Может, это кому-то покажется странным, но я не только ехала одна впервые в поезде, но и впервые сидела рядом с человеком, играющим на гитаре. Ведь на институтские вечеринки я не ходила. Не передать словами, как велика разница между исполнителем, увиденным в рамке телеэкрана, и человеком, перебирающим струны у тебя на глазах. Его длинные пальцы, мечтательно прикрытые глаза, хрипловатый, задушевный голос… Бойкий спортсмен превратился для меня в артиста, человека, понимающего мою душу. Звучащие слова любви не были для меня просто текстом песни – то были признания, адресованные лично мне. Когда спортсмен невзначай коснулся своим коленом моего, я почувствовала ожог, но не отодвинулась. Теперь мы были одно: широкоплечий статный парень и я, щуплая девчонка, почти подросток. И сила этого человека подчинялась мне!

Сельчанин похрапывал, глаза чудаковатой дамы с вязаньем были обращены к потолку, губы ее шевелились, подсчитывая петли. Но мы со спортсменом и не стеснялись ничьих взглядов – кроме нас двоих, никого теперь не существовало в целом мире. Когда мелькающие за окном поезда картинки стали погружаться в сумеречную темноту, спортсмен встал. Он взял меня за руку и повел по узкому проходу в другой вагон, где ехали его друзья. Толчки вагона на стыках рельсов бросали меня от стенки к стенке, но я, не чуя под собой ног, шла за спортсменом.

Новый друг представил меня своей команде, ребята потеснились и дружелюбно приняли в свой круг. Меня окружала восьмерка парней. В Институте культуры учились почти сплошь девочки, красотки-искусствоведы. Среди них я терялась, так как красавицей себя не считала. Но здесь… Когда парни то в шутку, то всерьез осыпают тебя комплиментами, становишься пьяной без вина. Однако и бутылка ходила по кругу. Кто-то пил прямо из горлышка, но мне налили в чайный стакан, и никогда я не пила ничего вкуснее, чем этот дешевый портвейн. Разумеется, к своим восемнадцати годам я уже пробовала вино, однако всегда в приличной обстановке, под закуску и под присмотром мамы. Но сейчас все было гораздо интереснее. Мамы рядом не было, голова кружилась все сильнее, тело наливалось приятным теплом. На сей раз вместо мамы меня остановил спортсмен. «Стоп, с нее хватит, – сказал он, когда я уронила голову на его плечо, – не люблю пьяных женщин!»

Я же была в том состоянии, когда с равной готовностью выпила бы еще вина или прильнула бы к груди сидящего рядом спортсмена. Случилось второе. Не обращая внимания на остальных ребят, мы с моим новым другом соединились в долгом поцелуе. Я отпрянула лишь тогда, когда ощутила, как его ладонь гладит мое бедро, все выше сдвигая подол платья. На миг мне показалось, что не тусклый свет лампы, а взгляд мамы устремлен на нас с потолка вагона. Этот взгляд заставил меня отодвинуться и одернуть подол.

Двое суток я удерживала бастион своей невинности под неявным надзором мамы. Но утром третьего дня я не смогла найти в веселом купе свои трусики, и больше мама не беспокоила меня. Я не поехала на квартиру подруги, адрес которой лежал у меня в сумочке. Я поселилась вместе со спортсменом в палатке, раскинутой на диком пляже, и стала его женщиной. Тренер команды сквозь пальцы смотрел на эти вольности, похоже, эти сборы были у ребят вместо каникул.

Маме я отбила чинную телеграмму, что доехала благополучно и что мы с подружкой ходим на море, загораем, читаем книжки. Через несколько дней я навестила свою однокурсницу и попросила ее прикрыть меня, если мама вздумает написать ей сама.

В группе гребцов, принявших меня, не было профессиональных спортсменов. Ребята учились в экономическом вузе, но главной их задачей было выступать за этот вуз на соревнованиях. Мой спортсмен только числился на каком-то факультете. Но я оправдывала его: тренировки, соревнования… То, каким он был шалопаем, мне стало ясно гораздо позднее. Но в это лето шквал любви лишил меня разума.

Когда осенью я вернулась домой, мама не узнала меня. Она была очень довольна, что дочка так хорошо выглядит. Я загорела, окрепла и даже противные прыщи исчезли с моего лба. Перемены в моей жизни какое-то время оставались ей неведомы. Я по-прежнему допоздна засиживалась в библиотеке. Однако теперь я готовила не свои задания, а писала рефераты и курсовые для спортсмена. Он учился в институте уже восемь лет, но пока был в хорошей спортивной форме, его не отчисляли. И я принялась тащить его к диплому. И хотя его задания были не по моему профилю, я с ними справлялась: моя школьная золотая медаль была заработана честно. Учиться я умела и любила. Довольно скоро я стала разбираться в финансовых схемах и экономике лучше, чем в древних летописях, изучаемых в моем институте. В зимнюю сессию я удивила маму первыми в жизни тройками. Зато мой спортсмен наконец продвинулся на один семестр.


