Татьяна Рябинина - Енот-потаскун

Я помог ему понять, что в левом повороте как таковом нет ничего страшного. Его авария — частный случай, не сделавший ни левый поворот, ни управление машиной чем-то ужасным. Точно так же, как помог Марго понять, что незнакомые улицы ничем не опаснее знакомых. Там те же правила и те же водители.

Только я — а не психотерапевт — мог по-настоящему помочь Наташе понять, что ублюдок, который ее изнасиловал, такой же частный случай, не имеющий отношения ни к сексу в целом, ни к любви. И что ее «ужасный» секс на столе — как левый поворот для летчика и незнакомые улицы для Марго. Можно не садиться за руль. Можно делать только правые повороты и ездить знакомыми маршрутами. Только страх не уйдет. Потому что он живет в этой крохотной норке и из нее тянет щупальца, отравляя все вокруг.

— Наташа… Если ты сейчас мне поверишь, я сделаю так, что ты никогда больше ничего не будешь бояться. Ни в сексе, ни в отношениях вообще. Пожалуйста, поверь мне!

Я просил. Умолял. И очень сильно рисковал. Потому что от этого момента зависело наше будущее. Такую-то мать, какая нелепая ирония! Все зависело от того, насколько качественно я трахну ее на столе! Фейспалм! Но это было лишь на поверхности. Серьезные вещи часто выглядят смешными и глупыми. Дело было не только в сексе. В чувствах, которые превращали тупое механическое действие в одну из самых прекрасных вещей на свете.

Ей было страшно? Мне тоже. Еще как! Она пришла, решилась рассказать о том, что ее мучило. Теперь все зависело от меня.

«Боящийся несовершенен в любви»…

Это было сказано совсем о другом. Но и нам очень подходило.

Наташа едва заметно кивнула.

Я снял с нее блузку, лифчик, коснулся языком сначала одного соска, потом другого — и они сжались в предвкушении удовольствия. Ее дыхание участилось, по телу пробегала дрожь. Я целовал ее грудь, медленно проводя пальцами вдоль позвоночника, легко, едва касаясь кожи. А потом встал и снова посадил ее на край стола. И отвернулся, чтобы дать ей несколько секунд справиться с собой.

Достав из шкафчика бутылку, я налил в бокал вина. Сделал один глоток и отдал ей. Это был наш ритуал — пить из одного бокала, касаясь губами края в одном и том же месте. Как поцелуй — сладкий, хмельной. Мы передавали бокал друг другу, соприкасаясь пальцами, не отводя взгляд. Моя рука медленно поднималась по внутренней стороне бедра — выше, еще немного выше, замирала, как будто дразнила. Пока Наташа не прижала ее своей ладонью, в миллиметре от цели.

Подожди, не торопись.

Да. Все, как ты захочешь.

Последний глоток, бокал в сторону — и поцелуй, настоящий, пьянящий, дурманящий. Сладкий и чуть терпкий. Язык пробрался между зубами, едва касаясь кончиком нёба. Я опускался губами от ее груди по животу, словно рисуя пунктирную линию. Скользнул по ногам вниз прохладный черный шелк. Как будто в первый раз…

Нет, в первый раз, на даче, все вышло намного проще. Тогда я не думал ни о чем. Сейчас — лишь о том, чтобы ей было хорошо. Все, что я знал о женщинах, все, что умел, — сейчас это было только для нее. Как будто весь мой прежний опыт был нужен лишь для нее одной. Отдать ей всего себя. То, чего я хотел, наверно, с самого начала. Не только тело — мысли, чувства. Всё. Всю свою жизнь.

Я медлил, уже начиная терять надежду, что оно уйдет — напряжение, которое передавалась мне, когда я касался ее, целовал, ласкал, так нежно и горячо, как только мог. И все же это случилось! Я не смог бы объяснить, что именно произошло, но почувствовал, как Наташа вдруг по-настоящему раскрылась навстречу. Словно между нами до этого было стекло — прозрачное, но прочное, и оно разлетелось миллионом сверкающих осколков.

— Иди ко мне! — прошептала она, подвинувшись ближе к краю и сжав мои бедра коленями.

Я вошел и понял, что до сих пор мы еще никогда не были настолько близки, по-настоящему единым целым. И слова, которые никак не давались, стали последним кусочком собранного пазла:

— Я люблю тебя!

Впрочем, нет. Последним был ее ответ:

— И я тебя люблю…

— Как ты думаешь, сколько времени? — спросил Антон откуда-то с другого конца вселенной.

