* * *

Эммануэль неожиданно соскользнула со своей подушки и привалилась к подушке Аурелии.

– У меня, – она продолжила свой монолог, – одна любовь не убивает другую. Я украшаю старую любовь новыми деталями, которых ей не хватало. Я насыщаю эту любовь еще одной относительностью. Я делюсь с мужем теми моментами счастья, которые получаю от любовников. То же самое происходит, когда я развожусь. Я дарю своему старому партнеру возможность узнать перемены, произошедшие во мне благодаря моему новому мужу. Я не отдалилась от Жана, и мне трудно долго его видеть. После многих счастливых моментов, пережитых вместе, я поняла, что ничто и никогда, ни время, ни расстояние, не разделят нас. Мы можем постоянно менять место жительства, но никогда не расставаться.

Она посмотрела в глаза Аурелии.

– Я бы не говорила вам о нашей любви с Жаном, если бы не знала, что вы тоже любите друг друга, – завершила свою мысль Эммануэль. – Я рада, что вы с Жаном теперь пара, как и мы с Марком. Настанет день, и вы пригласите меня к себе. Тогда я увижу его еще более страстным, чем раньше, когда он был со мной.

– День? – удивилась Аурелия. – Как? Вы говорите о другом дне? А почему же не сегодня? Вы и так заставили меня слишком долго ждать!

4

Аурелия протянула Эммануэль руку, чтобы вместе с ней подняться с дивана. Ее голос казался более приветливым и непринужденным. Она поинтересовалась:

– Вы не голодны? Что скажете, если мы сделаем Жану сюрприз прямо во время обеда?

Эммануэль задумалась лишь на мгновение:

– У меня встреча с Лукасом… А, ничего! Приеду позже.

Она позвонила и быстро перенесла встречу на другое время. Потом Эммануэль расстегнула свое платье-рубашку на четыре пуговицы сверху, до груди, и четыре пуговицы снизу, до бедер, затем спросила:

– Пойдем к вам? Это далеко?

– Жан обедает в ресторане. Мы будем там через двадцать минут.

* * *

Они нашли Жана за столиком, он пил кофе.

– Жан! – вскрикнула Эммануэль и уселась к нему на колени еще до того, как он успел на нее взглянуть.

Он остался неподвижен, с поднятыми руками, отодвигая наполовину полную чашку с кофе, чтобы не дай бог не расплескать ее: его тело охватила дрожь. Спустя мгновение он рассмеялся, позволил Эммануэль обнять себя, взял ее за волосы и, оттянув их назад, внимательно посмотрел на пылкое лицо, а затем вновь рассмеялся:

– Откуда ты здесь? Где ты была все это время? Ты избегала меня? Я тебя чем-то обидел?

– Вовсе нет! Что ты! Можно сказать, что я повышала свою квалификацию.

– Потом обязательно расскажешь. Я видел тебя вчера. Ты неплохо выглядела.

– Тогда почему ты ускользнул?

Вместо ответа он обратился к Аурелии, которая села напротив и смотрела на них:

– Ты привела ее силой?

Та отрицательно покачала головой. Тогда Эммануэль насмешливо-официальным тоном объявила Жану:

– Мы с Аурелией делаем все с полного обоюдного согласия и по своей воле.

– Там, где Аурелия, всегда все прекрасно, – заметил Жан. – Как давно вы друг друга знаете?

– Целую вечность, – заявила Эммануэль.

Жан потормошил ее:

– Вставай, а то я сейчас свалюсь со стула. Хотите чего-нибудь поесть? Или выпить?

– Не сейчас, – отрезала Эммануэль. – Пойдемте к вам, здесь шумно.

– У меня работа, – сказал Жан.

– Перенеси на другой раз, – вмешалась Аурелия. – Давайте вместе проведем вторую половину дня.

Жан, не споря, оплатил счет, взял папку, лежавшую на столе, попросил официанта вызвать такси, обнял Эммануэль за плечо, а Аурелию за талию, и направился вперед, приветствуя кивками головы завсегдатаев, отрывавших глаза от газет или папок, чтобы поверх очков проследить за этим волнующим трио.

Машина переехала на другой берег, но маршрут Эммануэль не интересовал. Она изучала Жана так, будто он вернулся на космическую станцию после выхода на орбиту.

– Ты не поправился и не похудел, хорошо выглядишь. Загар сошел. Мне было интересно, есть ли у тебя борода. Ты всегда говорил, что хочешь отпустить ее в старости.

