Она покачала головой:

– Позволь мне остаться. Я останусь тут, покуда тетушку Анну не отправят в монастырь и все будет кончено.

– Как она себя чувствует?

– Хорошо. Все время в молитве, готовится к затворнической жизни. Она знает – ей уже не быть королевой. Не сомневается – больше ей не увидеть принцессу Елизавету, ее дочери не стать королевой. Суд кончился, теперь стало полегче. Там ее никто не слушал, только смотрели на нее – вот так ужасно. Сейчас она поспокойнее.

– А Джорджа ты не видела? – Я старалась не показать виду, но голос мой дрожит от горя.

Дочь взглянула на меня с жалостью. Темные болейновские глаза.

– Это тюрьма, матушка, я не могу расхаживать с визитами.

Я покачала головой, – конечно, глупый вопрос.

– Когда я тут останавливалась раньше, Тауэр был просто одним из королевских замков. Каждый мог ходить куда хотел. Ясно, теперь все иначе.

– Женится король на Джейн Сеймур? Она хочет знать.

– Скажи ей, похоже, что непременно. Он бывает у них дома каждый вечер. Все как в былые дни, когда он Анну обхаживал.

Екатерина кивнула – пора идти, часовой уже беспокоится.

– Передай Анне… – У меня не было сил продолжать.

Слишком много хочется сказать в одной фразе. Столько лет соперничества, вынужденного единства, всегда и во всем. Они спаяли нашу любовь, заставляли нас поддерживать друг друга. Как выразить все это в одном слове, как сказать, что я ее все равно люблю и счастлива быть ее сестрой, даже если знаю, она сама обрекла себя на это, да и Джорджа потащила за собой? Я никогда не прощу ее за брата, но вместе с тем как же хорошо я ее понимаю!

– Что ей передать? – нетерпеливо переспрашивает Екатерина.

– Передай ей, что я о ней думаю. Все время. Каждый день. Как всегда.


На следующий день брат был обезглавлен, а вместе с ним и его любовник Фрэнсис Уэстон, и другие – Генрих Норрис, Уильям Брертон и Марк Смитон. Прямо здесь, на зеленой лужайке Тауэра, на глазах у Анны. Она смотрела, как умирают друзья, а за ними и брат. Я гуляла у реки с малышкой на руках, старалась не думать о том, что происходит. Дул легкий ветерок, над головой печально кричали чайки. В прибое болтались вынесенные на берег обрывки канатов, деревяшки, раковины и водоросли. Серая вода, запах соли в воздухе, я медленно иду, качаю малютку, пытаюсь понять, что же случилось с нами, Болейнами. Вчера мы правили целой страной, а сегодня мы – осужденные преступники.


Для казни Анны вызвали палача из Франции. Король планирует помилование в последнюю минуту, хочет, чтобы представление удалось на славу. В Тауэре, рядом с башней Бошан, опять сколачивают эшафот.

– И король ее помилует?

– Так твой отец говорит, – кивает Уильям.

– Ему нужен настоящий маскарад. – Я же знаю Генриха. – Прикажет помиловать в самую последнюю минуту, все будут так рады, что забудут о смерти этих пятерых.


Палач все задерживается во Франции. Еще день, за ним другой, а на эшафоте так никто и не появляется в ожидании королевского слова. Екатерина, как маленькое привидение, выскальзывает за ворота Тауэра.

– Сегодня приходил архиепископ Кранмер, принес бумаги, аннулирующие брак. Она все подписала. Они обещали ее помиловать, если она подпишет, отправить в монастырь.

– Благодарение Господу. – Боже, как же я боялась. – Когда ее отпустят?

– Наверное, завтра. Отправят жить во Францию.

– Ей там понравится, помяни мое слово, она в пять дней станет в монастыре настоятельницей.

Дочь слабо улыбнулась. Лиловые круги под глазами от усталости.

– Уходи отсюда сегодня. – Внезапно меня охватывает тревога. – Все уже почти кончено.

– Я приду, когда смогу, – обещает она. – Когда Анна уедет во Францию.


Я лежу ночью без сна, уставившись на полог нашей кровати. Шепчу на ухо Уильяму:

– Король сдержит слово, помилует ее в последнюю минуту?

