– С меня хватит. Я хочу любоваться пейзажем.

Эммануэль выходит из автомобиля и потягивается. Сильвана делает то же самое. Она закуривает сигарету, созерцая высокую гору и густой лес. Воздух божественный, а тишину едва нарушает далекий шум двигателя. Эммануэль обнимает Сильвану за плечи.

– Прошлой ночью я занималась любовью, – шепчет она ей на ухо.

– Я знаю.

Голос Сильваны бесстрастен.

– Только не рассказывайте мне ничего. В противном случае, вместо того чтобы наслаждаться с вами, я убью вас.

– Почему вы не спросили меня об этом?

– Почему вы не подождали меня? – говорит в ответ Сильвана.

Она высвобождается из объятий и поворачивается, чтобы посмотреть Эммануэль в глаза.

– Я никогда не стала бы вас просить, но я буду ждать вас вечно.

– Но вот же я, – просто говорит Эммануэль, притягивая ее к себе.

Два настойчивых автомобильных гудка заставляют их отстраниться друг от друга. Грузовик замедляет ход и останавливается в нескольких метрах от них.

– Садитесь! – кричит Сильвана, прыгая за руль.

Едва Эммануэль захлопывает дверь, автомобиль резко трогается с места. Из полуприцепа вышли двое мужчин в джинсах и кожаных куртках, потные и насмешливые. Они пытаются остановить «Фиат Уно», бросившись на середину дороги. Сильвана, сморщив лоб, давит на газ, заставляя их отпрыгнуть в сторону. Вслед маленькому автомобилю сыплются оскорбления. В зеркале заднего вида Эммануэль видит, как мужчины вновь садятся в свой грузовик и бросаются в погоню. Сильвана давит на газ. Знаки, указывающие на окончание автострады, уже близко. Сильвана заранее приготовила деньги и билет, и она без промедления опускает их в кассовый аппарат. И через несколько секунд они уже оказываются на пыльной белой дороге.

Они достигают перекрестка, за которым, слева, открываются огромные ворота, увенчанные массивной короной.

– Секундочку… – просит Эммануэль. – Это с моим мужем вы связывались прошлой ночью?

– Я не знаю. Кто-то послал сообщение по минителю[13] моему корреспонденту в Париже, а тот переслал мне его по факсу.

– Там не было ничего личного для меня?

– Ни слова… Хотя, вот что: ждать дальнейших указаний.

– Если бы вы, по крайней мере, любили бы меня хоть немного, все было бы намного проще, – вздыхает Эммануэль.

Сильвана вновь запускает двигатель. За рядом кипарисов появляется сверкающий огнями замок, высокий и стиснутый двумя башнями, с коваными железными воротами в центре. Солнце с силой бьет в стены из красного камня.

– Мы у ворот ада, – иронично шепчет Эммануэль.

– Пойдемте, познакомимся с Мефистофелем, – отвечает Сильвана, выходя из автомобиля.

Когда Эммануэль ступает на землю, тишину нарушают визг и проклятия. На боковой тропинке, ведущей в сторону леса, окружающего замок, появляются два огромных парня. Они тащат за собой фурию.

Она молода, ее длинные черные волосы усыпаны соломой, и она идет босиком. Ее большая цветастая юбка в нескольких местах разорвана и спадает к лодыжкам. Красный бархатный корсаж обтягивает грудь. Ее обнаженные руки – янтарного цвета, как и лицо, наполовину скрытое волосами, шея и открытое плечо, видное через декольте ее белой блузки. Время от времени, отбиваясь изо всех сил, она трясет головой, и становятся видны широкие кольца, сияющие у нее в ушах.

– Но она одета, как цыганка из оперетты, – удивляется Эммануэль. – Да это же…

– Да, настоящая королева дорог, – говорит Сильвана. Она, очевидно, хорошо информирована. – Но князь испытывает слабость к красивым кочевницам, которые пересекают его земли: он переодевает их в наряды, созданные Мануширом, бывшим цыганом, который стал стилистом.

Чисто профессионально Эммануэль в восторге… Даже кольца неизвестной, без сомнения, изготовлены из золота.

А женщина по-прежнему продолжает отбиваться, не говоря ни слова, но издавая время от времени звуки, похожие на пронзительные крики птицы. Грубые руки крестьян сжимают ее, почти душат. Они толкают ее к воротам, помогая себе ногами и коленями.

За этим трио следует мужчина, а за ним – еще двое, один из которых, тот, что постарше, держит в руках духовое ружье.

Небольшая группа проходит рядом с «Фиатом». Эммануэль видит яркий предмет, падающий к ее ногам. Она поднимает его: это одно из золотых колец, покрытое мелкой насечкой.

– Что происходит, Джованни? – спрашивает Сильвана.

Пожилой человек с ружьем подходит и подобострастно снимает шляпу.

– Это воровка. Цыганка. Мы поймали ее на месте преступления, она хотела украсть чистокровного скакуна в конюшнях Его Высочества.

– Женщина крадет лошадь?

– Это цыганка, а не женщина. Дочь дьявола. Она уже совершала подобное. К счастью, один из парней услышал ржание. Но она была не одна. Посмотрите…

Повернув голову, он показывает под своими седыми волосами кровавую рану.

– Нас засыпали камнями, когда мы застукали их на месте преступления. Я дважды выстрелил из ружья, и это остановило их, но посмотрите вот сюда!

– Бедный Джованни, – сочувственно говорит Сильвана, но ее голос полон иронии. – Пять человек, чтобы справиться с одной женщиной, – это, конечно, не так много.

– Неблагодарная! – продолжает старик. – И это после всех милостей со стороны князя к этому дьявольскому племени…

Эммануэль думает о странной мании князя, касающейся одежды. Она спрашивает себя, забавляясь, сколько девушек и молодых женщин получили такую от разных стариков, морщинистых и беззубых. Она также удивляется, что они согласились на эту… офисную униформу. Разве цыганки не пользуются репутацией гордячек?

Разговор продолжается на каком-то диалекте, в котором Эммануэль идентифицирует слово zingara – цыганка. Так, похоже, фермеры именуют неизвестную, как если бы это было ее настоящее имя.

Затем она просит разъяснений от Сильваны.

– Зачем так обращаться с женщиной? – протестует она. – Если она воровка, пусть ее отведут в полицию.

– Нет. Здесь единственный судья, законодатель и самодержец – это князь Маджоре… А теперь пойдемте, моя дорогая. Этот инцидент нас не касается.

Хозяином дома оказался человек пятидесяти лет, крепкий, как дуб. Широкий лоб, густые черные, как смоль, волосы, кустистые брови, в которых прячутся два чернильных озера, взволнованные непрекращающимся ураганом. Резко очерчен рот.

– Если бы не эта черная шевелюра, можно было бы подумать, что это Господь Микеланджело, обнаруживший предательство Адама, – комментирует Эммануэль.

– Господь! – восклицает Сильвана, сдерживая улыбку. – Вы еще увидите, что за блаженства он дарует своим подданным!

Затем каждая садится на предназначенное ей место. Эммануэль переглядывается с Сильваной, сидящей перед ней между двумя господами. Гости выглядят вполне прилично. Несмотря на реплику своей спутницы, она успокаивается. Это правда, что визит самой грозной гостьи – светской хроникерши, известной своим безжалостным, как у гадюки, языком – отменен в самый последний момент. Эммануэль осматривает лица, разогретые вином и хорошим настроением. За исключением господина лет тридцати с хитрым лицом, все прочие отличаются необычайной красотой. Князь, без сомнения, напоминает портрет Микеланджело. Но, изучив его более тщательно, Эммануэль отмечает некий дефект: его грехи отражаются в глубоких морщинах на лбу. Что же касается княгини Марсии, то ее черты выдают ожесточенный эгоизм. Одетая в мягкое кремовое платье, она носит на груди золотую цепь, на которой висит огромный рубин. В руках она держит длинный мундштук из золота. Эммануэль думает о Мервее, неисправимой курильщице, уехавшей в Лондон, и задается вопросом, когда она сама отправится за моря… И легкий вздох невольно срывается с ее уст.

– Вам скучно, мадам?

– О нет. Но я оставила своих друзей совсем недавно, и у меня пока есть некоторые трудности в адаптации…

– Но вы – замечательный гость. Вы такая красивая, что, ей-богу, я бы сразился со всеми этими мужчинами за удовольствие беседовать с вами, и, кто знает, за право стать к вам чуть ближе!

Какое-то слишком тяжеловесное рыцарство. И Эммануэль, смущенная, ищет возможность от него уклониться.

– Не обманывайтесь внешними признаками, дорогой князь. Я – как мои статуи из слоновой кости…

– Черт побери! Но у вас же тоже есть три отверстия! И не рассказывайте мне истории, я умею читать женские взгляды. Вы должны быть подлинной сукой!

– Я буду стремиться стать ею, если вам так хочется, – только и ответила Эммануэль, приходя в ужас от подобного цинизма.

В то же время княгиня Марсия громко объявляет:

– Мы решили, что я буду биться с цыганкой.

– Я был в этом уверен, – ворчит князь, наливая себе еще один бокал вина.

Эммануэль смотрит на Сильвану, которая пока не сказала ни слова. Ее глаза безразличны, но губами она посылает Эммануэль незаметный воспламеняющий воздушный поцелуй.

– Пейте это вино, черт возьми! – восклицает князь. – Это молодое вино из моего виноградника. Долой французские вина, тонкие смеси разных сортов! Это – сперма самого Вакха. Пейте ее, черт побери!

Эммануэль едва прикасается губами к бокалу. Но голос Сильваны призывает ее следовать призыву хозяина.

– Пейте, мадам, это так изысканно.

Вино имеет горьковатый привкус, но оно превосходно, хотя и вызывает некоторое оцепенение.

Князь поднимается из-за стола.

– Приходите сюда через час, – приказывает он сидящим за столом.

Затем обращается к Эммануэль:

– Что касается вас, то я молю вас вернуться сюда. Если вы окажете мне честь принять участие в праздновании моего дня рождения, я буду счастлив.

Он склоняется, чтобы поцеловать руку Эммануэль. Дрожа, она чувствует у себя на коже дыхание льва.

На пороге комнаты, которую ей отвели, Эммануэль останавливается и поворачивается к Сильване.

– У нас есть один час.

– И мы на необитаемом острове в ожидании прилива, который через шестьдесят минут нас затопит, – иронизирует в ответ ее спутница.

– Все это мне кажется каким-то абсурдом. Через час мы можем быть в Риме, свободными от любых обязательств. Эти люди так мало интересуются нами, что они даже не заметят нашего отсутствия. Я сказала бы пару слов князю, единственному, кто привлекает во всей этой компании.

– Вы боитесь, что будете скучать, не так ли?

– Я хочу оказаться с вами наедине.

Сильвана подходит и, положив руки на плечи Эммануэль, пристально смотрит ей в глаза. Затем она приближает свои губы к ее губам, целует ее, в то же самое время начиная расстегивать брюки своей спутницы. Эммануэль выдвигает язык вперед, и Сильвана делает то же самое. Их языки долго воюют друг с другом, но в то время как руки Сильваны действуют с большой точностью, руки Эммануэль концентрируются на белом кожаном корсаже, прикрывающем тело любимой, не находя в нем ни малейшего отверстия.

Под опытными пальцами Сильваны Эммануэль быстро лишается одежды – одна вещь за другой падает на пол. Ее белье летит к подножию кровати. Лишенная своей сатиновой блузки персикового цвета и крошечных стрингов, Эммануэль остается полностью обнаженной.

Язык Сильваны продолжает играть с ее языком, не позволяя ему пересечь триумфальную арку губ. Но в то же время он ускользает, когда Эммануэль провоцирует его, исходя жгучим желанием.

Рука Сильваны спускается с плеч на грудь, потом пробегает по животу. Эммануэль слегка приседает, готовая устроиться на кровати, но ее ожидание не оправдывается. Рука Сильваны едва касается ее руна, спускается в глубину бедер до колен и вдруг начинает продвигаться еще дальше. Даже глаза Сильваны, взгляд которых оставался словно приклеенным к ее взгляду, вдруг резко отворачиваются.

Как бы нехотя молодая женщина отходит в сторону, поднимает дорожную сумку Эммануэль, которую та небрежно бросила на пол, и протягивает ее ей.

– Теперь переодевайтесь. Остается лишь пятьдесят минут. У меня есть правило: что бы ни случалось, оставаться очень пунктуальной.

И она, улыбаясь, уходит. Эммануэль ненавидит ее и обожает – до такой степени, что, когда дверь закрывается, она падает на кровать, ищет свой клитор между разбухшими губами и начинает себя ласкать с закрытыми глазами, чтобы получить наслаждение, задыхаясь от ярости…

V

Когда князь Маджоре, в камзоле и старинной рубашке, вошел вместе со своей свитой в конюшни, шум, заполнявший ее широкие своды, сразу же стих. Даже модулированные звуки волынки, на которой играл молодой пастух, постепенно умолкли. Анахронизм в этой костюмированной компании: на Эммануэль короткое прямое платье из белого шантунга в черный горох с узкими рукавами. Декольте смело открывает бюст. Она стоит справа от князя. Сильвана стоит позади нее, тоже в белом, но ее платье длинное, похоже на монашеское одеяние, с большим капюшоном и широким поясом, затянутым на талии. За ними выстроились другие гости, постепенно присоединяясь к небольшой группе, уже покинувшей замок.