– Почему они так жутко искалечены?

– Он просто отбросил то, что уже не нужно. Трудно же перевозить такое количество фальшивых IBM-плат, «сделанных в Силиконовой долине»…

– Они прибыли из Бангкока, не так ли?

– Конечно. Представь себе все эти сложности с упаковкой, со слоновой костью, с костюмами… Вес поставки должен быть чистым, знаешь ли.

Эммануэль отказывается понимать. Она смотрит на Сильвану, спокойно пьющую апельсиновый сок. Целый склад поддельных деталей!

– Танцовщицы, конечно же, были лишь копиями. История с аукционом? Придумана до мелочей! Принцесса Рам-Шар любезно выполнила просьбу своего правительства: танцовщицы, выставленные в художественной галерее, были подлинными, но в аэропорт прибыли уже копии.

– То есть я провезла контрафактную продукцию через три континента! Это абсурд… Жан впутал меня в это незаконное дело, где я рисковала своей свободой! И при этом он даже не удосужился ни о чем мне рассказать!

– Он был лишь посредником. Как и я, как и Клаудио. Это не просто жалкая контрабанда, это нечто гораздо более серьезное. Возможно, политическая акция, потому что атташе по культуре посольства в Бангкоке лично занимался этим делом.

Эммануэль вдруг вспоминает… Маленький дипломат, который в аэропорту приветствовал ее от имени своего народа, который предложил свои услуги и все, что в его власти…

– Это безумие! – восклицает она со скукой в голосе. – Я чувствую себя совершенно разбитой.

– А я – еще больше, чем ты… В один прекрасный день Клаудио попросил меня участвовать в этой операции. Наверное, все это потому, что у меня есть факс и ему был нужен надежный человек.

– Но почему Жан, не нуждающийся в деньгах, дал себя втянуть в эту историю?

– Это дело на миллиарды лир, Эммануэль. Кроме того, Клаудио не заработал тут ни гроша, и Бруно тоже.

– Он тоже связан с этим делом? А почему не папа Иоанн Павел II собственной персоной?

Сильвана смеется.

– Не будем преувеличивать. Более того, наш понтифик и так уже достаточно замешан в событиях в Восточной Европе!

– И куда же Клаудио перенес разбитых танцовщиц?

– Догадайся… В то же место и тем же путем, как и у нас сегодня утром. Но только в противоположном направлении.

– Невероятно, чтобы деятели Ватикана занимались хранением краденого! Или это чье-то частное дело, скрытое за неприкосновенностью Папской области?

– Моя дорогая, я знаю об этом не больше, чем ты.

Эммануэль с тревогой смотрит на Сильвану:

– А что теперь будет?

– Я не знаю. Моя миссия закончится, как только ты окажешься за пределами наших границ.

Но Эммануэль полна решимости реконструировать по кусочкам всю эту мозаику.

– Я не понимаю… Клаудио работает на Бруно, ты – на Клаудио, и хотя это и выглядит абсурдом, но все держится на связи между вами. А вот Жан… Ты контактировала с ним по факсу, не будучи с ним знакома?

– Да.

– Бруно, Клаудио и ты – вы участвуете в этом не за деньги. Ты, конечно, делаешь это по любви. А Клаудио?

– По дружбе.

– Бруно?

– По служебным обстоятельствам.

– А Жан?

– Понятия не имею. Во всяком случае, для него это имеет жизненно важное значение: в деле задействовано самое дорогое для него.

– А человек из посольства?

– Он, возможно, и держит в руках ключ к разгадке.

– Тогда я нанесу ему визит, – принимает решение Эммануэль.

Она встает. Солнце опускается, пронизывая тающими лучами стволы сосен.

* * *

Ее приняли с почестями и мерами предосторожности. Когда они остались одни, маленький дипломат закрыл дверь и отключил телефон. И вот он сидит в кресле напротив Эммануэль, колени его соединены, и он как будто старается дотянуться до пола пальцами ног.

– Я откликнулась на ваше приглашение, – недоуменно произносит Эммануэль.

Это первый случай, когда, закрыв дверь на ключ, мужчина ведет себя таким образом вместо того, чтобы сжать ее в своих объятиях.

– Я полностью в вашем распоряжении, – повторяет он.

– Известна ли вам цель моего путешествия?

Маленький дипломат делает знак: что это – молчаливое согласие или призыв к осторожности? «Наверное, в пепельницы вмонтированы микрофоны», – думает Эммануэль.