– Конечно, – успокаивает меня муж. – Он уже получил все, что ему нужно. Ее обвинили в прелюбодеянии, значит мертвый уродец родился не от него. Брак аннулирован, будто его вовсе не было. Все, кто сомневался в его мужских способностях, мертвы. Зачем еще ее убивать? Смысла не имеет. Он пообещал ей помилование. Она подписала все бумаги. Теперь ему остается только сдержать слово и послать ее в монастырь.


На следующий день ее привели на эшафот. Позади придворные дамы, среди них моя маленькая дочка.

Я в толпе, у самой стены. Но и отсюда мне видна изящная фигурка в черном платье, темный чепец сдвинут, густые волосы рассыпаются по плечам. Сказала что-то, мне не слышно, да и какая разница. Все это чепуха, очередное представление, вроде короля, обряженного Робин Гудом, и придворных дам – поселянок в зеленом. Я жду, чтобы открылись выходящие к Темзе ворота, забили барабаны королевской барки, сверкнули весла в темной воде. Я жду появления короля, его слов, дарующих сестре помилование.

Он опять запаздывает, наверное, приказал задержать казнь, подождать, пока над рекой не пропоют трубы, возвещая прибытие монарха. Генрих всегда любил театральные появления. Теперь мы все ждем, когда развернется последнее действие этой драмы, он произнесет заготовленную речь – помилование. Анну отправят во Францию, я заберу дочь и поеду домой.

Вот она повернулась к священнику для последней молитвы. Сняла чепец, расстегнула подвеску с буквой «Б». Я вонзаю ногти в ладони, сил нет терпеть – Анна красуется в последний раз, а король, как всегда, опаздывает. Почему бы им уже не сыграть до конца, не отпустить нас наконец по домам.

Одна из женщин, не Екатерина, выступила вперед, завязала сестре глаза, помогла ей встать на колени на эшафоте, отступила назад – теперь Анна совсем одна. Как поле ячменя на ветру, толпа у эшафота тоже преклонила колени. Только я стою прямо, гляжу поверх голов на сестру. Она на коленях в черном платье с вызывающе красной юбкой, глаза завязаны, лицо белее мела.

Меч палача уже сверкнул на солнце, а я все еще жду королевской барки. Вот меч, подобно молнии, идет вниз, вот ее голова отделилась от туловища. Все, конец старинного соперничества между мной и другой Болейн.

Уильям бесцеремонно втолкнул меня в одну из ниш в стене. Бросился вперед, расталкивая тех, кто столпился вокруг помоста, где тело Анны заворачивают в белое полотно перед тем, как унести. Хватает Екатерину в объятия, будто она по-прежнему маленькая девочка, несется с ней сквозь еще не пришедшую в себя от ужаса толпу.

– Все, конец, – только и говорит он. – Пойдем уже.

Толкает нас перед собой, словно в приступе бешенства. Мы выходим из ворот Тауэра, из Сити, пробираемся сквозь толпы народа обратно, к себе. Повсюду люди разговаривают о происшедшем, выкрикивают новости, у каждого свой рассказ: наконец обезглавили проклятую шлюху, убили бедняжечку-королеву, избавились от честной жены, чего только не говорят об Анне, как, впрочем, всю ее жизнь.

Екатерина споткнулась, ее не держат ноги, Уильям поднял девочку на руки, понес как младенца, голова в полудреме прислоняется к его плечу. Столько дней она не спала вместе с моей сестрой, ожидая помилования, они же обещали, обещали. Шагаю, с трудом выбирая путь по булыжной мостовой, и все никак не могу поверить – он ее не помиловал. Тот, кого я так любила, прекраснейший принц христианского мира, превратился в невероятное чудовище, которое не держит данного слова. Приказал казнить жену только потому, что не сможет перенести, если она останется жить, полная презрения к нему. Забрал у меня Джорджа, моего дорогого Джорджа. Лишил меня второй половины – моей сестры.

Екатерина спала весь день и всю ночь. А когда проснулась, кони были уже готовы, и прежде, чем дочь успела слово сказать, ее уже посадили на лошадь. Мы добрались до реки, пересели на корабль, поплыли вниз по течению, в Ли. