Аурелия, чьи глаза и уши, казалось, находились повсюду, приняла это молчание за упрек и обратилась к Лукасу:

– Можно ли моим подругам посмотреть на твои образцы или мне их отослать?

Тот сразу же позабыл о своем первоначальном решении посвятить в ход эксперимента только одних лишь Эммануэль и Аурелию:

– Ну разумеется!

Он заметил, как Хироши едва заметно улыбнулся, и добавил смущенно, словно его уличили в чем-то непотребном:

– Только одна просьба: пусть они никому об этом не рассказывают, хорошо?

Фужер, задрапированная в полупрозрачный шарф, вплотную приблизилась к Лукасу и произнесла:

– Вы нам не доверяете? Думаете, мы не сможем держать язык за зубами?

Эммануэль не хотела, чтобы пошлые намеки испортили суть дела, и решила расставить все точки над «i»:

– Лукас всегда доверяет нам с Аурелией. А Лона и Илона уже стали ее частью.

Решив, что пришло наконец время расширить круг доверия, он представил (пусть и несколько запоздало) своего коллегу:

– Мой друг, доктор Канеко, – произнес он.

Илона, казалось, только этого и дожидалась. Привстав на цыпочки, будто балерина, она запечатлела на нижней губе Хироши легкий поцелуй.

Тот прикрыл веки чуть больше своего обыкновения, осторожно обнял обнаженную девушку, стараясь не зацепиться за ее колючие украшения, и ответил на поцелуй со всей чувственностью, на какую только был способен.

После этого, не выпуская девушку из объятий, он стянул ткань с ящика, которая на самом деле оказалась клеткой, открыл дверцу и извлек на свет существо, доселе мирно дремавшее внутри и уцепившееся четырьмя лапками за прутья клетки.

Самка лемура потянулась, лениво открыла глаза и чуть не подскочила от удивления: пока она спала, человеческая самка воспользовалась моментом и теперь терлась возле ее героя!

* * *

И все же удивление животного не шло ни в какое сравнение с неподдельным изумлением девушек, чья реакция выразилась полным набором прилагательных в превосходной степени:

– Какая красотища!

– Чудеснейший! Ослепительнейший!

– Великолепнейший! И тело светится!

– Невероятнейший! Шерстка – словно солнечные лучи!

– Какой же он странный!

– Она, – поправил Хироши. – Пентесилея – моя подруга.

* * *

Илона уже знала о гелиаке от своих подруг, опробовавших серые вариации продукта на себе, поэтому она сразу догадалась, что своим радужным свечением лемур обязан какой-то новой формуле. Она спросила:

– А как раньше выглядела ваша подруга?

– Вполне неплохо. Почти как вы.

– Но к какому виду она принадлежит? – поинтересовалась Аурелия.

– Есть мнение, что к нашему, – невозмутимо усмехнулся исследователь. – Считается, что несколько миллионов лет назад ее предки эволюционировали из нашей общей филогенетической ветви.

На этот раз удивилась Лона:

– Получается, у нас с лемурами общие предки и мы на них чем-то похожи?

Некоторое время Хироши просто смотрел на нее и улыбался. Наконец он ответил:

– Вероятно, так оно и есть. Наверняка утверждать нельзя. Вот почему я отношусь к Пентесилее как к юной девушке.

Предмет разговора в это время, вцепившись обеими лапками в своего защитника, недружелюбно поглядывал на окружавших его женщин.

– А она у вас ревнивая, – отметила Эммануэль.

– Говорю же, у этих существ много общего с человеком, – будто извиняясь, произнес Хироши. – Но дайте ей время привыкнуть, избавиться от своих древних инстинктов, и вы увидите, как она изменится!

Эммануэль дружелюбно посмотрела на зверька:

– Вы довольны, что она теперь так сияет?

– Да, потому что, похоже, ей и самой это нравится.

* * *

Фужер неожиданно положила на руку Лукаса свою нежную ладошку:

– Когда вы собираетесь испытать на нас ваши новые пилюли? Это ведь ваше творение, я правильно поняла?

– Увы! – признал Лукас.

Все девушки, за исключением Эммануэль, наперебой затараторили:

– Это просто сногсшибательное открытие еще лучше, чем предыдущее… Выглядит просто потрясающе… Мы хотим попробовать… Давайте же немедленно приступим!

Лукас с удрученным видом попытался объяснить им, почему, по его мнению, пробовать не стоило: вероятнее всего, эффект будет необратимым.

Однако девушки отнеслись к его доводам с явным недоверием.

– Почему так получилось, – спросила Аурелия, – что предыдущий препарат был безвреден, а этот вдруг стал опасен?

– Вообще-то он тоже безвреден, если не считать постоянного времени действия. Все те четвероногие, которым Хироши давал препарат, чувствуют себя великолепно и даже лучше, чем до трансформации. Теперь они всегда в хорошем настроении. И всегда в хорошей – повторюсь, увы! – форме.

Лона логически предположила:

– То есть препарат можно использовать в качестве антидепрессанта?

Лукас наотрез отказался обсуждать эту тему. Аурелия, на лице которой наконец появилось некое подобие беспокойства, взяла любовника за руку:

– Главное, чтобы эта проблема тебя самого не ввергла в депрессию. Ничего, ты еще разработаешь множество формул, у которых не будет таких побочных эффектов.

Ученый с благодарностью посмотрел на нее, но ничего не ответил.

Лона заговорила снова:

– Что ж, это открытие должно понравиться любителям приключений.

Фужер, все еще державшая Лукаса за руку, решила перехватить инициативу:

– Действительно, разве может смена цвета кожи напугать тех, кто записался в космическое путешествие, тех, кто будет представлять марсианам земную моду и исследует берега Амазонки?

* * *

Аурелия задала Эммануэль вопрос, которого та ждала с самого начала этого разговора:

– А ты сама согласишься рискнуть?

– Нет, – ответила Эммануэль.

Ее отказ произвел эффект разорвавшейся бомбы.

Все взгляды мгновенно устремились на нее. Аурелия напомнила:

– Но ведь ты до этого добровольно соглашалась на куда более опасные авантюры!

Она произнесла эти слова с неподдельным восхищением, так что упрек в них был едва различим. Эммануэль решила объяснить свою позицию:

– Единственное, чего я по-настоящему боюсь, – это навсегда потерять возможность меняться.

– Но быть красивой до конца жизни – это что-то! – вслух высказала свои мысли Лона.

Эммануэль отреагировала мягко, но уверенно:

– «До конца жизни» – весьма расплывчатое понятие. Залог успеха и безопасности заключается именно в переменах.

Илона поддержала ее с готовностью рыцаря, рвущегося атаковать крепость противника:

– Тут я на твоей стороне! Ни к чему все время оставаться в одном образе!

Хироши с невозмутимым видом сдавил торчащие соски девушки, а затем облизал пальцы. Лона обратилась к нему, чтобы хоть как-то вовлечь его в разговор:

– Положим, ваша симпатичная зверушка так и будет до конца своих дней переливаться всеми цветами радуги. Но вы на самом деле уверены, что на женщину препарат окажет такой же эффект?

– Презумпции достаточно, чтобы исключить любые тесты in vivo[61].

Понимая, что презумпция, то есть предположение, которое считается истинным до тех пор, пока его ложность не будет бесспорно доказана, – это еще не доказательство, Аурелия ухватилась за эту мысль и обратилась к Эммануэль:

– Если бы я знала, что смогу изменить твое решение, я бы согласилась протестировать препарат на себе. Когда еще мне представится возможность сделать что-то исключительное ради моей любви к тебе?

Эммануэль надолго замолчала, крепко обняв свою любовницу. Наконец она произнесла:

– Я никогда и ни за что не позволю другим делать ради меня то, чего бы я не захотела делать сама. Даже и думать забудь!

Лукас решил закончить спор:

– Как по-вашему, кому я вообще могу позволить участвовать в столь опасном эксперименте с необратимым результатом?

– Мне!

* * *

Реплика прозвучала спокойно и ясно; в ней не было и тени шутки или лихачества. Повисла неловкая тишина. Какую-то секунду все ошарашенно переглядывались, но даже этого времени было достаточно, чтобы понять: никто из присутствовавших эту фразу не произносил.

Тогда они, повинуясь некому единому порыву, повернулись в ту сторону, откуда донесся голос.

Увлеченные спором, они совершенно не заметили, как в комнату вошла девушка и некоторое время незаметно следила за ходом беседы.

Судя по ее возбужденно сверкавшим глазам, услышала она достаточно, и решение ее было принято вполне обоснованно.

Лукас не знал, кто она такая, однако восхищенное лицо Эммануэль освободило его от ненужных расспросов.

Девушка подошла к нему. Ее волосы были заплетены в светлую – почти белую – косу, а глаза цвета зеленой листвы почему-то вызвали у молодого ученого легкое головокружение. Он чуть было не воскликнул:

– Но почему? Почему ты? Зачем? Ты и так сияешь красотой! Ты – уже радуга! К чему тебе мои квазикристаллы, когда ты и без них – настоящий самородок!

* * *

Но он промолчал.

Видимо, девушка испугалась, что тот ее не услышал, поэтому она сказала, твердо и спокойно, так, что у Лукаса не осталось никаких сомнений: от своего решения она не отступится.

– Я хочу, чтобы ты меня изменил. Я не боюсь.

5

Петра предпочитала ковать железо, пока оно было горячо.

На следующий же день она пришла к Эммануэль.

– Почему ты отказываешься меня поддержать? – с ходу возмутилась она.

– Превратиться в радугу – это ребячество.

– А тебе не кажется, что люди должны быть свободны в своем выборе? И могут изменяться так, как захотят?

– Я тебе о том и говорю! Если ты изменишься раз и навсегда, то ты уже не будешь свободна! Ты будешь щеголять радужной окраской день за днем, до конца жизни. Как думаешь, когда это тебе надоест? И когда это надоест другим?

– Но ведь по сути ничего не изменится? Ведь я и так до самой смерти вынуждена ходить с волосами, глазами и кожей одних и тех же цветов!

Эммануэль смягчилась:

– И все же сейчас ты не так бросаешься в глаза.

– Вот как? И тем не менее все смотрят на меня как на какую-то диковинку.

– Потому что ты красива.

– Что ж, пусть я красива, пусть люди и так глазеют на меня, разинув рты, но ведь я могу быть еще красивее! Я стану абсолютно красивой, понимаешь? И поможет мне в этом только зелье твоего ученого.

Тут в голову Петре пришла какая-то мысль, и она звонко рассмеялась:

– И я не понимаю: почему вся эта запретная красота должна утомить меня быстрее, чем красота настоящая?

– Сейчас твоя красота естественная и неповторимая.

– Ну, кто-то же должен попробовать, – отозвалась Петра.

«Она права», – подумала Эммануэль.

Но при все же ответила:

– Будь благоразумна.

– А ты сама-то благоразумна? Много ли людей поддерживают твои начинания, твои идеи в отношении любви или брака? Думаешь, они считают тебя нормальной? Нет. Ты тоже неповторима.

– Не знаю, что думают о моих идеях люди, да мне это и неважно, – сказала Эммануэль. – Мне достаточно любить тех, кто, так же как и я, находится в поисках лучшего мира.

– Я тоже хочу жить в лучшем мире. Но я не умею мыслить как ты, у меня другое сознание. Я не могу делать то, что делаешь ты, у меня другое тело. Поэтому я хочу действовать иначе. Быстро и наверняка, как комета.

«Действительно, а что мы на самом деле знаем об этом препарате? – подумала Эммануэль. – А ведь именно с ним мы ассоциируем лучшее будущее».

Глаза Петры возбужденно блестели.

– Даже если я не могу быть такой, как ты, – произнесла она, – я хочу быть рядом с тобой, в твоем мире. И тогда ты меня полюбишь.

– Разве я тебя не люблю?

– Недостаточно.

* * *

Эммануэль бы не хватило духу заниматься с Петрой любовью. Впрочем, та и не пыталась ее соблазнить. Она ушла, не сказав больше ни слова, поскольку понимала: хозяйку убедить не удалось.

Но несколькими днями позже она все же вернулась. Петра не стала повторяться; на этот раз она привела новые аргументы.

С каждым разом Эммануэль было все труднее разубедить ее. Не то чтобы доводы Петры были такими уж неопровержимыми, но просто их становилось слишком много.

* * *

При этом, похоже, Аурелия поддерживала Петру в ее начинаниях:

– Быть с тобой, – говорила она Эммануэль, – это значит всегда опережать время. Ты всегда впереди других. И всегда делаешь то, что другие еще и не думают делать. Петра старается вести себя как ты, когда хочет узнать то, чего ты не знаешь, желать то, чего ты не умеешь желать, совершить такие поступки, которые тебе показались бы попросту сумасшедшими. Когда она стремится выйти за общепринятые рамки, она следует твоему примеру. Она мечтает перейти от конечного в бесконечному.