Однако, несмотря на предпринимаемые ею усилия, она не могла забыть Давида, который на ее глазах с такой нежностью обращался со своей пожилой матерью. История красавицы Зеавах ее очень заинтересовала, и ей захотелось разузнать об этом поподробнее. Вспомнив, что он когда-то, еще при первой встрече в немецком консульстве, звал ее в гости, она решила воспользоваться этим приглашением и нанести ему визит.

София не возражала, когда Аурелия рассказала ей о своих намерениях.

– Что ж, сходи к нему, моя голубка. Но прошу тебя лишь об одном: я не хочу, чтобы он сделал тебя несчастной… Праздник блаженства должен быть радостным, нельзя идти к нему, обливаясь слезами.

Танцовщица достала из своего гардероба роскошный костюм из натурального шелка янтарного цвета. Она сама причесала и накрасила девушку, а также украсила ее шею тяжелым золотым ожерельем. Конечно, Аурелия надела и серьгу бедуинов, с которой больше не расставалась. В завершении ансамбля София нанесла несколько капель духов с запахом амбры и нарцисса в ложбинку на груди девушки.


Серебристый лимузин подвез Аурелию к воротам виллы Давида, которая, по сравнению с особняком Софии, показалась ей серой и дряхлой. Она глубоко вдохнула и нажала на кнопку звонка. Сердце ее трепетало. Никто не открывал. За закрытыми ставнями незаметно было ни малейшего движения. Она уже собиралась вернуться в машину, которая дожидалась ее у ворот, как дверь открылась, и на пороге показался Давид в джинсах и рубашке-поло. В таком виде он был похож на студента. Оценив взглядом лимузин, он заметил:

– Что я вижу! Ты, судя по всему, подцепила эмира!

Он поклонился и театральным жестом пригласил ее в дом.

– Раз уж вы удостоили меня такой чести, принцесса, соблаговолите посетить мое скромное жилище.


Они прошли в просторную гостиную, где давно нужно было сделать ремонт или хотя бы убраться. В лучах солнца, пробивающихся сквозь щели закрытых ставень, летала пыль. Давид предложил девушке широкое кресло, а сам взял табурет и устроился напротив.

– Что же привело тебя ко мне, принцесса? Я думал, что ты уехала вместе с Элен Фроммер. Я давно не получал о тебе вестей…

Аурелия наклонилась к нему и шутливым тоном произнесла:

– Я была на тебя ужасно сердита!

– Неужели?

– Я бы тебя отругала как следует, если б осмелилась!

Он иронически поднял бровь и скрестил на груди руки.

– Давай, попробуй! А я посмотрю, чем это кончится… если будет, на что посмотреть!

Аурелия немного растерялась, но отступать было некуда:

– В тот вечер… помнишь? Ты меня отдал на потеху этим… этим бандитам!

– Ну так и что? Ты же хорошо повеселилась, разве нет?

– А тебе тоже было весело? Когда ты привез меня в гостиницу и оставил в номере? Ты тоже повеселился?

Он запечатлел нежный поцелуй на лбу девушки.

– Я как раз репетировал вариации Гольдберга. Останься послушать, если хочешь…

Аурелия устроилась в кресле и приготовилась слушать, но как она ни старалась сконцентрироваться на рондо, смотрела она только на пианиста, склонившегося над клавиатурой. Вот он какой, настоящий Давид, – ласкающий пальцами клавиши, покачивающийся в такт, погруженный в музыку, отрешенный от всего мира. Она сто раз пожалела, что приставала к нему с глупыми упреками…


Музыка перенесла ее в иной мир, бестелесный, волшебный, хотя каждый аккорд неминуемо попадал в болевую точку. Интерпретация делала мелодию Баха почти неузнаваемой… Потом она постепенно вернулась к первоисточнику, но не в полной мере – мелодия изменилась, впитав в себя эхо предыдущих вариаций…


Неожиданно Аурелия задумалась о своей жизни и пришла к выводу, что ее существование вплоть до сегодняшнего дня носит совершенно хаотический характер. Она плывет по течению вслепую, повинуясь эмоциональным порывам, соглашаясь на мимолетные встречи, ориентируясь только на чувства… По всей вероятности, именно благородная музыка заставила девушку навести порядок в своей душе, осмыслить чрезмерную распущенность, которую она дозволяла себе…

Ее жизнь можно было сравнить с партитурой музыкальной пьесы, и как бы она ни была на первый взгляд похожа на импровизацию, она тем не менее подчинялась законам и воплощала идею композитора, которым, сама того не подозревая, была Аурелия…

