Сильвана остается бесстрастной.

– Вы знаете, что отвечать, – начинает Эммануэль. – Переведите это…

Она ищет в памяти отзвук длинной сиамской песенки из своего детства, в которой воспевалось счастье царского сына:


Головки цветов лотоса, разноцветные лепестки, купающиеся в лунном свете, бросьте ваши серебряные языки, разгоните тьму и злых духов, что порабощают людей и удаляют их от твоей милости, молодой человек, возлюбленный богами…


Этот образный ответ кажется ей слишком коротким по сравнению с числом заданных вопросов, и она повторяет его, чуть изменив слова, в то время как Сильвана качает красивой головой без всякой иронии. Когда Эммануэль умолкает, она поворачивается к папарацци, которые слушали в изумлении эти неизвестные им слова, затем медленно, как будто переводя ответ, она заявляет, что прибывшая собирается обосноваться в Риме, если только другой город не понравится ей больше. Что, не зная текущего курса итальянской лиры, она не может ответить на вопрос о стоимости своей коллекции. Что, кроме того, она не знает, как оценить стоимость коллекции и в любой другой валюте, поскольку не сама занималась этой покупкой. Что она, может быть, продаст свою коллекцию в подходящий момент, но она пока не может говорить об этом, ничего не зная об имеющихся предложениях. Что она не поселится в отеле, а будет жить у знакомой, чье имя не имеет разрешения раскрывать, равно как и адрес. Что возможный развод относится к ее частной жизни, и она отказывается об этом говорить. И что она сожалеет о том, что остается такой закрытой на фоне столь теплого приема.

Через черные очки Эммануэль сканирует лица журналистов, улыбки которых исчезают, пока они что-то царапают в своих блокнотах. Она восхищается спокойствием, с которым Сильвана придумывает эти мнимые ответы на каверзные вопросы.

Продолжая говорить, Сильвана начинает спускаться по лестнице, ведущей к асфальтовой площадке, где, отдельно от других автомобилей, стоит черный «Даймлер», возле которого их ожидают двое мужчин, один – водитель в ливрее, другой – очень крупный и мускулистый, в поло и джинсах, похож на Арнольда Шварценеггера.

– Но вы же ничего не сказали! – протестует рыжая репортерша, пытаясь остановить Эммануэль, быстро направляющуюся к «Даймлеру».

От группы отделяется молодой человек. Европейская одежда – сама непринужденная элегантность от дизайнера Армани – не может смягчить его восточную внешность. Черные волосы аккуратно зачесаны назад, высокие скулы, удлиненные глаза, бледно-лимонный цвет лица. Он кланяется Эммануэль.

– Мадам достаточно сказала, – обращается он к маленькой журналистке.

Затем, глядя на Эммануэль, которая, несмотря на свои очки, чувствует себя потерянной, он продолжает вторую строфу из ее песенки, произнося слова с весьма колоритной дикцией:

– Светлые, быстрые и длинные волны, которые проливаются плодородным нектаром с Небес по всей Земле, несите нашу молитву к Верховной Матери. Пусть она дарует ему сына, а он – еще сына, а тот – еще сына, и пусть каждый из них, достигнув моря при поддержке Неба, будет еще счастливее, чем тот, что ему предшествовал…

Ошеломленная Эммануэль ищет взглядом свою подругу, но не замечает никаких эмоций на ее этрусском лице. Сиамец продолжает говорить на своем языке:

– Я рад передать вам привет от господина посла, который попросил меня, чтобы я представлял его. Поверьте, мы сделаем все, что в нашей власти, чтобы ваш отдых был приятным.

– Садитесь, – говорит Сильвана, открывая для Эммануэль заднюю дверь автомобиля.

Молодая женщина повинуется, но не слишком быстро, так как юбка на ее бедрах приподнялась. И она слышит щелчок цифровой фотокамеры.

– Вы дали заработать отцу семейства, – отмечает Сильвана, – теперь ваши ноги будут на первой полосе всех газет и вечерних новостей.

– Я не понимаю, – спрашивает Эммануэль, садясь и поправляя юбку. – Вы теперь можете мне кое-что объяснить?

– Да, конечно, я постараюсь.

Голос Сильваны вновь стал теплым и доброжелательным. Эммануэль встречает ее взгляд и удерживает его какое-то время, прежде чем заговорить. Сильвана тянет к ней руку, сжимает ей запястье – обнадеживающе и сообщнически.

Их места отделяет подлокотник, как в театре. Сильвана закуривает сигарету и держит ее в левой руке. Автомобиль тихо катит по шоссе, и за стеклами проплывают ряды сосен, холмы, уже тронутые красками осени, и руины Вечного города.

– Вы можете наслаждаться оттобрата, – вновь говорит Сильвана.

– Что это такое? – удивляется Эммануэль.

– Буквально: октябрь. Точнее, та часть октября, когда римский климат становится изысканным и мягким.

Через тонированные стекла, отделяющие пассажиров, видны плечи водителя и его коллеги, образующие массивный барьер, который мешает молодым женщинам смотреть вперед, но в то же самое время защищает их от посторонних глаз. Если бы поднять неудобный подлокотник, думает Эммануэль, было бы легко заниматься любовью. Даже втроем. Надо будет попросить Жана, чтобы он купил автомобиль такого типа. Было бы здорово, если бы они с Марианной сопровождали его к центру Юронга, занимаясь любовью до самого последнего момента… Она бросает недоверчивый взгляд на свою спутницу. Та продолжает курить, повернувшись лицом к окну. Забившись в свой угол, она, кажется, ежится от холода, хотя система кондиционирования воздуха в «Даймлере» поддерживает нормальную температуру.

Смешанный с дымом английской сигареты тонкий аромат духов ее хозяйки достигает Эммануэль. Это запах свежий и сухой, но очень пронзительный, и он что-то ей напоминает. Это было так давно… «Это он!» – торжествующе признает она.

Это аромат Моники, ее первой подруги, той, кто поцеловал ее в первый раз в одиннадцать лет, касаясь ее рта и облизывая губы, чтобы их приоткрыть, вынуждая язык прикоснуться к зубам, в то время как руки скользили под школьной блузкой. Это была блузка с белым воротничком, принятая, как и темно-синяя униформа, строгими правилами интерната Нотр-Дам-де-Грас. Моника позднее призналась, что украла эти духи у своей матери, чтобы соблазнить Эммануэль.

– И все же, – спрашивает Эммануэль у Сильваны, – что вы можете мне сказать?

– Все, что я сама знаю. У меня нет от вас секретов.

– Что это за нападение журналистов? Откуда они узнали день и час моего прибытия? И самое главное, кто сообщил им о существовании танцовщиц?

– Эта информация была во всех утренних газетах. Я сама передавала сообщение в агентства ЮПИ[2] и АФП[3].

– Когда?

– Этой ночью, незадолго до двух часов. Чтобы статьи успели выйти в национальных изданиях. Посмотрите.

Она достает из портфеля сложенную газету и листает ее. В рубрике «Последние новости», между статьями о кризисе в Сальвадоре и вето, наложенном на презервативы Ватиканом, Эммануэль с ужасом узнает себя. Это она бежит к самолету, ее рука поднята к шее, чтобы удержать шарф от «Гермес», а другая комично размахивает сумкой, как будто угрожая фотографу. Ее юбка приподнята, открывая ногу до самого таза, на лице – крик, взъерошенные волосы разлетаются во всех направлениях. Настоящий монстр.

– Это невозможно, – стонет она.

Сильвана качает головой и складывает газету.

– Напротив. Это телефото было передано непосредственно через спутник. Вы не видели фотографа?

Она иронически улыбается.

– Кроме того, вас же ожидали.

Эммануэль в потрясении молчит. Открытие этого заговора, организованного вокруг нее Жаном, вплоть до мельчайших деталей, потрясло ее. Жан и кто еще? Или от имени кого? Она с презрением отказывается признать, что ее муж находится на службе у кого-то, о причинах и думать не хочется. Жан – инженер, озабоченный только своей работой и обязанностями, возложенными на него, а не крот, в укромном уголке решающий какие-то сомнительные задачи… Вот это да! Чтобы обрести уверенность, она подтрунивает над собой.

– И что они говорят в этой газете? – спрашивает она Сильвану.

Сильвана протягивает ее ей. Шрифт черный и густой. «Бангкок» – удается прочитать ей, но дальше ничего не получается. Наклонившись, Сильвана помогает ей прочитать статью. Это непросто, в основном из-за акцентов. Когда ее друг Марио, фотограф, говорил с ней иногда на итальянском или напевал песню, она не испытывала никаких затруднений в понимании. Теперь же она столкнулась с трудностями, возникшими из-за синтаксиса, соединительных слов и условных наклонений, всевозможных наречий и окончаний фраз, из-за прилагательных или имен, имеющих неожиданно много нюансов в зависимости от одного-единственного суффикса.

Волосы Сильваны касаются ноги Эммануэль, когда она переводит статью на английский язык. Эммануэль при этом чувствует что-то похожее на желание, и она непроизвольно перемещает свои ноги, немного раздвинув колени, так что шелковый каскад течет по ее бедру, приближаясь к колену, но, увы, не к лобку, но этого оказывается достаточно, чтобы ее зажечь. Да что значит эта газета! Даже эта статья, конечно, являющаяся частью плана, от которого невозможно уклониться. Эммануэль может прочитать лишь свое собственное имя, она слишком встревожена, а Сильвана продолжает.


Вы не узнаете ее? Но да, это знаменитая и красивая стилистка, которая в 1985 году отказалась от своей карьеры, чтобы выйти замуж за французского инженера Жана Деланжа[4]. Обосновавшись в Бангкоке, где он руководит большим химическим заводом, она вчера вдруг неожиданно покинула страну.

По какой причине? «Оборонный секрет!» Единственная информация на нынешний момент: красавица-беглянка, которую мы видим торопливо направляющейся к «Боингу-747», который доставит ее в Европу, сделала скромную покупку незадолго до вылета. Она приобрела на аукционе, предназначенном исключительно для немногих коллекционеров, из которых пятеро – японцы, знаменитую коллекцию танцовщиц с Бали, которые были собственностью покойного князя Рам-Шара. Его вдова, которая испытывала финансовые проблемы, стараясь свести концы с концами, – потребовала за нее сумму, которую эксперты сочли необоснованной: Эммануэль должна была заплатить более миллиона долларов! Она известна своим богатством с рождения, она – один из самых высокооплачиваемых дизайнеров в мире, несмотря на то что ее карьера еще только начинается, но все же… Что это – царский подарок при расставании или каприз красивой женщины?


– Достаточно этой ерунды! – протестует Эммануэль. – Вы хотите заняться любовью?

– Но я уже занимаюсь этим, – отвечает Сильвана, поднимая голову.

Ее волосы спадают ей на лицо, как белое крыло, а потом плавно переходят на плечи. Эммануэль смотрит… Рука ее компаньонки в перчатке из белой кожи исчезла под юбкой, и по положению ее коленей Эммануэль делает вывод, что она уже достигла нужного места.

– Я занимаюсь этим с тех пор, как мы тронулись, – шепчет Сильвана. – Я буду наслаждаться… Посмотрите мне в глаза, пожалуйста.

Эммануэль поднимает глаза и встречается взглядом с меняющейся голубизной ее глаз, где зрачок уже расширился. Она чувствует, как в ней поднимается горячая волна, которая зажигает все ее члены, и не пытается бороться с почти магнетической страстью, захватывающей ее. Она может даже не приближать свое лицо к ее лицу, она и так чувствует ароматное дыхание.

– Посмотрите на меня, я наслаждаюсь… я люблю… посмотрите на меня, – слышит она ее слова и чувствует, как кровь бросается к низу ее живота, вторгаясь в вульву. Словно острый стилет вонзается в нее, и он происходит их каких-то таинственных мест, в которых живет удовольствие. Эммануэль получает удовольствие, хотя она и не ласкала себя, а потом она, обессиленная, откидывается на спинку сиденья.

– Я кончила вместе с вами, – стонет она, окутанная облаком благодарности и дремоты.

* * *

Теперь «Даймлер» величественно катит в потоке машин, казалось раздраженный их медлительностью. Эммануэль без особого любопытства смотрит в окно, забившись в свой угол. Она видит какие-то белые здания, которые выделяются на фоне неба. Автомобиль минует короткий мост, разделяющий на две части искусственное озеро, рядом с которым стоит небольшая копия дворца заседаний ООН, стеклянные стены которого отражают яркое солнце.

Небольшой синий «Гольф» ревет сзади «Даймлера» и использует поворот для обгона. За рулем сидит журналист в очках, его челюсти крепко сжаты. Рядом с ним фотограф с аппаратом в руках: он уже готов снять пассажиров «Даймлера». Наконец, на заднем сиденье – озорная рыжеволосая девушка.

«…Я чувствую, что пресса нас не оставила в покое», – думает Эммануэль.

В самом деле, когда шоссе становится прямым, синий «Гольф» замедляет движение, позволяет «Даймлеру» обогнать себя, а потом плотно прижимается к нему. Сильвана лежит на своем сиденье, закрыв глаза, ее бледное лицо утопает в шелке волос.

– Они нас преследуют.

– Это предусмотрено, – говорит она, не открывая глаз. – Успокойтесь, мы будем отчаянно защищаться, у нас хватит на это энергии.