Татьяна Рябинина - Енот-потаскун

— Я поеду. Не обидишься?

— Нет, — она повернулась и обняла меня. — Точно хочешь завтра со мной пойти?

— Да. Заеду за тобой на работу. Утром на маршрутке поезжай.

— Почему? — удивилась Наташа.

— Да потому что будешь дерганная и нервная, не хватало еще снова в аварию попасть.

— Хорошо, — согласилась она.

По дороге домой я думал о… Валерии.

Я не соврал Наташе. Как только закончилась ломка и прошел этот морок, стало ясно, что подобного больше не хочу. Никогда. Валерия была похожа на ядовитый болотный цветок. Красивый, манящий — и опасный. Ни капли чувств. На моем месте мог быть кто угодно — лишь бы доставлял удовольствие и подчинялся. Всего однажды промелькнуло в ней что-то живое. Когда сказала о своем муже, а потом курила на кухне, глядя в окно. И на секунду стало ее жаль.

Если б не она — понял бы я, чего хочу на самом деле?

Чтобы меня любили. И любить самому.

То есть в теории-то я и раньше это понимал. Но думал, что не горит. Хорошо бы, но если нет — ладно, когда-нибудь. А пока и так сойдет. На один раз, на неделю, на месяц. И вдруг стало ясно: хочу этого не потом, а сейчас. Чтобы было как у родителей. На всю жизнь. Что там отец сказал?

«Чего стоят твои чувства, не поймешь, пока не пройдешь испытание другой бабой».

Уж если он смог пройти испытание Валерией… После двадцати семи лет брака! Есть чему позавидовать.

Впрочем, я мог сказать ей спасибо еще и за то, что она так не вовремя… или вовремя? За то, что появилась и увидела нас с Наташей. Был ли это для нее удар по самолюбию? Или просто насмешливое: «Так вот о ком ты думал, когда был со мной?» Так или иначе, Наташа догадалась. И получился этот разговор. Тяжелый, неприятный — но нужный. Как прививка. Потому что неизвестно, что еще может всплыть. Хотел бы я, чтобы не было этого самого «до тебя». Но теперь с этим уже ничего не поделаешь.

Остаток вечера я потратил на то, чтобы свести все свое досье воедино. Скомпоновал все, что мне рассказали и прислали, распечатал, сложил в файл. Информации набралось на несколько листов. И, вроде бы, ничего такого эдакого, большая часть вообще из свободного доступа в сети, но… У персональных данных есть такая любопытная особенность. Сам по себе номер банковской карты, домашний адрес или ИНН, попавшие в чужие руки, мало чем опасны. Но когда у другого человека оказывается вся подробная информация о тебе и твоих близких, появляется ощущение, что ты полностью в его власти. Даже если он ее никак не использует. Матросы на зебрах — психическая атака.

В принципе, задействовав кое-какие связи, я мог осложнить Наташиному мужу жизнь капитально. Пожалел бы, что вообще ее когда-то встретил. Или даже что родился на свет. Но тут трудно было предугадать, чем такое может обернуться. Поэтому я исходил из того, что подобные мудаки обычно трусливы, как овцы. Если имеют дело не с женщиной, конечно. Моей страшилки, по идее, хватало, чтобы он постарался забыть, были ли они вообще с Наташей женаты. Но если у него все проходило под тегом «слабоумие и отвага», тогда уж я мог пойти и со старших козырей.

Конечно, оптимальным вариантом было бы, если б он на суд не пришел. Их с Наташей благополучно развели бы, а файлик свой я закинул бы ему в почтовый ящик. Но я почти не сомневался, что он все-таки заявится. Хотя бы уже только для того, чтобы потрепать ей нервы.

Утром я поехал в сервис повозиться с Мицем — сделать всякий мелкий плановый ремонт перед зимним сезоном. Загнав его на подъемник, мовилил днище, когда скрипнула дверь.

— Ну и? — ехидно поинтересовался отец.

Вот это выдержка! Я ждал звонка еще вчера, если уж он не отловил меня сразу же в раздевалке.

— Что именно? — я решил немного включить дурака.

— Девочка Наташа. Со времен Лариски ты нам ни одну из миллиона не представил. Или это было вынужденное?

— Нет. Ну да, вынужденное, конечно, но…

— Ты хочешь сказать, что даже если б я тебя с ней не застукал, ты все равно бы нас познакомил? — отец скептически хмыкнул.

— Ну, не сейчас, может, попозже. Мы не так давно знакомы.

— И где ты ее выкопал?

— Па! — я отложил баллончик. — Что значит «где выкопал»? Ну не на кладбище же. Это ее енот был.

Историю с Тошкой я рассказал родителям еще летом, когда заезжал навестить. Разумеется, в лайтовом варианте: нашел на улице енота, неделю держал у себя, пока не объявилась хозяйка.

Отец расхохотался.

— Тох, это судьба. Женись на ней, нарожайте кучу маленьких енотиков, и будет у вас целое енотское царство.

— Да блин, вам бы все маленьких енотиков. Сходите в зоопарк. Или скачайте из интернета.

— Ну а что? — он вытер навернувшиеся от смеха слезы. — Мать давно хочет внуков.

— Зачем ей внуки? Она выглядит лет на сорок, вполне еще молодая женщина. А с внуками сразу станет бабкой, — проворчал я. И добавил, подколов ответно: — И с дедушкой молодые женщины в оперу ходить не будут.

— Бедная Лерка, — вздохнул отец. — Сразу два Енота ее обломали.

— Сразу? — я посмотрел на него с подозрением. — Это когда было-то, театрал ты наш?

— Да года два назад. Приехала без звонка, все заняты, а ей какую-то мелочь надо было подтянуть, уж не помню. Пошел сам, сделал. Разговорились. Не хотите, говорит, куда-нибудь зайти посидеть? А у меня второй билет на «Пиковую даму» пропадал, мама к бабушке уехала. Ну и предложил ей пойти сдуру. Везу ее потом домой, и ясно, к чему дело идет. «Не хотите ли на чашечку кофе зайти?», пятое-десятое. И мысли: ну а что, за всю жизнь ни разу, а тут такая женщина…

— Угу, — хмыкнул я. — Одни раз — не пидорас, да?

— А потом другие мысли: на хрена? Что в ней может быть такого, чтобы из-за этого гробить всю свою жизнь? Все по одному фасону скроены. Не знаю, Антох, кто-то может, а я не представляю, как потом после такого дальше жить с женщиной. Делать вид, что ничего не произошло. Ладно еще если влюбиться по уши, все бывает. Разводятся, женятся на других. А вот так, от нефиг делать? Ну да, красивая, необычная — ну и что? Да и чувствовалось в ней что-то… не знаю, что-то не то. Мутное.

— Так ты поэтому меня предупреждал, чтобы я поосторожнее с ней?

— Да, — кивнул отец. — Но ты тогда, похоже, в полном неадеквате был.

— Возможно. И чем все кончилось?

— Да ничем. От чашечки кофе отказался. Сказал в лоб, что такие вещи не для меня. Что для меня есть только одна женщина. Она удивилась. Сказала, что такое уважает. Хотя и жаль. Ну и все. Сделали вид, что ничего не было. Если сталкиваемся — здороваемся. Ладно, ты мне лучше скажи, нам с муттер уже беспокоиться?

— О чем? — поморщился я. — О маленьких енотиках? Надеюсь, ты ей ничего не ляпнул такого?

— Н-нет…

— Ну ясно, значит, да. Вот тянуло тебя за язык? Я не знаю ни хрена вообще. Что будет. Может, да, может, нет.

— Поскольку «может, да» для тебя не типично, это и настораживает. Ты говорил, она, вроде, ветеринар? Ну, что-то запало такое, что хозяйка енота — ветеринар. Маме это понравится. Ветеринар нам пригодится. Для котов.

— Па!

— Все, молчу, молчу, — он пошел к выходу, но на пороге остановился. — А она ничего так, миленькая. И подержаться есть за что.

— Па!!!

С коротким смешком он исчез. А я снова взялся за днище Мица, тихо рыча от досады.

Нормальное кино. Теперь мать с меня не слезет. Ну как же, отец видел мою девушку, а она нет. Оно вам надо вообще? Ну… надо, наверно. Если подумать, то и мне надо — чтобы она им понравилась. Если все это будет всерьез, конечно.

Да ладно притворяться. Для меня уже все всерьез. По крайней мере, я хочу, чтобы так было.

Закончив, я перехватил в буфете какой-то пирожок и поехал к Наташе в клинику. Наверно, надо было подождать в машине, но любопытно стало посмотреть, где она работает. И только войдя внутрь, я сообразил, что и на меня тоже посмотрят. И оценят. И не факт, что Наташа этого хотела бы.

Я развернулся, чтобы уйти, но было поздно: по коридору навстречу шла Ольга.

— Привет, — удивилась она. — Какими судьбами? За Наташкой приехал?

Девушка за стойкой администратора привстала, глядя в нашу сторону. И женщина в голубой хирургической пижаме, стоявшая рядом с ней, тоже обернулась.

Ну что делать, всерьез так всерьез, нефиг тогда партизанить.

— Да, — кивнул я. — Поеду с ней вместе.

— Молодец, правильно, — одобрила Ольга. — Сейчас я ей скажу, что ты здесь.

