все предложения.

— Не надо, ничего мне не говорите. Я лучше знаю, что сказать.

Перед Тиной распахнули дверь. Мужчины вошли следом за ней и, пока она говорила, держались позади.

Подойдя к стулу, на котором я сидела, она нежно дотронулась до меня.

— Мадре, — произнесла она, — я твоя Теодора. Наверное, на какое-то время я лишилась чувств. Я не помню ничего, кроме взволнованного крика Тины, обращенного к мистеру Эллину:

— Разве я плохо сказала? Разве плохо? Сделав усилие, я с трудом прошептала:

— Нет, дорогая, ты все сказала прекрасно.

— Поцелуй маму, Тина, — произнес мистер Эллин.

Я заключила ее в объятия. Лоуренс и Гай поцеловали меня, бормоча поздравления, а мистер Эллин стоял поодаль, испытывая, как мне показалось, легкую ревность. Не выпуская Тину из объятий, я выслушала рассказ о последних событиях. Настало время тихой радости, которую омрачала изрядная доля грусти.

И мы с Тиной то радовались друг другу, то грустили и о тех, чья жизнь так горестно закончилась, и о той, что отяготила себя виною. Наконец Гай, видя, что я вполне пришла в себя, увел сестру из гостиной. Лоуренс последовал за ними. Я испугалась, что мистер Эллин тоже уйдет.

— Не покидайте меня, Уильям, — прошептала я.