Следующие каникулы я снова провела с моим другом. Теперь нас окружала иная компания. Прошлогодняя команда как-то вдруг распалась. Одни ребята сменили спортивный клуб, другие вообще сошли с дистанции, бросили спорт. Мой спортсмен оказался среди новичков стариком. И тоже стал задумываться о своей карьере. Для профессионального спорта у него не было нужных достижений, в любительском заработки были очень скромны. И все меньше внимания мой спортсмен уделял тренировкам. Однако и служба на ниве экономики мало его привлекала. И он загорелся новой идеей – выступать в музыкальном ансамбле. В этом сезоне он стал прирабатывать, играя на гитаре в курортном ресторанчике. Я принялась помогать ему, сочиняла слова песен, для которых он сочинял музыку. Кончилась эта афера тем, что из команды моего спортсмена отчислили, теперь под угрозой стало и его пребывание в институте.

Во что бы то ни стало мы должны были защитить диплом. Я говорю «мы», но речь шла, разумеется, о его дипломе. На четвертом курсе я завалила сессию, зато мой спортсмен с моей помощью получил квалификацию экономиста. К этому времени наши с ним отношения уже не были секретом для моей мамы. Теперь она мечтала лишь о том, чтобы он не бросил меня, а взял в жены.

Но вышло так, что в мужья его пришлось взять мне. Да, он оказался мужем на моем иждивении. Целый год он болтался без дела: из спорта ушел, в ансамбле не прижился, о серьезной работе экономиста не мог думать без отвращения. Я устроилась уборщицей. Но когда родился наш ребенок, ему пришлось взяться за ум. Он устроился вторым тренером в только что открывшийся фитнес-клуб (тогда они назывались иначе) и стал тренировать смазливых дамочек, жен кооператоров. Класс новых русских еще только нарождался. С его-то дипломом, в лихое время перестройки, он мог бы стать воротилой на финансовой бирже, но он абсолютно не разбирался в котировках, марже и прочих премудростях продвижения средств. Не разбирался и не пытался вникнуть. Зато оказалось, что в женских прелестях он разбирается отлично. Скоро мне открылась одна интрижка, затем другая, но он и не собирался уходить от меня. Я же не могла бросить его из-за ребенка. Я к тому времени закончила курсы бухгалтеров и стала прилично зарабатывать. Он по-прежнему бегал из клуба в клуб, принося домой крохи.

И вдруг он словно проснулся. Нашему сыну было восемь лет, когда отец взялся за него, решив сделать из ребенка профессионального гребца. Вначале тренировал его сам, потом определил к опытному наставнику. И сын тоже стал отдаляться от меня. Его включили в сборную города, затем страны. Я почти не видела своего мальчика. А став взрослым, он заключил контракт с зарубежным клубом и покинул родину. Каким-то пунктом сыну удалось включить в договор и присутствие рядом папаши.

Я осталась совсем одна – высохшая ветка с колючками обид на стебле.

* * *

Мне не спалось. Колеса продолжали стучать на стыках, я бичевала себя: какой же глупой и наивной была в двадцать лет. Игра мускулов и перезвон гитарных струн затмили суть моего спортсмена. А человек-то он был мелкий, подленький. Он использовал меня и выбросил вон. Конечно, я могу заработать себе на хлеб, но разве это главное? Мне просто не хочется жить, я еле удерживаюсь, чтобы не натворить глупостей. Все-таки следует подкрепиться, решила я, сходила за кипятком и принялась ужинать. Фирменные упаковки копченой колбасы и печенья пришлись кстати.

Поезд шел почти без остановок, по-прежнему я ехала одна. Вновь открыла купленную на вокзале книжку и стала разглядывать иллюстрации. Черно-белые оттиски были нечетки. Всесильные мойры – богини, определяющие судьбы людей, – не отличались красотой: лица их были усталы и невыразительны. А если бы эти мифические девы существовали на самом деле? Что стоило попросить их связать новый узор моей судьбы? Волнение охватило меня, как будто мне уже даровали эту возможность. Я легла на бок и уставилась в стену. Если бы я сделала другой выбор?

2

В поезде дальнего следования я еду впервые. Немного тревожно, но интересно ехать так далеко с незнакомыми людьми. Я только что закончила второй курс института, но голова моя напичкана фантазиями о неземной любви, о служении любимому человеку, о самоотдаче и чувстве долга. Все эти ценности как-то ненароком привил мне дедушка, профессор университета.

Дама внизу, на полке подо мной, вяжет длинный ажурный чулок. Примерила его на свою босую ногу – не нравится, тут же начинает распускать. Она ни с кем не вступает в разговор. Пожилой мужчина у окна тоже молчит. Но мне кажется, что он вот-вот заговорит со мной, но пока не решается. Жаль. У него такой умный, проницательный взгляд, наверно, он много повидал и может рассказать что-нибудь интересное. А пока он читает книгу. На обложке угловатые буквы, по начертанию как греческие, но я не смогла разобрать название. Может, он учитель истории?

Парень на верхней полке напротив меня почти всю дорогу отсутствует. Он едет в другом вагоне со своими друзьями-спортсменами. Вчера он заглянул сюда на полчасика, повыставлялся перед нами, даже спел под гитару пару песенок. Смех один: слуха нет, голос никакой и все пение под один аккорд. Я таких трепачей терпеть не могу, обхожу за версту. Как будто в другой, неведомой мне жизни получила печальный опыт. Разумеется, я вчера отказалась пойти с ним в другой вагон, к его компании. Он вернулся под утро, вдрызг пьяный, потом безобразно храпел на своей полке. Но прежде, спьяну, завалился прямо на старушку, чей испуганный визг разбудил все купе. Лишь к обеду он проснулся и снова ушел балдеть к своей компании. До сих пор перегар из купе не выветрился.

Я спустилась со своей полки и присела на нижнее место, чуть отстранясь от пожилого мужчины. Он придвинул мне свою книгу, и прежде неясные буквы сложились в четкий заголовок: «Сонник Артемидора».

– Не читали, случаем?

– Нет, не читала. А вы умеете толковать сны?

– Боже упаси, – улыбается попутчик в седые усы. – Я преподаю в сельской школе историю. Так что греческие философы поневоле стали мне друзьями. А сны толковать смысла нет. Это обычный разговор с самим собой.

Мужчина приосанился, провел расческой по редким волосам, поправил несуществующий галстук. Спросил, не желаю ли я сесть к окошку. Слово за слово, выяснилось, что он вдовец, живет один, никто его не ждет. Дочь замужем, у той своя семья, своя жизнь. Закончил Московский университет, правда, давненько. Работает, как уже сказал, в сельской школе. Сейчас возвращается из областного центра с учительской конференции, где, кстати, и сонник этот греческий прикупил. И снова попутчик стал нахваливать свой яблочный край, свежий воздух и чистую речку. Робко улыбнувшись, он предложил мне сделать маленькую остановку в пути – сойти на его станции.

– Погостите у нас недельку. Белый налив уже поспевает, меду вдосталь, на рыбалку сходим на заре. Вы были когда-нибудь на рыбалке?

Я никогда не была на рыбалке, ни разу не срывала яблока с дерева и настоящей деревни тоже не видела. Дача, где живут бабушка с дедушкой, не в счет. Там растут только кусты крыжовника и цветы.

Тактичность, необыкновенная предупредительность, а также начитанность учителя заворожили меня. Я, как сомнамбула, последовала за ним, когда поезд замедлил ход у приземистого деревянного здания маленькой станции. Проводник неохотно вылез из своего купе – этот мальчишка почти всю дорогу спит, – откинул ступеньки в тамбуре, и я спрыгнула на утрамбованную галькой узкую дорожку. Едва я коснулась ногами земли, как поезд тронулся вновь.

Неподалеку от станционного здания, под тусклым фонарем, стояла телега, запряженная лошадью, – позапрошлый век! Возница забросил наши вещи на телегу, уселся боком, свесив ноги с плоского настила телеги, взял в руки вожжи. Мы с учителем сели на задок, к нему спиной.

Пожилого педагога действительно никто не ждал. Дом его – добротная пятистенка – встретил нас темными окнами. Хозяин отвел мне отдельную комнатку, пожелал спокойной ночи и ушел спать в залу, как он назвал просторную горницу с грубыми дерюжками на полу. Деликатнейший человек! Ни вольного жеста, ни двусмысленного словца, ни сального взгляда. За неделю пребывания в его доме я сумела оценить богатство души этого человека. Помимо истории, за нехваткой учителей, он преподавал в местной восьмилетке и географию, и физкультуру, и столярное дело. В его доме все предметы из дерева тоже были сделаны его руками.