– А что король?

– Повторяет, что не желает дожидаться решения Рима. Вот умрет архиепископ Уорем, тогда он назначит нового архиепископа, и тот нас поженит. Мы все равно поженимся, что бы там Рим ни решил, «за» они или «против».

– А если Уорем еще долго протянет?

– Не похоже на то, – жестко усмехнулась сестра. – Уж я ему супа не пошлю. Он совсем старик, провел в постели целое лето. Скоро помрет, и тогда Генрих назначит Кранмера[29], этот нас поженит.

Я в сомнении покачала головой:

– Вот так просто? Зачем тогда столько времени потеряли?

– Да, все так просто, – отрезала Анна. – И если бы король был мужчиной, а не мальчишкой-школьником, он бы женился на мне пять лет тому назад и у нас бы уже родились пять сыновей. Но ему все не терпелось убедить в своей правоте королеву, всю страну убедить, что прав. Хочет быть уверен – все делает по праву, истина на его стороне. Настоящий глупец.

– Ты уж лучше такого никому, кроме меня, не говори.

– Все и так знают. – Знакомый упрямый тон.

– Анна, следи за своим язычком и характер свой бешеный придерживай. Ты еще можешь упасть с высот, куда забралась. Даже сейчас.

Она покачала головой:

– Нет. Он мне дал мой собственный титул и состояние, их у меня не отнять.

– Какой титул?

– Мой титул – маркиз Пемброк.

– Маркиза? – переспросила я, думая, что ослышалась.

– Нет. – Она вся сияла от гордости. – Нет, маркиза – титул, который получает женщина, когда выйдет замуж. А я – маркиз, это мой собственный титул. Его у меня никто не отнимет. Даже сам король.

Я закрыла глаза, задохнувшись от зависти и ревности:

– И состояние?

– У меня теперь поместья в Колдкейнтоне и в Ханфорде, это в Миддлсексе, и еще земли в Уэльсе. Приносят до тысячи фунтов в год.

– Тысяча фунтов? – повторила я, вспомнив о своей пенсии – сто жалких фунтов в год.

Анна сияла.

– Я самая богатая женщина в Англии и самая благородная. Собственное богатство, собственный титул. И скоро буду королевой.

Она расхохоталась, вдруг сообразив, какой горечью отдается мне ее победа.

– Ты, наверное, за меня ужасно рада.

– Конечно, сестричка.


На следующий день на конюшнях царила невероятная суматоха. Король отправляется на охоту, и все остальные вместе с ним. Охотничьи лошади оседланы, гончие наготове, выведены в огромный двор, егеря хлыстами пытаются поддержать порядок, собаки в нетерпении нюхают воздух, заливаются радостным лаем. Конюхи мечутся, поправляют уздечки, застегивают пряжки, подсаживают придворных в седла. Мальчишки-подручные тряпицами обтирают крупы коней, наводят последний лоск на и так сияющие шеи. Вороной жеребец Генриха выгибает шею, бьет копытом землю, ждет, пока не появится всадник.

Я оглядываюсь, ищу глазами Уильяма Стаффорда. Вдруг кто-то легонько берет меня за талию, нежный голос шепчет прямо в ухо:

– Меня послали с поручением, всю дорогу назад бежал сломя голову.

Я оборачиваюсь. Он почти держит меня в объятиях. Подвинься я чуть ближе – и наши тела полностью соприкоснутся. Я опускаю веки, от его такого мужского запаха во мне поднимается желание. Снова смотрю в его блестящие темные глаза – они полны нескрываемого вожделения.

– Прошу тебя, бога ради, отодвинься. – Я еле могу говорить.

Он неохотно отпускает меня, отступает на полшага:

– Бог свидетель, мне нужно на тебе жениться. Мария, я больше не в силах сдерживаться. Такого в моей жизни еще не было. Я минуты не могу прожить без твоих объятий.

– Ш-ш-ш, – шепчу я. – Подсади меня в седло.

Я надеюсь, буду подальше от него, может, пройдут слабость в коленях и полуобморочное состояние. Забираюсь в седло, расправляю платье для верховой езды. Он касается подола платья, потом ноги. Смотрит мне прямо в лицо, честно и открыто:

– Ты должна выйти за меня замуж.

Я оглядываюсь, кругом несметное богатство двора, развевающиеся перья на шляпах, бархат и шелк – даже для дня на охоте все разоделись словно принцы.

– Это моя жизнь, – пытаюсь я объяснить. – Мой дом с самого детства. Сначала при французском дворе. Потом здесь. Никогда не жила в простом доме. Никогда не проводила целый год в одной и той же комнате. Я придворная дама из семейства придворных. Не могу я по мановению твоего пальца стать обыкновенной женой и хозяйкой усадьбы.

Рога трубят, король, широкоплечий, улыбающийся, выходит из замка, рядом Анна. Сестра быстрым взглядом окидывает двор, я дергаю ногой, нечего ему меня держать, смотрю на Анну невинным взглядом. Король с помощью конюха вскакивает в седло, тяжело усаживается, разбирает поводья, вот он уже готов. Все, кто еще на земле, торопятся забраться на коней, найти местечко получше в королевской кавалькаде. Придворные поближе к Анне, дамы, как бы случайно, рядом с королем.

– Ты едешь? – быстро шепчу я.

– Хочешь, чтобы я поехал?

Всадники медленно покидают двор, теснясь в арке ворот.

– Лучше не надо. Дядюшка сегодня здесь, он ничего не упускает.

– Как вам будет угодно. – Уильям отступает, вижу, блеск в глазах потух.

Как же мне хочется соскочить с коня, прижаться к его губам, пусть на них снова заиграет улыбка. Но нет, он кланяется, отступает к стене, следит за удаляющейся кавалькадой. Даже не машет мне рукой, не говорит, когда увидит меня снова. Просто отпускает.

Осень 1532 года

Анну с подобающими церемониями возвели в титул маркиза в покоях короля в Виндзорском замке. Король сидел на троне, рядом дядюшка и Чарльз Брендон, герцог Суффолк, прощенный, вернувшийся ко двору как раз вовремя, чтобы стать свидетелем торжества Анны. Казалось, он только что сжевал целый лимон, да еще с кожурой, такая кислая у него улыбочка. Дядюшка тоже улыбался кисловато: с одной стороны, такой успех, богатство и престиж для племянницы, а с другой – уж больно она стала заноситься.

На Анне платье алого бархата, отделанное белым пушистым горностаевым мехом. Волосы, темные и блестящие, ни дать ни взять грива призового коня, распущены по плечам, словно у невесты в день бракосочетания. Леди Мария, дочка герцога Суффолка, несет мантию, подобающую новому титулу Анны, а за ней все мы в новых, с иголочки нарядах – придворные дамы Анны, Джейн Паркер, я и еще с десяток других. Стоим в почтительном молчании позади, пока король накидывает мантию на плечи Анны, возлагает ей на голову маленькую корону.

На пиру мы с Джорджем сидим рядом, смотрим на сестру, она, конечно, подле короля.

Он не спрашивает, завидую ли я. Ответ слишком очевиден.

– Никакая другая женщина с этим не справилась бы, – шепчет он. – Уж больно ей хочется усесться на трон.

– Мне ничего такого не хотелось, – отвечаю. – С самого детства только об одном мечтала: чтобы про меня не забыли.

– Ну, дорогая, пора расстаться с мечтой. – Брат может позволить себе подобную искренность. – Про тебя забыли до конца твоих дней. Мы оба теперь просто пустое место. Если мне чего удастся добиться, то только по ее милости. А тебе вообще не о чем и беспокоиться. Она будет единственной Болейн, о которой узнают люди. Ты – навеки пустое место.

Опять это выражение – «пустое место». Слова брата будто выпускают из меня горечь, я смеюсь:

– Может, это и неплохо – быть пустым местом.


Мы танцуем допоздна, а потом Анна отсылает всех придворных дам, кроме меня.

– Я иду к нему, – заявляет она.

Ей не нужно объяснять, что она имеет в виду.

– Ты уверена? Вы все еще не женаты.

– Кранмер не сегодня завтра станет архиепископом. Я отправляюсь во Францию вместе с королем, он настаивает, чтобы меня принимали как королеву. Он дал мне титул маркиза и земли. Я больше не могу говорить «нет».

– Боже мой, тебе ведь и самой хочется! – Я вдруг поняла: ей тоже не терпится. – Полюбила его наконец?

– Нет, конечно. – Она просто отмахнулась от такой смешной мысли. – Но я его столько времени держу на расстоянии вытянутой руки, что он почти сошел с ума, и я вместе с ним. Я сама так от него завожусь, от всех этих ласк и объятий, уже готова лечь с последним конюхом. Он мне торжественно пообещал. Я почти сижу на троне. Я должна пойти к нему сейчас, сегодня же.

Я налила ей воды в кувшин; пока она мылась, согрела полотенце.

– Что ты наденешь?

– То платье, в котором танцевала. И мою новую корону. Я хочу прийти к нему как королева.

– Лучше бы тебя проводил Джордж.

– Он сейчас придет, я ему уже сказала.

Она вымылась, забрала у меня полотенце. Тело в свете камина и свечей прекрасно, как у дикого зверя.

В дверь тихонько постучали.

– Открой ему, – приказала Анна.

Я помедлила, она уже надела нижнюю юбку, но больше на ней ничего нет.

– Давай открывай, – упрямо повторила она.

Я пожала плечами, открыла дверь. Джордж в ужасе отшатнулся, увидев обнаженную грудь сестры, темную, распущенную гриву волос.

– Входи, – беззаботно кивнула она. – Я почти готова.

Он, по-прежнему потрясенный, бросил на меня вопросительный взгляд, вошел в комнату, уселся в кресло у камина.

Анна, держа корсаж у груди, повернулась спиной к брату – зашнуруй. Он поднялся на ноги, принялся продергивать шнуровку крест-накрест в дырочки. Каждый раз, когда рука касалась ее кожи, я видела – она закрывает глаза, наслаждаясь этими нежными прикосновениями. Лицо Джорджа потемнело, он мрачно выполнял приказ.

– Что еще? – спросил он. – Завязать шнурки на ботинках? Почистить обувь?

– Разве тебе не нравится меня ласкать? – Голос такой дразнящий. – Я и королю гожусь.

– Ты и для борделя годишься, – резко бросил он. – Надевай плащ, коли готова.

– Но скажи, меня всякий захочет, да? – Она уставилась ему прямо в глаза.

Джордж помедлил с ответом.

– Зачем ты меня спрашиваешь? У половины придворных дрожат коленки, едва они тебя завидят. Чего еще тебе надобно?

– Мне все надобно, – ответила она без улыбки. – Я хочу, чтобы ты, Джордж, сказал прямо тут при ней, при Марии, что я лучше всех.

Он тихо рассмеялся.

– А, вечное соперничество, – проговорил он медленно. – Анна, маркиз Пемброк, ты самая желанная и самая богатая в нашем семействе. Обошла нас обоих. Скоро обойдешь и наших достопочтенных папашу и дядюшку – можешь этим гордиться. Чего тебе еще надобно?

Она вся сияла, пока он говорил, но при последнем вопросе сникла, словно от страха, должно быть, вспомнила проклятия женщин на рынке, крики мужчин: «Шлюха».

– Я хочу, чтобы все это знали.

– Ну что, отвести тебя к королю? – деловым тоном осведомился Джордж.

Анна взяла его под руку. Я увидела, как напряглось ее тело, как она улыбнулась брату.

– Ты, наверное, не прочь отвести меня к себе в спальню?

– Если хочешь пойти на плаху за кровосмешение – пожалуйста.

Она игриво хохотнула:

– Ну ладно. Тогда к королю. Но помни, Джордж, ты мой придворный, как и все остальные.

Он склонил голову и повел ее. Я слышала их шаги, сначала в парадном зале, потом на лестнице. Подождала, пока не хлопнула дверь.

Подумала, что Анна, верно, впрямь хочет все на свете. Ее ожидает ночь с королем, а она медлит, чтобы еще разок помучить родного брата.


Она вернулась на заре, в одежде полный беспорядок. Джордж привел ее обратно, мы вместе раздели Анну и уложили в постель. Она слишком устала, не в силах даже вымолвить и слова.

– Итак, дело сделано? – спросила я, когда она закрыла глаза.

– И не раз, осмелюсь заметить, – отозвался брат. – Я ждал прямо под дверью, пытался поспать в кресле. Пару раз за ночь они будили меня криками и возней. Дай бог, теперь появится наследничек.

– Ты думаешь, он точно на ней женится? Не устанет от нее теперь, когда своего добился?

– Месяцев на шесть их хватит. Теперь, когда она и себе кое-какое удовольствие доставила, может, подобреет к нему, а заодно – о боже! – и к нам.

– Если она будет еще добрее к тебе, окажется в твоей постели быстрее, чем в королевской.

Джордж потянулся, зевнул, лениво улыбнулся мне с высоты своего немалого роста.

– Она просто с ума сходила от желания, а девать его было некуда. Ну прямо распирало ее, а теперь поуспокоится. Дай бог, появится ребеночек в животе, кольцо на пальце и корона на голове. Vivat Аnna! Славно потрудилась – дело наконец сделано.


Анна все еще спала, и я подумала – если пойти в покои к дядюшке, должно быть, удастся повидать Уильяма. В замке царила утренняя суматоха, на подходе к кухне громоздились повозки с охапками хвороста, грудами древесного угля, корзинами фруктов и овощей с рынка, молоком, мясом, кругами сыра с окрестных ферм. В дядюшкиных комнатах – обычная суета большого хозяйства. Служанки метут полы, прибирают в парадных комнатах, поварята закладывают поленья в камины, раздувают почти потухшие угли.

Дворяне на службе у дядюшки живут в маленьких комнатенках прямо рядом с парадным залом, солдаты спят в оружейной. Неизвестно, где Уильям. Я прошла в зал, кивком поздоровалась с парой придворных, притворилась, что пришла повидаться с дядюшкой или с матерью.