— Не знаю, — я провела пальцем ноги по его животу. — Часа три. Или четыре.

— Вода остыла. Не замерзла?

— Я и не заметила.

Какая там вода! Я словно среди звезд парила. Насколько несчастной была всего несколько часов назад — и настолько же счастливой сейчас. И счастье это было таким мягким, теплым, что я невольно растекалась в улыбку. Нет, я была одной сплошной улыбкой. Чеширским котом.

— Давай вылезать, — Антон поймал меня за руку, потянул к себе. — А то уснем и утонем. Будет обидно.

Как обычно, он выбрался из ванны, вытерся, потом растер полотенцем меня и на руках отнес в комнату.

— Первый раз будешь здесь спать.

— Надеюсь, Тошка не умрет от обжорства, — я забралась под одеяло. — Мама скормит ему полхолодильника.

— Да уж, — он лег рядом и крепко меня обнял. — Как же мы без него?

Уже затягивало в сон, пушистый и легкий, как облако, когда Антон шепнул на ухо то, что так хотелось слышать снова и снова:

— Я люблю тебя…

За окном только начало светать. Я лежала, подперев голову рукой, и смотрела на него. Не удержалась, осторожно коснулась щеки с отросшей щетиной. Губы дрогнули, я провела по ним пальцем, и Антон тут же поймал его зубами, не открывая глаз. И пробормотал невнятно:

— Натафка…

Я вдохнула поглубже.

— Антон…

Дура, не надо!

Почему, собственно, нет?

— Возьми меня…

Он приоткрыл один глаз, усмехнулся. Положил руку на попу, подтащил поближе.

— Леди, нивапрос, всегда готов. Сейчас, подожди, проснусь немного.

— Замуж.

Второй глаз тоже открылся. Антон смотрел на меня так, как будто пытался сообразить, что это: шутка или померещилось со сна.

— Наталья Владимировна, вы делаете мне официальное предложение руки, сердца и прочего организма? — скептически поинтересовался он.

— Ну… типа того, — я смущенно уткнулась носом в подушку.

— Подожди, подожди, я не понял. А где кольцо в коробочке, цветы, ресторан и чувак со скрипкой, играющий бэкграундом всякую душещипательную хрень?

— Ну… я как-то не подумала. Извини.

— В таком случае, дорогая… Мне очень жаль, но я вынужден отказаться.

— Что?! — я понимала, это стеб, но все равно стало как-то не по себе. — Из-за кольца?

— Не только, — тяжело вздохнул Антон, передвинув руку на спину. — Понимаешь… Дело в том, что ты немного опоздала. Я как раз собирался предложить то же самое своей девушке.

Я еще плотнее уткнулась в подушку, с трудом сдерживая смешок. Настроение, чуть было не скатившееся под плинтус, улетело в небо, словно из катапульты.

— А если она не согласится? — повернувшись к нему, я состроила траурную мину.

— Тогда… даже не знаю, что и делать, — обычные веселые чертики в его глазах превратились в хитрющих чертей. — Видимо, придется с горя на тебе жениться. Ну, знаешь, клин клином и все дела.

— А ты ее спроси.

— А вот прямо сейчас и спрошу.

Он дотянулся до тумбочки, взял телефон. Набрал номер, и в прихожей в сумке запел мой.

— Кажется, тебе тоже кто-то звонит, — заметил Антон словно между прочим.

Я выбралась из постели и понеслась в прихожую.

— Да?

— Привет, Наташ. Слушай, такое дело… Тут мне одна… девушка предложила, чтобы я ее взял… замуж.

— А ты что? — я остановилась в дверях, прислонившись к косяку и держа телефон у уха.

— А я вот в растерянности и не знаю, как быть. Сказал ей, что хотел сделать предложение тебе, но если ты откажешься, тогда, наверно, женюсь на ней.

— Ах, так? Ну вот и катись к той козе, которая тебе такие предложения делает.

— Эх, — он со скорбным видом положил телефон обратно на тумбочку. — Облом. В общем, она сказала, чтобы я катился к той козе, которая делает мне такие бесстыжие предложения. Видимо, и правда придется катиться. К козе. Надо же на ком-то жениться. А то ведь стакан воды в старости никто не подаст.

— А вдруг пить не захочется?

— А тогда челюсть вставную положу. Иди сюда, коза-дереза-на-веревочке-глаза!

Я бросила телефон на стол и с визгом запрыгнула на кровать. Сдернула одеяло, уселась верхом, но Антон тут же перекатил меня на спину и наклонился надо мной.

