Филиппа Грегори - Еще одна из рода Болейн

Боюсь, это ловушка – если откажусь, он сможет развестись со мной. Но вздох разочарования показывает – он искренне надеялся на более теплый ответ.

– Тогда давай спать.

Какое облегчение! Не решаюсь сказать ни слова, вдруг передумает. Лежу неподвижно, пока он поворачивается ко мне спиной, натягивает одеяло, устраивается на подушке и наконец затихает. Тогда, только тогда живот перестает сжиматься и притворная говардовская улыбка сползает с лица. Проваливаюсь в сон. Выдержала еще одну ночь, осталась в Хевере. Говарды могут начинать игру. Мало ли что случится завтра! Нас разбудил стук в дверь. Я выскочила из кровати, прежде чем Уильям успел схватить меня за руку. Открыла дверь, бросила резко:

– Тише, милорд спит.

Как будто в самом деле беспокоюсь, как будто сама не собиралась выбраться из его постели как можно скорее.

– От госпожи Анны, срочное. – Слуга протянул письмо.

Я страшно хотела накинуть плащ и прочесть письмо подальше от Уильяма, но он уже проснулся и сел на кровати.

– Наша драгоценная сестрица, – улыбнулся насмешливо. – Что она пишет?

Выбора нет, я открыла письмо возле него, надеясь, вдруг Анна раз в жизни решила позаботиться не о себе, а о ком-то другом.

Сестра, король и я приглашаем тебя и твоего мужа присоединиться к нам в Ричмонде, где мы все превесело проведем время.

Анна

Уильям протянул руку, и я отдала письмо.

– Сама догадалась, куда я поехал, когда оставил двор, – заметил он.

Я промолчала, и он добавил горько:

– Прыг-скок, и ты опять свободна. А мы вернулись к тому, с чего начали.

У него на устах как раз то, о чем я думаю. Но за внешней суровостью прячется страдание. Рога – не самый удобный головной убор, а он носит его уже пять лет. Я медленно подошла к постели, протянула руку, сказала нежно:

– Мы обвенчаны, и я никогда не забываю об этом, хоть жизнь и развела нас. Будь мы женаты по-настоящему, Уильям, я стала бы тебе хорошей женой.

– Говоришь как истинная Говард. Вдруг погода переменится, и тогда уж лучше быть леди Кэри, чем второй сестрой Болейн, особенно если первая погубила себя.

Догадка до того точна, что пришлось отвернуться, вдруг прочтет правду в моих глазах.

– Ох, Уильям, – произнесла я укоризненно.

Он притянул поближе, взял пальцем за подбородок, повернул к себе лицом и насмешливо произнес:

– Дражайшая женушка.

Я закрыла глаза под его испытующим взглядом и, к своему удивлению, ощутила тепло его губ у себя на губах. Ласковый, нежный, легкий поцелуй, и желание поднялось во мне, как давно забытая весна. Я обняла мужа за шею, прижалась теснее.

– Я был не на высоте прошлой ночью, – мягко сказал он. – Не здесь и не сейчас. Но быть может, в ближайшее время, как ты думаешь, женушка?

Я улыбнулась, скрывая облегчение, что не придется ехать в Норфолк.

– В любое время, когда ты захочешь, Уильям, – согласилась я.

В Ричмонде Анна – настоящая королева, разве что не по имени. Ее новые покои – рядом с королевскими, придворные дамы ждут приказаний, дюжина новых нарядов, драгоценности, пара охотничьих лошадей, а когда советники обсуждают государственные дела, ее кресло рядом с креслом короля. Только в главном зале, за обедом, ей приходится опускаться до стола для придворных, пока королева Екатерина величественно усаживается за стол на возвышении.

Я живу вместе с сестрой, надо же ее поддержать – несмотря на тесные отношения, никто не посмеет думать, что она любовница короля. Но на самом деле – помогаю держать его на расстоянии. Он отчаянно ее хочет, доказывает: раз уж они помолвлены, могут делить и постель. Анна использует любой предлог – то она защищает свою девственность, говорит, что никогда себе не простит, если потеряет невинность до свадьбы, хотя, видит бог, и она пылает страстью. Никогда себе не простит, если не предстанет перед ним непорочной девой в брачную ночь. Говорит – если любит ее так сильно, как утверждает, то должен любить и святую чистоту ее души, хотя, видит бог, ля-ля-ля, то она боится, то одновременно стремится и к нему, и от него, то ей нужно время.

– Сколько это может продолжаться? – ворчит она на нас с Джорджем. – Бога ради, доехать до Рима, подписать бумагу и вернуться. Сколько на это нужно времени?

Укрыться можно только в нашей спальне, в глубине покоев, единственном укромном месте во всем дворце. Ведь мы постоянно на виду, каждый ловит малейший знак – потерял король наконец интерес к Анне или, наоборот, добился своего.

Сотни глаз высматривают – брошена она или беременна. Мы с Джорджем чувствуем себя то телохранителями, то тюремщиками. Вот и сегодня Анна мечется между окном и кроватью, не в силах ни остановиться, ни замолчать.

Брат схватил ее за руку, кивнул мне поверх ее головы – держи сзади, если начнется истерика.

– Анна, успокойся. Мы идем смотреть лодочные состязания. Успокойся же наконец.

Сперва она дрожит в его объятиях, но постепенно успокаивается, плечи поникают.

– Я так устала.

– Знаю. – Джордж тверд. – Это может продолжаться еще долго. Ты борешься за лучшую награду в мире. Приготовься к длительной, сложной игре.

– Хоть бы она умерла! – вдруг вырвалось у Анны.

Джордж невольно взглянул на дверь:

– Тише! Может, так и случится. А может, Уолси добьется своего. Вдруг он как раз сейчас плывет вверх по реке и завтра ты обвенчаешься, а вечером окажешься с королем в постели? Слезы портят внешность, все ведь держится на твоей красоте.

– И не выходи из себя, – вставила я.

– Ты еще мне будешь советы давать!

– Король не выносит капризов, – предупредила я. – Сколько лет прожил с Екатериной, а она даже ни разу брови не подняла, не то что голос повысить. Пока-то он по тебе с ума сходит, но сцен не потерпит.

Она чуть было снова не взорвалась, но тут до нее дошло.

– Понимаю. Вот за этим вы мне и нужны.

Мы придвинулись ближе, Джордж крепче сжал ее руки, я обняла за плечи.

– Мы действуем заодно, – провозгласил Джордж. – Это ради всех нас, Болейнов и Говардов. Вместе возвысимся или вместе падем. Надо выждать, игра может быть долгой. Ты во главе, Анна, но и мы не отстанем.

Она кивнула, повернулась к большому новому зеркалу на стене, отражающему солнечный свет, сады, реку. Сдвинула назад чепец, поправила ожерелье. Повернула голову, оглядела себя со всех сторон. Испробовала озорную, манящую улыбку.

– Я готова.

Мы уступили ей дорогу, будто она уже стала королевой. Анна вышла из комнаты с высоко поднятой головой, а мы с братом переглянулись, как актеры, вытолкнувшие наконец примадонну на сцену, и последовали за ней.

На королевской барке мой муж, улыбаясь, усадил меня рядом на скамью – следить за лодочными состязаниями. Джордж присоединился к Фрэнсису Уэстону и остальным кавалерам. Оглянулась – Анна сидит подле короля. Изящный поворот головы, лукавый взгляд, она снова полностью владеет собой – и королем.

– Погуляем до обеда по саду? – шепнул муж мне на ухо.

Я сразу же насторожилась:

– Зачем?

Он расхохотался:

– Узнаю Говардов. Просто мне приятно твое общество, мы муж и жена, вдруг надумаем начать супружескую жизнь.

– Помню-помню. – Улыбка вышла невеселой.

– Может, попробуешь поглядеть на меня без отвращения?

– Может быть. – Получилось нежнее.

Река искрится под лучами полуденного солнца. Лодки выстроились в ряд перед стартом, гребцы одеты в цвета благородных владельцев. Красочное зрелище – весла подняты, подобно трубам, гребцы ожидают команды. Все глаз не сводят с короля, он вручает Анне алый шелковый шарф. Она подходит к краю барки, поднимает шарф высоко над головой, на мгновение замирает, отлично понимая, куда устремлены все взгляды. Со своего места я вижу ее в профиль, голова откинута назад, чепец открывает лицо, порозовевшее от удовольствия, темно-зеленое платье туго обтягивает грудь и стройную талию. В этот момент Анна – само воплощение страсти. Шарф падает, лодки рванулись вперед под ударами весел. Она не возвращается на свое место подле короля, на миг забывая о роли, наклоняется через перила, видит – лодка Говардов обгоняет лодку Сеймуров.

– Говард! – кричит Анна. – Давай, Говард!

Словно услышав ее, несмотря на шум и гвалт на берегу, гребцы налегают на весла, лодка вырывается вперед, замирает, снова летит вперед, Сеймуры отстают. Я тоже вскакиваю, все кричат, королевская барка опасно накреняется – придворные, забыв о достоинстве, столпились у борта и вопят каждый свое. Сам король смеется как мальчишка, обнимает Анну за талию и, не заботясь о других, громко поддерживает Говардов, раз это может порадовать девушку в его объятиях.

Мы первые! За сверкающими брызгами не видно весел, но наша лодка, несомненно, обогнала сеймуровскую на полкорпуса. Барабанная дробь и рев труб возвестили Сеймурам – для них все кончено, мы выиграли лодочные состязания, мы выиграли состязания за право зваться первым семейством в стране, девушку, носящую наше имя, держит в объятиях король, она нацелилась на английский трон.

Кардинал Уолси вернулся в Англию с позором, не получив разрешения на аннулирование брака, и сразу же убедился – поговорить с королем наедине ему не удастся. Раньше он решал все – от количества вина на банкете до мирного договора с Францией и Испанией, а теперь оказалось – отчитываться придется одновременно перед Анной и Генрихом как перед королем и королевой. Девчонка, которую он бранил за то, что не блюдет целомудрие и слишком высоко метит, теперь сидит по правую руку короля Англии и презрительно на него смотрит.

Старый, хитрый царедворец, кардинал и виду не показал, что удивлен. Вежливо поклонился Анне и начал доклад. Анна улыбнулась равнодушно, послушала, наклонилась вперед, прошептала какую-то гадость королю на ухо, послушала еще.

– Какой идиот! – бушевала она в нашей спальне.

Я сидела на постели, вытянув ноги, а она опять металась между окном и кроватью, как один из львов в зверинце в Тауэре. Лениво подумалось: «Пожалуй, протопчет след на полу, можно будет показывать любителям реликвий, а назвать „Пытка временем“».

– У этого дурака ничего не вышло.

– Что он говорит?

– Нелегко бросить тетку того, кто держит в своих руках папу и пол-Европы. Вот, бог даст, Франция с Италией объединятся и разгромят Карла Испанского, и тогда Англия предложит свою помощь без всякого риска.

– Придется подождать?

Воздев руки над головой, она прорыдала:

– Подождать? Нет уж! Ты можешь ждать, кардинал может ждать, даже Генрих может ждать, но я-то ждать не могу. Я должна обеспечивать хотя бы видимость развития событий, сохранять иллюзию движения вперед, пусть Генрих влюбляется все сильнее и сильнее, пусть поверит, что дела идут все лучше и лучше, ведь он король и ему всю жизнь твердили – он получит все, чего захочет. Король привык снимать сливки, как мне ему сказать: «А ну-ка подожди»? Как мне его удержать? Как?

Жалко, что нет Джорджа.

– Ты сумеешь. Делай то же самое, что делала раньше. У тебя все прекрасно получится.

Она стиснула зубы:

– Я буду старой и больной, когда наконец дойдет до дела.

Я легонько подтолкнула сестру к большому венецианскому зеркалу:

– Взгляни на себя.

Анну всегда успокаивало лицезрение собственной красоты. Она облегченно вздохнула.

– Ты по-прежнему прекрасна, – напомнила я. – А король всегда говорит – у тебя самый острый ум во всей стране. Родись ты мужчиной, стала бы кардиналом.

Жесткая улыбка искривила губы.

– Уолси был бы в восторге!

Я улыбнулась в ответ, взглянула в зеркало на наши отражения. Как всегда, похожи, но как разнятся цвет волос, глаз, выражение лица.

– Ничего ему против тебя не сделать.

– Даже короля не увидит, пока его не вызовут, уж я прослежу, – злорадно сказала Анна. – Конец их милой болтовне с глазу на глаз. Без меня ничего решаться не будет. Уолси не сможет явиться во дворец, предварительно не уведомив и короля, и меня. Он теряет власть, а я приобретаю.

– Все получится, у тебя годы и годы впереди.

Анна успокаивалась, зато я все больше раздражалась.

Жизнь скользит по накатанной колее. Моя уютная, почти семейная жизнь с Уильямом все-таки вертится вокруг короля и Анны. Мы с сестрой по-прежнему делим комнаты и постель, что полезно, с какой стороны ни посмотреть, а для окружающих по-прежнему считаемся придворными дамами королевы, не более и не менее.

Но с утра до вечера Анна проводила дни бок о бок с королем, как новобрачная, главный советник, лучший друг. В нашу спальню она возвращается лишь переменить платье или урвать минутку короткого отдыха, пока король слушает мессу или отправляется на верховую прогулку в мужской компании придворных кавалеров. Молча ложится на постель, умирая от изнеможения. Пустой взгляд устремлен на полог кровати, глаза широко открыты, но ничего не видят, губы не произносят ни слова.