– Действительно, я так и намереваюсь сделать. Когда стану старым.

– Когда мы разведемся, – уточнила Аурелия, улыбнувшись Эммануэль.

– Можете жить спокойно восемь с половиной лет, – подсчитала та.

– Это точно, – улыбнулся Жан. Чем ты сейчас занимаешься?

– Теперь – только переводами, – извинилась Эммануэль.

– Тяжелые времена, – весело посочувствовал Жан.

5

Квартира была огромной и почти пустой, она совсем не походила на художественную галерею. Эммануэль заметила лишь одну картину Аурелии. Остальные шедевры принадлежали художникам, имена которых Эммануэль определить не могла, за исключением Луизы Занибелли и Пьера Молинье.

На столике, заполненном бумагами и книгами, ее внимание привлек огромный многогранник из незнакомого ей материала, чьи тридцать граней в виде ромбов, казалось, светились разными оттенками.

Эммануэль не стала подсчитывать грани этого странного предмета, она также не видела ничего плохого в вызове, который эта фигура бросала эвклидовому пространству. Она еще помнила научную переписку, перевод которой она только что закончила. Там присутствовала формулировка, которая очень ее рассмешила:

«Почти периодические объекты периодичнее, чем непериодические объекты».

Тем не менее она обратилась к Жану – инженеру, находившемуся в курсе всех технических новинок. По крайней мере, он был таким, когда жил с ней.

Она спросила:

– Откуда у тебя этот триаконтаэдр?

– Я же талантливый мастер, черт возьми! – ответил он. – Или у меня руки не из того места растут?

* * *

Поскольку разговор зашел о работе, Жан поинтересовался:

– Почему ты зарабатываешь фрилансом? Твой муж успешный рекламщик, и, мне кажется, он вполне может обеспечить вас обоих.

– Нельзя любить того, от кого зависишь, – объяснила Эммануэль.

Зря она это сказала. Жан тут же вспомнил эту цитату. И ответил другой, от той же датской романистки:

– «Я без ума от любви! Но доверие! Без доверия нельзя даже выпить чаю со старой дамой».

«Надо же! – подумала Эммануэль. – Этот мужчина ничего не забыл. И это хорошо!»

– Не откажусь от чая, – тут же парировала она. – Но, надеюсь, у вас есть и бутерброды. У меня от любви к тебе свело желудок.

Вместо чая Аурелия принесла шампанское и бутерброды с рыбой. Они с Эммануэль сели рядом на коврике.

– А где же ваши картины? – спросила гостья. – Я имею в виду то, что вы нарисовали до вчерашней выставки. Я здесь ничего не вижу.

Жан опередил жену:

– Публика раскупает картины Аурелии. Она признанный творец.

Эммануэль энергично закивала с набитым ртом. Проглотив бутерброд, она уточнила:

– Художник, который не соблазняет, – вовсе не художник. Искусство существует, чтобы изображать неописуемое искушение, перед которым невозможно устоять. Я презираю художников, которые не способны наделить свои творения особой энергетикой, благодаря которой их хочется желать.

– Но, помнится, ты любила говорить, – напомнил ей Жан, – что только искусство способно наглядно представлять будущее.

– Я не изменила своего мнения. Но не думаю, что будущее будет фригидным.

Аурелия задала следующий вопрос с осторожностью, которую Эммануэль посчитала излишней:

– Не кажется ли вам, когда вы смотрите на мои картины, что желание не имеет пола?

– Я не следую моде, – ответила Эммануэль, – я питаю слабость к красоте. Но воплощать красоту – не мужской удел.

– Хм! – возразил Жан. – Тебя просто окружали хорошие мужчины.

Он по-турецки сел рядом с женщинами.

– Кстати, теперь, когда у тебя ревнивый муж, ты ведь не можешь иметь любовников?

– С чего ты взял, что Марк ревнивый? – засмеялась Эммануэль, но потом невозмутимо уступила. – Я теряюсь в их числе…

– Понятно! – прервал ее Жан. – Почему же ты не хранишь верность мужу?

– Я всегда была верной, – подхватила Эммануэль. – И я остаюсь верной тебе, когда занимаюсь любовью с Марком, потому что остаюсь верна себе. Я так же верна Марку, когда развлекаюсь с любовником, потому что и тот и другой – часть меня.

– То есть у тебя по крайней мере один любовник? И хотя то, что он один, кажется мне странным, это тебе подходит больше, чем супружеские ограничения.

Эммануэль обратилась к Аурелии:

– Почему Жан смеется над моим темпераментом и в то же самое время считает глупым, что у вас нет любовника, помимо него?