Но сказать она ничего не успела: Наташа сама вылетела из кабинета. Синяя пижама, шапочка с птичками. Звериный доктор. Подскочила, поцеловала — капельку демонстративно, ну да ладно, пусть.

— Привет! Подожди минутку, я переоденусь только.

— Давай, я в машине буду.

Она убежала, а я, уходя, заметил краем глаза, как зашептались администратор и врачиха в голубом. Ну вот, теперь всей клинике до вечера будет чем языки занять.

Ньюсмейкер, такую-то мать!

Уснула я, наверно, часа в четыре, а в шесть уже проснулась. С Тошкой на животе. Обычно я на ночь закрывала дверь, чтобы он не лазал по дивану. После него все постельное белье было в шерсти, то еще удовольствие. Но, провертевшись полночи без сна, выпустила его из клетки и бросила в ноги покрывало. Он тут же прискакал, свернулся калачиком, и я все-таки задремала, упершись пятками в теплый бок.

Мысли, мысли…

Все в такую кучу. Мамина война за Сонину комнату. Недовольство Кати, владелицы клиники, что я в последнее время вечно то меняюсь, то не выхожу, то ухожу раньше. Развод и Сашкины фокусы. Совершенно чумовая неделя с Антоном — неужели всего неделя? Не может быть! Нет, даже и недели еще не набежало. Каждый день — как месяц.

И да, наш последний разговор, конечно. В первую очередь.

Это было так неприятно и тяжело. Но… хорошо, что он об этом заговорил. Лучше расставить все точки над i, чем прятать голову в песок по-страусиному.

Когда мы вернулись в воскресенье и я разговаривала с Ольгой, насчет пятерых детей и лабрадора, — это была шутка, конечно. Давнишняя, еще с младших курсов академии. Мол, увидишь в метро симпатичного парня и даже за самый короткий перегон между «Пушкинской» и «Техноложкой» успеешь нафантазировать свадьбу, пятерых детей и лабрадора. Но что там себя обманывать. Я хотела думать о будущем — с Антоном. И боялась думать.

Вот так, да, всего через несколько дней. Впрочем, знакомы-то мы уже почти три месяца. И все это время я не могла выкинуть его из головы, как ни пыталась.

Просто он был… мой. Ни больше, ни меньше. Ни с кем никогда я не чувствовала себя так легко. Обычно тяжело сходилась с новыми людьми, не знала, как и что сказать, как повернуться, какую рожу состроить. Всегда боялась, что они смотрят на меня и думают: боже, какая дура. А с ним — словно познакомились уже давным-давно и вдруг встретились снова. И я не боялась выглядеть глупой или смешной.

Секс… Казалось, за девять лет чего только не было. А оказалось, что как будто ничего и не было. Конечно, трое мужчин в анамнезе не такой уж богатый опыт, но все же можно понять разницу. Очень простую. Когда мужчина заботится о твоем удовольствии больше, чем о своем, тебе об этом — о своем — можно уже не думать. Зато можно подумать о его удовольствии. Ясное дело, трудно отдавать, ничего или почти ничего не получая взамен.

Я вспомнила Ольгины слова про собак и падаль. Умела она это — сравнить ярко и метко. И вопрос теперь стоял в том, какая именно собака Антон и что я для него: косточка, которую он будет грызть всю жизнь, или вырезка в миске, которую запросто променяет на дохлую лягушку в придорожной канаве. Кем были для него все его женщины? Игрушками на время — или же просто ни одна из них не оказалась той, которая по-настоящему нужна? Я надеялась на второе, но мы были слишком мало знакомы, чтобы знать наверняка. И даже если так — нужна ли ему именно я?

А еще я прекрасно отдавала себе отчет: как бы ни подходили мы друг другу, как бы ни было между нами все идеально, эта тема навсегда останется нашим подводным камнем.

Антон был прав. Если б я поехала на машине, ничем хорошим это не кончилось бы. Ощущения после бессонной ночи и всех этих переживаний были как во время вялой панической атаки. Ладно хоть никаких тонких манипуляций с утра не потребовалось, обычная рутина.

Когда он за мной приехал и зашел в клинику, сначала на секунду шевельнулась досада: ну вот, теперь мне все кости обглодают, как пираньи. И сразу же: ну и пусть. Вот когда Федор за мной приходил и обо мне сплетничали, было действительно неловко. А сейчас — да на здоровье.

— Я с тобой, конечно, не пойду, — сказал Антон, когда мы сидели в коридоре перед «залом заседаний», а на самом деле — крохотной комнаткой с парой деревянных скамеек. — Здесь подожду. Будем надеяться, что не придет, и на этом все благополучно закончится.