— Наташка, — его губы коснулись уха, — ты не представляешь, что сейчас для меня сделала…

Потом я лежала, положив голову ему на живот и блаженно мурлыча.

— Знаешь, о чем я подумал? — Антон убрал с моего лица растрепавшиеся волосы. — Что это достойно стать семейной легендой. Которую передают из поколения в поколение.

— Что именно? Как мы делали друг другу предложение?

— Да. Представляешь, как дети будут ржать? У нас ведь будут дети?

— Почему нет? — я подняла голову и с удивлением посмотрела на него.

— Ну не знаю, — усмехнулся Антон. — Ты мне так важно затирала, что детей надо рожать только ради самих детей, что аж страшно стало.

— Но ведь это правда.

— Это не вся правда. Если кого-то любишь по-настоящему, всегда хочешь что-то получить взамен, но никогда не будешь этого требовать. А если родить ребенка, как ты говорила, только для того, чтобы он жил и радовался жизни, но не будешь его при этом любить, он, может, и станет самодостаточным, но вряд ли счастливым.

Я хотела ответить, но тут ожил мой телефон.

Половина девятого. Мама. Ну а как же! Спасибо, что не раньше.

— Таточка, у нас все в порядке. А у тебя?

— У меня тоже.

— Тошика я покормила, воду поменяла. Он у меня в ногах спал. Теплый, мягкий, так приятно. Его в клетку посадить, когда уезжать буду?

Я покосилась на Антона. Похоже, мама после общения с Тошкой на позитиве, самое время новости сообщить. Только не по телефону, разумеется.

— Мам, а ты очень торопишься? Можешь меня дождаться? Часам к десяти подъеду.

Я ей, конечно, сказала вечером, что «уезжаю на денек», а не на ночь, но какая теперь разница?

— Хорошо, дождусь.

— В общем, Антон, давай вставать. Мама будет ждать, поеду сдаваться. Новости расскажу.

— Забудь, — он покачал головой. — Вместе сдаваться поедем. Кстати, если новости капитально не зайдут, пригожусь носилки в скорую нести.

— Типун тебе на язык, — я хлопнула его по заднице.

— Это который ты у попугая вырезала? Который тебя обматерил?

— Мужчина, у вас память, как у слона. Я вас боюсь.

— Надеюсь, что нет. Только этого еще не хватало.

За час мы еле-еле собрались, причем даже толком не позавтракали, перехватили по бутерброду с кофе. Видимо, потому, что никак не могли друг от друга отлипнуть, тянуло без конца обниматься и целоваться.

— Так, табуретку свою здесь оставь, потом заберешь, — скомандовал Антон, когда мы вышли из дома.

— Чего вдруг? — ощетинилась я.

— А того вдруг, что мне потом по делам надо, не хочу на метро с пересадками. А вечером стоит отметить, как думаешь? В «Баден»?

Насчет «Бадена» и отметить у меня возражений не было, а вот насчет машины мы немножко попрепирались. В результате поехали каждый на своей. Антон держался сзади, как будто подстраховывал с тыла. Я посматривало в зеркало и всякий раз улыбалась, видя его зеленый Миц.

Тошка вылетел нам навстречу и, как уже стало привычным, сначала полез на руки к Антону. Обнял за шею его, потом перебрался ко мне. Мама стояла в дверях кухни и смотрела на эту сцену, выпятив губу.

— Елена Ивановна, у нас новости, — Антон подождал, пока я отпущу Тошку, и взял меня за руку.

— Надеюсь, Наталья, ты не беременна?

Он стиснул мои пальцы: молчи!

— Нет, но мы собираемся пожениться.

— Куда вы торопитесь? — помолчав, недовольно спросила она. — Наталья развелась только что.

Я втиснула ногти в ладонь свободной руки. Ничего другого и не ожидала. И поэтому предпочла бы разговаривать с ней сама. Но Антон был прав, теперь это наше общее дело.

— Мы же не собираемся в загс прямо сегодня. Вы спрашивали, каковы перспективы наших отношений. Процесс рассмотрения завершен, принципиальное решение принято.

— Могу представить, как вы его принимали, — ядовито заметила мама.

Антон пожал плечами:

— Главное — результат. Я еду в центр, могу вас подвезти.

Я с удивлением посмотрела на него: так вот что ты задумал?!

Он подмигнул: спокойно, Козлодоев!

Мама, поколебавшись, согласилась.

— Держись, — шепнула я, целуя его на прощанье.

— А я никуда и не падаю. Поспи немного. Позвоню, как и что.