Аурелия ответила с серьезным видом:

– Я тоже его об этом спрашивала, на что он мне ответил вашими словами, которые я помню наизусть. Вы сказали так: «Я занимаюсь любовью, будто леплю статую: не буду же я лепить лишь одну? Будь я поэтом, то высказывала бы нежность стихами. Будь я художником, то обогащала бы реальность форм и воображаемых цветов. Но я Эммануэль, и я оставлю на Земле след своего тела…» Очень мудрые слова, не так ли?

Слова юной Эммануэль, процитированные Аурелией, заключали в себе невероятную нежную силу, которая перенесла нынешнюю Эммануэль далеко от этого надежного дома и солнечного дня: в дождливый день на реку Чаупхрая, в лодку из тикового дерева, где она догадалась о том, что отличается от других женщин, и предположила, что многие другие отличаются и будут отличаться от нее еще больше, чем сейчас Аурелия. Она ответила хозяйке дома:

– Если у вас не получалась картина, что вы думаете? Может быть, так: «Мне все равно. В следующий раз все получится. И этого будет достаточно»? Или эта неудача заставляет вас так страдать, что вы вообще не хотите больше рисовать?

Аурелия ответила лишь дружеской улыбкой, которая помогла Эммануэль продолжить свою мысль:

– Как для вас уникально каждое произведение и его потеря невосполнима, так и для меня ни один мужчина и ни одна женщина из тех, кого я любила, не могут заменить друг друга и не заполнят пустоты забвения. Мне нужны все, кого я люблю и кого любила. Все. И я тоже им нужна.

– Именно поэтому я привела того, кто думал, что забыл о вас, – произнесла Аурелия.

Жан не захотел обращаться к прошлому.

– Я не люблю пускаться в воспоминания, – заявил он. – Мне не так уж интересно вспоминать прошлую Эммануэль. Мне гораздо интереснее свежий взгляд – увидеть, что вы можете дать друг другу. Это будет совсем новым ощущением, потому что вы только теперь оказались вместе.

– И тебе будет интересно, даже если мы займемся друг другом без тебя? – спросила Эммануэль.

– Ты же знаешь.

Затем он с насмешливой улыбкой добавил:

– Но не сегодня.

Эммануэль, казалось, задумалась над причиной этого ограничения. Жан наклонился к ней:

– Разве ты еще не заметила? У мужчины с эрекцией нет принципов.

Она изобразила приятное удивление:

– Это я на тебя так подействовала? Сейчас?

Затем она повернулась к Аурелии и вопросительно подняла брови, будто это она, а не Жан должен был подтвердить такое положение вещей.

Аурелия притворилась смущенной, и Жан настоял:

– Вы не можете все время принимать решения сами. На этот раз я сделаю выбор.

Он взял их за локти и резко встал, заставляя встать и женщин. Затем решительным движением развернул их к себе и объявил:

– Я выбираю обеих.

Они продолжали молча смотреть друг на друга, и Жан поспешил уточнить:

– Обеих сразу.

6

Эммануэль вдыхала запах обнаженного тела Аурелии.

Он напоминал ей запах теплой гальки тропических пляжей, когда стихает морской ветер, закрываются цветки плюмерии и воздух становится каким-то ватным.

«Нет двух похожих тел, – подумала она. – Чтобы действительно понимать, что такое любовь, нужно потрогать все тела, почувствовать их разницу, найти их красоту и потерять ее. Чтобы узнать, что такое любовь, нужно понять, что ничего никогда не бывает одинаковым. Безусловно, женщина любит мужчину по-другому, нежели женщину. Но я никогда не любила одного мужчину или одну женщину больше одного дня. Как только их руки перестают меня ласкать, они вновь становятся для меня незнакомцами, которых предстоит узнать. При каждом новом поцелуе рот становится другим, он уже не такой, как прежде. Каждый раз – как в первый раз. Меня еще не лишали девственности».

Она продолжила размышлять:

«Желать, чтобы любовь длилась вечно, – это значит желать невозможного. Единственное исполнимое желание – вновь полюбить, как будто снова бросить игральные кости, будь то тот же мужчина или другой, одна женщина или несколько амазонок. Любовь преображает человека, делая из него произведение искусства, ради этого стоит рискнуть».

* * *

Но Аурелии она ничего не сказала. Любовь – это действие, слова лишь отвлекают.

Действия не изобретают, так как способы любить не бесконечны: изобретают мысли.