Легкой прелюдией для этой пьесы стала лесбийская любовь, предложенная англичанкой… Более яркая и… порочная игра с Фауси в туалете кинотеатра «Риальто» напоминала вариацию, сыгранную в нарастающем ритме пианиссимо… После этого наступило аллегро в исполнении трио, в компании с Бутросом и Элен… Посещение лавки торговца диссонировало с общим звучанием и уступило в конечном итоге чувственным нотам их любовных игр с Софией…

Как далеко она зайдет в поисках собственной музыки? Сумеет ли она заглянуть по другую сторону зеркала, о чем говорила ей Лесли? Бутрос и Элен неоднократно намекали ей, что наступит момент, когда она будет готова… Но к чему?

Погрузившись в раздумья, она не сразу заметила, что музыка умолкла. Она даже вздрогнула, когда Давид прервал ее размышления:

– Бах действует на тебя как-то странно: ты становишься задумчивой…

– Да, я задумалась… зачем я приехала в Александрию? Что я ищу?

– Мне кажется, ты мечешься, как в огне, ты сжигаешь себя…

– Что имеешь в виду?

– Я смотрел на тебя, пока играл. Ты… преобразилась.

Давид встал, обошел рояль, присел рядом с Аурелией и тихо произнес:

– Сначала мне показалось, что ты хорошенькая… Но теперь… я увидел, как ты прекрасна. Ты прекрасна, Аурелия…

Он прижался щекой к ее лицу и добавил:

– Если бы у тебя всегда было такое лицо, я бы…

Она прикрыла глаза в ожидании поцелуя, который неминуемо должен был последовать за этими словами, но в этот момент раздался звон колокольчика у входа. Давид вскочил с места и ринулся к двери, но вскоре вернулся со словами:

– К нам присоединяется маман.

В гостиную вошла Зеавах, опираясь на трость. Давид пододвинул кресло и помог матери сесть. Аурелия встала. Зеавах долго смотрела на нее изучающим взглядом, только потом протянула руку.

– Мой сын говорил мне о вас. Честно сказать, мне даже захотелось с вами познакомиться… Он сказал, что вы стали настоящей александрийкой.

– Что это означает?

Зеавах провела рукой по волосам, поправила седую прядь. Прежде чем ответить, она долго смотрела в глаза девушки.

– Этот город оказывает странное воздействие на тех, кто долго здесь живет… В них вселяются тени прошлого. Некоторые после этого становятся сильнее… и мудрее. Но есть и другие, которые становятся порочными…

– Маман, вы хотите напугать Аурелию, – осторожно вмешался Давид.

Но Зеавах, не обратив внимания на его замечание, продолжала:

– Возможно, вы не знаете, мадемуазель, что в Александрии со времен античности были распространены еретические культы, основанные на смешении греческой философии и тайных учений Востока. Да и во времена моей молодости их было предостаточно…

Она ненадолго замолчала, словно колебалась, стоит ли ей продолжать.

– И сейчас есть люди, мечтающие возродить их, и они прилагают к этому немало усилий.

– Маман, что вы говорите?

– Не перебивай меня. Я просто хочу предостеречь твою подругу…

– Не волнуйтесь, мадам, – сказала Аурелия. – Я не из тех, кого можно легко заманить в какую-нибудь секту!

Зеавах горько усмехнулась.

– Однако есть те, кто несомненно захочет вас приобщить… Здесь так редко появляются новые люди. А вы молоды, красивы, одиноки и любопытны… наверное, даже слишком… Если у вас сильный характер, вам нечего опасаться… Если же нет… вы станете их жертвой.

Зеавах с трудом поднялась с кресла.

– Я сказала то, что хотела. Теперь я устала. Всего хорошего, мадемуазель…


Когда Давид вернулся, Аурелия все еще размышляла над таинственными словами его матери.

– Не пытайся постичь их смысл, – заверил он. – С тех пор, как мама вернулась в Александрию, она иногда говорит такие странные вещи… Такое впечатление, что ее преследуют воспоминания далекой молодости. Какие-то события, произошедшие задолго до моего рождения, не дают ей покоя, но я даже не знаю, какие именно. Но, как бы то ни было, ты ей определенно понравилась.

– Почему ты так решил?

– Ни одной из моих знакомых она не уделяла так много времени для разговора.

– Она мне тоже очень понравилась… Мне бы очень хотелось, чтобы она рассказала мне подробнее об этих культах. Мне показалось, что она сказала далеко не все, что знает…

Давид резко захлопнул крышку рояля.

– Забудь об этом. Все это – в далеком прошлом. Пойдем, погуляем. Здесь душно!

Аурелия вернулась на виллу к Софии только в конце дня. На душе у нее было легко и радостно после долгой прогулки с Давидом по берегу моря.

Танцовщица, облаченная в парчовый халат цвета изумрудного Нила, ждала ее в оранжерее среди цветущих орхидей. Она сидела спиной к перистым листьям, которые дрожали, как опахало, отбрасывая на ее лицо ажурную тень.

– Ну как, моя голубка? Ты встретилась с Зеавах?

Аурелия рассказала о том, что она услышала от матери Давида. София озабоченно покачала головой.

– Моя мама мне тоже об этом рассказывала… когда-то давным-давно, еще до войны, был некий Цивелос, который пытался возродить что-то вроде культа, основанного на идеях эзотерики, и в то же время использующий эротические обряды… Но что-то пошло не так, и все плохо кончилось. Он покончил с собой при загадочных обстоятельствах… Говорили, что Джозеф Мизрахи, отец Давида, тоже состоял в этой секте. Но это было очень давно, еще до того, как он женился на Зеавах. Я даже представить себе не могу, что она может об этом знать…

– Почему же она утверждает, что некоторые хотят возродить этот культ?

– Понятия не имею. Единственно, что я знаю, что сын Цивелоса вернулся на остров, купленный когда-то его отцом, и там собираются члены этой секты… Он велел там построить роскошный особняк в итальянском стиле.

– Ты знаешь этого Цивелоса?

– Нет, даже никогда не видела. Он редко приезжает в Александрию… Но, если хочешь, можешь расспросить о нем своего приятеля Бутроса Назри. Он – его адвокат.

– Да ну? Как странно! Он никогда мне об этом не рассказывал… Зато я помню, что с берега видела в открытом море остров, о котором ты говоришь. Это было на пляже в Агами. Бутрос заверил меня, что это – мираж.

– Может, так оно и есть, – заметила София, – а сейчас давай займемся чем-нибудь более существенным. Сегодняшняя романтическая прогулка по берегу моря с твоей платонической любовью не утолила твой любовный жар, как я полагаю… Так, может, съездим на экскурсию в сераль Мустафы? Ты не против? Он мне звонил: нас там ждут.


Сборы и приготовления Аурелии к визиту превратились в настоящее ритуальное действо по всем правилам искусства, сопровождаемое ласками и поцелуями. София своими руками натерла ее мягким миндальным молочком и флердоранжевым маслом. После этого она целиком намазала ее тело ароматической эссенцией с частицами настоящего золота.


Потом она уложила девушку на широкий кожаный шезлонг и причесала ей волосы на лобке тонкой расческой. После этого она покрасила ее интимные губы тонкой кисточкой, смоченной в специальной темно-розовой краске. Той же краской она выкрасила ее соски и ее же использовала вместо губной помады. Глаза и брови девушки она обильно подвела черной тушью.


В завершение сложной процедуры одевания Аурелия натянула длинные черные чулки с подвязками, которые держались на ноге с помощью золотых застежек. София дала ей черный сатиновый корсет и сама его туго зашнуровала. Никогда еще талия Аурелии не была такой тонкой, бедра – такими пышными, грудь – тяжелой, а попка – округлой и упругой.


Лимузин остановился перед фигурными коваными воротами. Навстречу вышли охранники в темных очках и в форме с портупеей, вооруженные автоматами. Шофер что-то им сказал, после чего они немедленно распахнули створки.

Высокие пальмы окружали огромный особняк. В окнах сквозь створки закрытых ставень просматривался приглушенный свет. Красная дорожка привела их к монументальной парадной двери. На одной из створок виднелся глазок.

Аурелия предполагала, что они попадут в такой же неприглядный притон, где она впервые встретилась с Мустафой, поэтому великолепие особняка и его роскошное убранство в какой-то степени обманули ее ожидания. Но ей бы не хотелось под покровительством Софии опять иметь дело со всяким сбродом.

Лимузин обогнул виллу сбоку и подъехал к гаражному помещению, во двор, где под охраной других людей в униформе и с автоматами уже стояли полдюжины блестящих машин класса люкс. Шофер открыл дверцу, женщины вышли и оказались прямо перед потайной дверью. Тут, у входа в дом, их уже ждал Мустафа.


Он впустил их, тщательно закрыл за ними дверь и только после этого приступил к церемонии торжественной встречи, облобызав обеим руки и осыпав комплиментами: