Никогда еще я так приятно не проводила двенадцать дней после Рождества. Анна ждет ребенка, поэтому излучает здоровье и уверенность. Уильям, теперь уже признанный муж, рядом, малышка в колыбели, красавица-дочь при дворе, Генрих приехал на рождественские каникулы – Анна, опекунша, разрешила. Усаживаясь в двенадцатую ночь за обед в главном зале, вижу сестру на английском троне и всю семью за лучшим столом.

Начинаются танцы.

– Ты просто сияешь, – говорит Уильям, занимая место напротив меня.

– Отчего же не сиять? Наконец-то Болейны получили все, что хотели, могут чуть-чуть расслабиться.

Он смотрит на Анну, ведущую дам в замысловатой фигуре танца, тихонько спрашивает:

– Она беременна?

– Да, – шепчу я в ответ. – Как ты догадался?

– По глазам. К тому же только в это время она способна быть вежливой с Джейн Сеймур.

Не могу сдержать смешок. Джейн, бледная невинность в кремово-желтом платье, стоит, опустив глаза долу, в кругу танцующих, ожидает своей очереди. Делает шаг вперед, в центр круга. Король пожирает ее глазами, как кусок марципанового пирога с глазурью.

– Сущий ангел, – замечает Уильям.

– Змея она напудренная – вот кто, – решительно возражаю я. – Перестань таращиться, я этого не потерплю.

– Анна же терпит, – говорит он вызывающе.

– Поверь мне, она этого не допустит.

– Она зарывается, – заявляет Уильям. – В один прекрасный день он устанет от скандалов, и девушка вроде Джейн Сеймур покажется тихой гаванью.

Качаю головой:

– Она в неделю его уморит – от скуки помрет. Он король, любит охоту, поединки, развлечения. Только мы, девушки из семьи Говард, способны принимать во всем этом участие. Не веришь – посмотри сам.

Уильям переводит взгляд с Анны на Мадж Шелтон, потом на меня и, наконец, на Екатерину Кэри, мою прелестную дочурку. Она сидит, смотрит на танцующих, поворот головы – точь-в-точь зеркальное отражение кокетливой позы Анны.

Мой муж улыбается:

– Я поступил мудро – сорвал самый пышный цветок. Мне досталась лучшая из сестер Болейн.


На следующее утро мы с Екатериной и Анной сидим в покоях королевы. Анна заставила придворных дам вышивать престольную пелену, это напомнило мне времена королевы Екатерины – бесконечное вышивание голубого неба, растянувшееся, казалось, на целую вечность, а ведь тем временем решалась ее судьба. Екатерине, как самой младшей и скромной из придворных дам, позволено лишь подрубать огромный прямоугольник материи, в то время как остальные дамы, стоя на коленях или придвинув табуреты, трудятся над центральной частью. Их болтовня подобна летнему воркованию голубей, лишь голос Джейн Паркер звучит не в лад. Анна, с иголкой в руках, откинувшись в кресле, слушает музыку. У меня тоже нет охоты вышивать; сидя у окна, всматриваюсь в застывший от холода сад.

Громкий стук, дверь распахивается. Входит дядюшка, ищет глазами Анну. Она поднимается на ноги.

– В чем дело? – спрашивает без церемоний.

– Королева умерла.

Он в таком волнении, что забывает – ее надо называть вдовствующей принцессой.

– Умерла?

Дядя кивает. Анна заливается краской, лицо расплывается в улыбке.

– Слава богу, – произносит она просто. – Наконец-то все кончено.

– Господи, благослови и помилуй ее, – шепчет Джейн Сеймур.

Темные глаза Анны вспыхивают от гнева.

– И помилуй вас, Джейн Сеймур, раз вы забыли, что вдовствующая принцесса бросила вызов королю, заманила брата своего мужа в капкан фальшивого брака, принесла ему немало горя и боли.

Но Джейн не дрогнула.

– Мы обе служили ей, – мягко напоминает она. – Королева была доброй женщиной и милостивой госпожой. Конечно, я говорю: «Господи, благослови ее». С вашего позволения, я покину вас и помолюсь за нее.

Казалось, Анна не разрешит. Но, поймав жадный взгляд Джейн Паркер, сестра вспоминает – не пройдет и пары часов, как двор будет во всех подробностях обсуждать малейший скандал.

– Конечно идите, – произносит она почти ласково. – Кто еще пойдет к мессе вместе с Джейн, а кто со мной к королю – праздновать?

Выбор сделать нетрудно. Джейн уходит одна, а мы отправляемся через главный зал к королю.