– Хорошо! – констатирует она. – Так как ни один из моих друзей не смог или не захотел объяснить мне цель моей миссии, я отказываюсь ее продолжать. Конечно, если мне не сообщат в деталях, в чем состоит моя истинная роль в этом деле.

Маленький дипломат смотрит на потолок. Прямо над головой Эммануэль висит большая люстра, украшенная бронзой. Молодая женщина понимает, что микрофон на самом деле скрыт именно там, и делает понимающий жест.

– Мадам, – отвечает маленький дипломат, – я не понимаю ваших вопросов. Разговаривая с вами по телефону, я подумал, что речь пойдет о визе в паспорте, которую нужно срочно продлить: красивая женщина может позволить себе некоторое пренебрежение ко всем этим бюрократическим штучкам. Но вы говорите о миссии, о деле… Вам было бы лучше обратиться непосредственно к нашему послу.

Произнеся последнюю фразу, маленький дипломат решительно отвергает ее кивком головы. Он улыбается во весь рот, сверкая белоснежными зубами и ожидая ответа Эммануэль.

– Ладно, – говорит молодая женщина, как умелая актриса, – я свяжусь с ним. Что же касается моего паспорта, то он и в самом деле нуждается в некоторых корректировках. Но я так небрежна… я забыла взять его с собой.

– Вы можете отправить его мне завтра утром.

Он встает и строчит несколько слов на листке бумаги. Эммануэль понимает, что она должна заполнить тишину хоть какой-то фразой.

– Я принесу его сама. Кто знает? Возможно, я, наконец, вспомню, куда я его положила!

Они вместе направляются к двери. Пожимая ей руку, дипломат передает свою записку Эммануэль. На пороге он низко ей кланяется.

– Мое почтение, дорогая мадам. С удовольствием встречусь с вами снова.


22 часа

7571108

Эммануэль, глядя на настенные часы, набирает эти цифры на клавиатуре телефона-автомата в переполненном баре. Дипломат отвечает ей.

– Где вы находитесь?

– В кафе, что недалеко от площади Навона.

– Возьмите такси. Пусть вас доставят на виллу вашей подруги. Скажите водителю, чтобы он въехал в парк, а потом пусть он выедет обратно, но вы не выходите из машины. Наклонитесь, чтобы вас не было видно. Затем возьмите направление на Санта-Мария-ин-Трастевере. Миновав эту площадь, остановитесь в переулке дель-Чедро, слева от небольшого ресторанчика. Потом поднимитесь на третий этаж.

Эммануэль вешает трубку, заранее забавляясь в преддверии этого маршрута, который надлежит совершить инкогнито, что вполне подходит для настоящего триллера.

* * *

Лестничная клетка погружена во тьму. Эммануэль удается различить дверь, и она стучит в нее. Светящийся глазок открывается в массиве двери, засов отодвигается изнутри.

– Добро пожаловать, мадам.

Маленький дипломат одет в вышитое шелковое кимоно. Помещение просторное, но потолок в нем низкий. Небольшое окно закрыто и занавешено.

Сердце Эммануэль сжимается, и ей кажется, что она вновь оказалась в доме в Бангкоке. Бамбуковая мебель, стены, украшенные картинами на шелке, в углу – большой индонезийский деревянный сундук. Она также замечает фигуры из нефрита и с резьбой по дереву, вероятно приобретенные в магазинчиках на Раффлз-плейс[20] и Орчард-роуд[21]. Вторая дверь ведет в другие комнаты квартиры, но эта, конечно же, предназначается для гостей. Эммануэль хочет присесть, но кресел нет: она вынуждена расположиться на одной из подушек, разбросанных по полу. Не дожидаясь, когда ей предложат, она снимает пиджак, который сковывает ее движения, и туфли на высоких каблуках. Затем она садится, подогнув колени. Юбка задирается до самых бедер, но ее это мало заботит. Что касается хозяина, то он слегка кланяется, а потом садится напротив нее, скрестив ноги. В этом величественном положении он кажется уже не таким маленьким, не таким хрупким. Он доброжелательно улыбается Эммануэль.

– Простите меня за то, что мне пришлось прибегнуть к такому методу, чтобы свободно поговорить с вами… Но я не мог подвергаться риску придать огласке такие факты.

– Я умею хранить секреты.

– Если бы я не был в этом уверен, вас бы здесь не было… И даже в Италии вас не было бы. Хотите чего-нибудь выпить?

Молодой человек трижды хлопает в ладоши. Через несколько секунд дверь открывается, и появляется стройное создание, обернутое в кимоно нежного персикового цвета. Это китаянка, которой на вид не больше тринадцати лет. Ее руки столь миниатюрны, столь полупрозрачны, что напоминают руки танцовщиц из слоновой кости. Ее улыбка отмечена благодатью послушания.

– Алкоголь? Чай? Саке?

– Алкоголь. Итальянское вино, если у вас есть. Фраскати, сладкое, как эта малышка. Как ее зовут?

– Сухэ.

Дипломат отдает распоряжение, и девушка исчезает, присев в реверансе.

– Я бы предпочла поговорить о цели нашей встречи до ее возвращения, – начинает Эммануэль.

– Мы можем говорить и при ней. Сухэ не понимает ни по-французски, ни по-итальянски.

– Неважно, – довольно резко обрывает его Эммануэль. – Я хочу понять: сколько ей лет? Ее красота потрясла меня.

– Восемнадцать. Я знаю, все этому удивляются. Но не является ли это общей привилегией очаровательных девушек с Востока?

– Я отвлеклась, – говорит Эммануэль, успокоившись. – Вы знаете причину моего визита: я хочу понять, почему я, без моего ведома, принимаю участие в этой незаконной операции. Я также хочу знать ваши дальнейшие планы в отношении меня.

– Вы требуете слишком многого.

Эммануэль выпрямляется: ее ноги теперь полностью открыты, но это не имеет большого значения. Она будет предлагать свое тело в обмен на откровения, и одна эта мысль безумно ее возбуждает.

– Назначьте цену.

– Она слишком высока, чтобы вы ее приняли.

– Все зависит от партнера.

В этот момент дверь вновь бесшумно открывается. Сухэ входит с подносом, на котором стоят две бутылки и четыре стакана, несколько плошек, наполненных сладостями, приготовленными на основе миндаля и зеленого винограда, политого медом.

– Прекрасно. Мы будем действовать следующим образом: вы задаете мне вопрос, а я, в зависимости от значимости моего ответа, буду запрашивать пропорциональную компенсацию.

Перед тем как задать первый вопрос, Эммануэль допивает содержимое своего стакана. Дипломат едва прикасается губами к краю своего. Эммануэль вспоминает: когда восточный человек пьет лишь один глоток вина или ликера, виноград которого не рос на его родной земле, он теряет свою проницательность, его чувства темнеют, а чувственность сменяется скотством, ребяческой эйфорией или, что еще хуже, тяжелым сном. Но он не настаивает. Что же касается Эммануэль, то она чувствует себя тяжелой и зрелой, как гроздь, готовая для сбора урожая. Но она не хочет уступать этому опьянению, не получив информацию.

– Ваше имя? – спрашивает она для начала.

– Поцелуй.

Эммануэль приближает к нему лицо и прикрывает глаза, наблюдая сквозь ресницы за реакцией девушки, которая уже встала на колени, словно предлагая себя, и не сводит со своего хозяина взгляда. Дипломат наклоняется к Эммануэль, касаясь ее рта. Эммануэль замечает резкий блеск в зрачках Сухэ. «Мне нужно быть начеку, чтобы не оказаться одураченной», – думает она.

– Бихар Диу, – с поклоном представляется молодой человек.

Эммануэль пытается задать следующий вопрос, и после некоторых колебаний произносит:

– Кто купил танцовщиц?

– Мадам, – отвечает вопросом на вопрос восточный человек, оживленно глядя на нее, – вы хотите заплатить за уже известный вам ответ?

– Да. Я хочу получить подтверждение.

– Тогда – раздевайтесь.

Эммануэль начинает нервно расстегивать застежку своей юбки. Затем, гармоничным жестом, не вставая, а, напротив, – расположившись на подушках, она стаскивает с себя всю одежду, как будто высвобождаясь из кокона, и вот она уже полностью обнаженная. Она небрежно отбрасывает одежду назад, в темный угол комнаты. Освещенная лунным сиянием, Эммануэль выглядит цветком с черными жемчужными вставками в виде полового органа и волос.

Она продолжает наблюдать за реакцией Сухэ, которая должна последовать за реакцией дипломата. В лунном свете комнаты ей кажется, что она видит, что лицо малышки покраснело, но та сидит, не шелохнувшись, даже не вздрагивает. А Бихар выглядит вполне серьезным, он словно стремится взять себя в руки. Эммануэль чувствует, как в нее вторгается изысканное искушение коварства.

«А если я больше ничего у него не спрошу? Если я подожду, чтобы он сам, охваченный желанием, стал умолять меня, предлагая мне информацию? Изменить правила игры – какое же это наслаждение…»

Странный голос Бихара, ледяной и одновременно горячий, опережает ее: