— Тысячу рублей за пиццу! — ахнула мама.

— За три пиццы. Большие. По акции.

— Таточка, неужели ты не можешь нормальную еду приготовить? Мужчину надо хорошо кормить, ты же знаешь, что путь к сердцу мужчины…

— Мам, все, давай, еду, — закипая, перебила я. И чуть не зацепила соседнюю машину, выруливая со стоянки.

Матиз Сашка подарил мне год назад на двадцатипятилетие. Но ездить я так толком и не научилась. Экзамен в автошколе два раза завалила, потом Сашка дал денег, чтобы заплатила. Пытался учить сам, но каждый раз это заканчивалось дикой руганью. Видимо, голова у меня не была заточена под вождение. Три мелкие аварии за год. Плюс несколько раз цеплялась за всякую недвижимость, вроде столбов и ограждений.

От «Пионерской» до «Чернышевской» на машине ехать минут двадцать, но я добиралась час, выбрав самый неудачный маршрут и постояв по всех пробках. Тошка в переноске заскучал, начал скулить и ворчать. Я сунула ему печеньку, при этом чуть не впилившись в трамвай. Как некоторые умудряются за рулем смски писать, для меня вообще оставалось загадкой.

Припарковаться вечером на Чайковского — та еще засада. Где-то с пятой попытки удалось втиснуться вкривь и вкось вплотную к зеленому внедорожнику. Или кроссоверу? Я ни черта в этом не понимала, все большие машины для меня были на одну морду. Оставалось только надеяться, что его хозяин более опытный водитель, чем я, и сможет выбраться, если ему надо будет уехать раньше.

Достав Тошку из переноски, я пристегнула поводок к шлейке и вытащила его из машины. Ходить на поводке по улицам он страшно не любил, но нести эту круглую тушу на руках я не собиралась. У него начался сезонный жор, и он стремительно толстел. Утром в клинике я его взвесила — уже двенадцать килограммов! Против весенних семи-восьми. В это время года еноты жрут круглосуточно, все, что способны откусить и прожевать, и готовы за еду продать маму, папу, родину и собственный хвост. К концу осени могут и до двадцати дорасти.

Привлекая всеобщее внимание, мы перешли проспект Чернышевского. Еноты вообще на редкость умильные твари, а Тошка обладал повышенной проникновенностью взгляда и был гениальным актером. Иначе не оказался бы у меня: ветеринаров обычно на такие штучки развести сложно.

Над витриной супермаркета двое рабочих возились с коробкой кондиционера, с которого на асфальт натекла приличных размеров лужа. Один из них неловко повернулся, строительная лестница-этажерка качнулась. Кондиционер вырвался у него из рук и полетел прямо на меня. Каким-то чудом мне удалось увернуться, но при этом я поскользнулась и не удержалась на ногах. И последним, что увидела, падая в лужу, был оголенный электрический провод. Боли не почувствовала, только сильный толчок — и темнота…

Потом темнота стала почти прозрачной, похожей на серое питерское утро. Я открыла глаза и обнаружила себя в большом зале на неудобной узкой кровати. Лежала я на ней голая, прикрытая простыней. К попискивающему монитору тянулись тонкие провода от прикрепленных к телу датчиков. Остро пахло дезинфекцией — до щекотки в носу. Ничего не болело, но голова была тяжелой, перед глазами все плыло.

Подошла медсестра в голубой пижамке и сказала, что меня ударило током, и я уже вторые сутки нахожусь в реанимации Мариинской больницы. До этого момента болталась между предкоматозным состоянием и комой, но, поскольку очнулась и показатели приходят в норму, скоро переведут в палату.

И действительно перевели — в тот же день. В четырехместную, но довольно приличную. Недавно покрашенные желтовато-розовые стены, потолок без пятен, удобные кровати, туалет на две палаты. И соседки нормальные.

Но двое суток! Первая моя мысль, еще в реанимации, разумеется, была о Тошке. Что с ним стало, где его теперь искать? Слезы текли сами собой, когда я думала, что он мог попасть под машину. Или забрали к себе такие же уроды, у которых я его выкупила весной. С Тошкой, конечно, было непросто, но за эти несколько месяцев я к нему привязалась. В отличие от Сашки, который его терпеть не мог и без конца на меня шипел за то, что я притащила в дом «эту скотину».

Кстати, о Сашке… Он вряд ли стал бы меня искать. Наоборот, мне бы этого очень не хотелось. Но мама-то? Я ведь ехала к ней — и вдруг пропала.

Медсестра принесла из камеры хранения мою сумку, но телефона в ней не оказалось. Как раз перед моей встречей в луже с проводом пискнуло уведомление Вайбера, и я достала телефон, чтобы прочитать. Видимо, улетел куда-то. Пришлось попросить у соседки. Мамин номер был одним из немногих, которые я помнила наизусть.

— Тата, ты уже в палате? — деловито спросила она. — Сейчас еду.

От Чайковского до больницы было минут двадцать пешком. Мама появилась через полчаса, с большой сумкой. Поцеловала в лоб, села рядом на стул и строго поинтересовалась:

— Ну и как, Наталья, это называется?

— Что именно? — не поняла я. — Можно подумать, я специально. У меня вообще Тошка пропал.

— Жаль, — вздохнула мама. — Но, может, найдется еще? Объявления дать? Ладно, ты мне другое скажи, что у вас с Александром?

Я молчала. Деваться некуда, надо сдаваться, но я не знала, как лучше это сделать.

— Я жду, тебя нет. Звоню — телефон недоступен. Через час позвонила Саше. У него тоже недоступно. Городской не отвечает. В одиннадцать не выдержала, поехала к вам. Звоню в дверь — тишина. Тут сосед ваш с собакой вышел. Сказал, что Саша уехал куда-то, а тебя он уже давно не видел. Это как понимать?

— Мам, я от него ушла. Все, давай не будем.

— Что значит «не будем»? — не сдавалась она. — Ты ушла от мужа, и мы не будем об этом говорить? Это серьезно или просто поссорились? И где ты живешь?

— Это серьезно, — мне захотелось спрятаться от нее под подушку. — Он, наверно, в Москву уехал по делам. Вернется — разведемся. Сняла квартиру.

— У него что, другая женщина? Что случилось?

О господи, другая женщина! Может, ма, тебе еще синяки показать?

— Мам, у нас просто все плохо. Давай потом, пожалуйста. Как ты меня нашла?

— Позвонила в бюро несчастных случаев. Паспорт-то у тебя с собой был, — она открыла сумку. — Давай-ка помогу переодеться. Пришлось все новое купить, в квартиру ведь не попасть, ключи вы мне не дали.

— Скажешь, сколько, отдам деньги, — я села, и голова закружилась.

— Не обеднею, — мама поджала губы. — Это все из «Фикс-прайса».

Она достала ночную рубашку, халат, тапки, пакет с бельем и туалетные принадлежности. Переодевание из больничной рубашки отняло столько сил, словно я вскарабкалась на Эверест.

— Как ты? — спросила мама, накормив меня домашним супом и блинчиками.

— Да ничего, вроде, — прислушалась я к себе. — Только слабость, голова кружится.

«Я жаба, раздавленная на дороге, я жаба раз-дав-лен-на-я», — выплыла из памяти давно забытая песенка.

Хоть я была и звериным врачом, но все же медиком, поэтому представление об электротравме имела. На втором курсе ветакадемии пришлось писать реферат о поражении крупного рогатого скота электротоком при обрыве проводов ЛЭП, так что понятие «шаговое напряжение» для меня было не пустым звуком. И я прекрасно сознавала, насколько мне повезло — фантастически!

Вообще с фортуной у нас отношения были, мягко говоря, странные. Она не то чтобы меня не любила — скорее, люто троллила. Подбрасывала яркий фантик, а внутри — фига. Нет, не инжир, просто шиш с маслом. Взять того же Сашку. Красавец, умница, при деньгах, в постели бог, любовь-морковь-свадьба. И чем все кончилось? Лучше не вспоминать. А с электричеством этим? Сначала оно вырубилось, выставив меня с работы на два часа раньше, а потом догнало. Нормальные шуточки! Спасибо, что не убило.

Тут я снова вспомнила о Тошке. На шлейке у него висел медальон с моим номером телефона. А вот телефона-то у меня больше и не было. Едва дождавшись, пока не уйдет мама, я отвернулась к стене и дала наконец волю слезам.

3. Антон

В потолке открылся люк? Не пугайся, это глюк.

Глюки-то откуда? Я за рулем никогда не пил и не курил ничего нелегального. Да и жары особой не было, чтобы перегреться, лето выдалось так себе, бледненькое.

Я поморгал, но лапа не исчезла. Более того, к ней добавилась и вторая. Мохнатая, с когтями. А потом высунулась морда — бело-серая, с черной маской Зорро, из-под которой смотрели два глаза, таких несчастных, что по спине побежали мурашки.

Енот, догадался Штирлиц.

На шее енота, на шлейке, висел круглый медальон.

— Люди в черном, часть хренадцатая, — сказал я, подцепив пристегнутый к шлейке поводок. — Иди сюда, зараза.

Енот безропотно выбрался на свет божий и посмотрел прямо в душу. Знаменитый кот из «Шрэка» и рядом не лежал. Я почувствовал, что погибаю, но еще пытался сопротивляться.

Очертаниями енот напоминал меховой шар на ножках.

— Ну и раскормили тебя, — я подтащил его поближе. — Ты из какого цирка сбежал, клоун? Где твой хозяин?

Енот издал жалобный звук, похожий на помесь щенячьего скулежа и журавлиного курлыканья. Повертев головой по сторонам, я не обнаружил никого, кто разыскивал бы беглеца. Ситуация складывалась идиотская. Оставить его — все равно что бросить потерявшегося ребенка. Искать хозяина — я не представлял, как. Хотя… медальон же, может, там есть координаты?

— Ну-ка, давай посмотрим твою галактику.

Висевший на карабине шарик легко отстегнулся. Развинтив его на две половинки, я достал сложенную бумажку с мелко отпечатанным текстом.

«Енота зовут Тоша. Если вы нашли его, пожалуйста, позвоните, вознаграждение гарантируется».

Далее следовал номер телефона и имя хозяйки: Наталья.

— Нормально, — я погладил енота, который поставил лапы мне на колени и смотрел умоляюще, не отрывая взгляда. — Мы с тобой, оказывается, тезки. Ты енот Тоша и я тоже… енот Тоша. Давай позвоним твоей маме, пусть забирает тебя.

«Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети», — ехидно сообщил робот.

— Нормально, — повторил я. — И что мне с тобой делать, крендель? Домой к себе везти?

Время шло, енот жалобно курлыкал, номер чертовой Натальи по-прежнему оставался недоступным. Краем глаза я увидел, как к черному Кашкаю подошел хозяин, сел за руль и уехал. Путь был свободен, но я все так же не представлял, что делать. Наконец, после десятого или пятнадцатого по счету звонка, решил ехать домой.

— Придется тебе, Тоха, сегодня у меня ночевать. Мамаша твоя бестолковая, наверно, телефон не умеет вовремя на зарядку ставить. Думаю, и за тобой так смотрела, что ты от нее сдрыстнул.

Енот нехотя поплелся за мной, продолжая скулить. Похоже было на то, что тащу за собой ребенка, который ноет и просится на ручки. Приходилось как-то выгуливать малолетнего двоюродного брата, очень напомнило. Но уж енота я точно на руках не потащил бы, тем более, какого-то незнакомого. На вид-то он был вполне так чистенький и ухоженный, но кто его знает.

Подстелив тряпку, которой протирал стекла, я усадил на нее Тошку и обмотал поводок вокруг спинки пассажирского сиденья, чтобы енот не сполз вниз или не полез ко мне на колени. Он тут же принялся вертеться, осматривать все вокруг и принюхиваться, забавно дергая носом. Заметил в подстаканнике начатый пакетик с фундуком, схватил жадно.

— Угощайся, — разрешил я.

Запуская вовнутрь лапу, Тошка вытаскивал орехи по одному и быстро жевал, постанывая от наслаждения. А когда закончились, разочарованно пошуршал пакетом и бросил под сиденье.

— Мужик, да ты свинья, оказывается, — хмыкнул я. — Кстати, ты мужик или баба? Антон или Антонина? Хотя нет, написано было «его». В общем, хорош мусорить.

Тошка посмотрел на меня скептически и ухватил все из того же подстаканника, служившего складом мелочей, солнечные очки. Я отобрал — и он тут же стащил зажигалку. Пришлось прижаться к поребрику, остановиться и спрятать в бардачок все, до чего могли дотянуться его загребущие лапы.

— Похоже, мы с тобой полные тезки, — сказал я, вовремя прервав попытку вытащить из гнезда штепсель регистратора. — Ты не полоскун, Тоха, а потаскун. Сиди спокойно!

Мы уже свернули на проспект Науки, когда он заерзал и заныл, теребя тряпку лапами.

— Потерпи, почти прие…

На тряпке под ним расплывалось мокрое пятно, запах от которого не оставлял сомнений в происхождении. Ну правда, не вспотел же!

— Ты издеваешься, жопа? — я аж застонал от досады. — Хоть бы намекнул, что тебе надо.

В ответном взгляде Тошки явственно читалось: «Дядя, ты дурак? Я намекал, намекал, а ты ни хрена не понял!»

Я остановился, вытер сидение и выбросил тряпку. Острые когти заскребли по кожаной обивке, которой, похоже, пришла хана.