Он приветствует Анну радостным воплем, обнимает, целует. Можно подумать, он никогда не был рыцарем Верное Сердце для своей королевы Екатерины. Можно подумать, не стало его злейшего врага, а не женщины, двадцать семь лет преданно любившей его, умершей с его именем на устах. Он зовет распорядителя увеселений – поскорее устроить праздник с пиром, с танцами. Английский двор веселится – женщина, не сделавшая ничего плохого, умерла в одиночестве, разлученная с дочерью, отвергнутая мужем. Анна и Генрих одеваются в желтое – радостный, солнечный цвет. В Испании это траурный королевский цвет, хорошая получилась шутка – послы могут доложить императору о двусмысленном оскорблении.

Я не сумела выдавить улыбку, глядя, как Генрих и Анна празднуют победу. Повернулась, пошла к дверям. Кто-то ухватил меня за локоть – дядюшка.

– Ты останешься!

– Это низость.

– Да, возможно. Но ты останешься.

Попыталась ускользнуть, но он держит крепко.

– Она была врагом твоей сестры и нас всех. Она чуть не свалила нас, чуть не победила.

– И было бы справедливо! Мы оба знаем.

Улыбается от души. Его развлекает мое негодование.

– Справедливо или нет, она мертва, а твоя сестра стала королевой, этого никто отрицать не может. Испания не нападет, папа отменит отлучение от Церкви. Возможно, она была права, но ее правота умерла вместе с ней. Если Анна родит сына, мы получим все. Так что останься и смотри повеселей…

Я покорно остаюсь стоять рядом с ним. Анна и Генрих отошли к окну, говорят о чем-то. Сблизили головы, быстрое журчание их речи предупреждает любого – вот величайшие заговорщики на свете. Даже Джейн Сеймур поняла бы – ей не разрушить это единство. Когда королю нужен ум, такой же быстрый и такой же неразборчивый в средствах, как у него, он идет к Анне. Пусть Джейн молится за королеву, Анна будет плясать на ее могиле.

Придворные, предоставленные сами себе, разбиваются на группки и парочки, судачат о кончине королевы. Уильям оглядывает комнату, замечает – я стою с унылым видом возле дяди, подходит предъявить свои права.

– Она остается здесь, – заявляет дядя. – Мы должны держаться вместе.

– Она поступит так, как сочтет нужным, – возражает Уильям. – Не стану ей указывать.

Дядя поднимает бровь:

– Что за редкостная жена!

– Как раз такая мне подходит. – Уильям смотрит на меня. – Ты уходишь или хочешь остаться?

– Пожалуй, останусь. – Мне не хочется спорить. – Но танцевать не буду. Это неуважение к ее памяти, не хочу в этом участвовать.

Появляется Джейн Паркер, заглядывает Уильяму через плечо:

– Говорят, ее отравили. Вдовствующую принцессу. Умерла внезапно, в страшных мучениях, ей что-то подсыпали в пищу. Как вы думаете, кто мог такое сделать?

Старательно отводим глаза от королевской четы – кто больше их выиграл от смерти Екатерины?

– Это бесстыдная ложь. На твоем месте я не стал бы ее повторять, – советует дядюшка.

– Но весь двор только об этом и говорит, – оправдывается она. – Все спрашивают – если ее отравили, то кто?

– Так отвечай: ее вовсе не отравили, она умерла от тоски, слишком много тосковала. Полагаю, женщина может умереть и от клеветы, особенно если порочит могущественную семью.

– Это и моя семья, – напоминает Джейн.

– Совсем забыл, – отвечает дядя. – Ты так редко бываешь с Джорджем, от тебя так мало проку, я иногда даже забываю, что ты наша родственница.

Одно мгновение она выдерживает его взгляд, потом опускает глаза.

– Я бы и рада больше бывать с Джорджем, но он вечно пропадает у сестры, – заявляет она невозмутимо.

– У Марии? – делано удивляется дядюшка.

Джейн вскидывает голову:

– У королевы. Они неразлучны.

– Он понимает – надо быть полезным королеве, надо быть полезным семье. Ты тоже могла бы быть всецело в распоряжении королевы, да и в распоряжении мужа.

– Сомневаюсь, что ему вообще нужна женщина, – взрывается Джейн. – Кроме королевы, разумеется. Вечно он то с ней, то с сэром Фрэнсисом.

Я так и застыла, даже на Уильяма не осмеливаюсь взглянуть.

– Твой долг – быть рядом с мужем, нужна ты ему или нет, – спокойно отвечает дядя.

Боюсь, она начнет спорить, но Джейн только хитренько улыбается и отходит.


Анна позвала меня к себе за час до обеда. Заметила – я не переоделась в желтое к празднику.

– Тебе лучше поторопиться!

– Я не иду.

Думала, начнет требовать, но Анна предпочла уклониться от ссоры:

– Ладно, только объяви, что нездорова. Не желаю лишних вопросов.

Полюбовалась на свое отражение в зеркале:

– Можешь мне объяснить, почему я поправляюсь быстрее, чем с предыдущими? Значит, ребенок лучше растет, правда? Значит, он крепкий?

– Конечно, – успокоила я. – Ты хорошо выглядишь.

Она уселась перед зеркалом:

– Расчеши меня. Никто не делает этого лучше.

Сняла с Анны желтый чепчик, оттянула назад густые блестящие волосы. Взяла одну из ее серебряных щеток, потом другую, словно лошадь чищу.

Анна откинула голову в ленивом наслаждении.

– Он будет крепким. Никто не знает, как был зачат этот ребенок, Мария. И никто никогда не узнает.

Мои руки вдруг отяжелели, стали неловкими. В голове промелькнуло: колдуньи, заклятия, чем еще она воспользовалась?

– Он будет величайшим принцем, которого знавала Англия, – продолжала Анна тихонько. – Потому что я дошла до врат ада, чтобы заполучить его. Ты никогда не узнаешь.

– Так и не говори, – попросила я малодушно.

Она рассмеялась:

– О да! Подбери юбки, чтобы не выпачкаться в грязи, сестренка. Ради Англии я отважилась на такое, что тебе и не снилось.

Заставила себя снова взяться за щетку, успокаивающе приговариваю:

– Уверена, ты совершенно права.

Несколько минут она сидела спокойно, потом открыла глаза и удивленно произнесла:

– Мария, наконец-то!

– Что?

– Ребенок! Он только что шевельнулся.

– Где, покажи!

Она нетерпеливо шлепнула рукой по тугому корсажу:

– Вот здесь! Прямо здесь! – Она затихла, лицо сияет, раньше я никогда ее такой не видела. – Снова! Как легкое трепетание. Это мой ребенок, он шевелится. Хвала Господу, я жду ребенка, живого ребенка!

Она вскочила, волосы в беспорядке падают на плечи.

– Беги скажи Джорджу!

Даже зная их близость, я удивилась:

– Джорджу?

– Я имела в виду – королю, – поспешно поправилась Анна. – Приведи его сюда.

Я побежала в королевские покои. Его одевают к обеду, в спальне с полдюжины кавалеров. Прямо в дверях я присела в реверансе, он просиял от удовольствия при виде меня:

– Это же другая Болейн! Та, у которой хороший характер!

По комнате прокатились смешки.

– Королева умоляет вас, сэр, тотчас прийти к ней. У нее хорошая новость, которую она не может скрывать ни минуты.

Рыжеватые брови приподнялись. Вид у него поистине величественный.

– Она посылает вас, словно пажа, привести меня, как щенка?

Я снова сделала реверанс.

– Сэр, ради такой новости я готова бежать со всех ног, а вы, зная, в чем дело, пошли бы на свист.

За моей спиной раздался ропот, но король уже накинул золотистую мантию, разгладил обшлага из меха горностая.

– Ведите, леди Мария. Щенок готов идти на свист. За вами – куда угодно.

Я легонько коснулась его протянутой руки, он притянул меня ближе, я не противилась.

– Замужество идет вам, Мария, – шепнул он доверительно, пока мы спускались по лестнице, половина придворных – за нами. – Вы прелестны, как в те времена, когда были моей маленькой возлюбленной.

Чем сильнее он ластится, тем больше я настораживаюсь.

– Это дело давнее, – отвечаю осторожно. – Зато ваше величие с тех пор по меньшей мере удвоилось.

Как только у меня вырвались эти слова, прокляла себя за глупость. Хотела сказать: он стал могущественнее, прекраснее, а получилось – какая же я идиотка, – что он стал в два раза толще (чудовищная, но правда).

Он так и застыл, не дойдя трех ступенек до конца лестницы. Я глаз не смела поднять, чуть на колени не упала со страха. Хоть весь свет обойди, среди придворных дам не найдешь более неловкой, с моей страстью говорить комплименты и полным неумением делать это как следует.

Раздался громовой рев, я взглянула на короля и, к неимоверному облегчению, увидела – он хохочет.

– Леди Мария, вы что, совсем разум потеряли? – осведомился он.

Я тоже начала смеяться:

– Похоже на то, ваше величество. Я имела в виду, тогда вы были моложе, я была девчонкой, зато теперь вы король среди принцев, а получилось…

Мои слова заглушил новый раскат хохота. Придворные позади нас вытянули шею, наклонились, желая понять, что развеселило короля, почему я краснею от стыда и смеюсь одновременно.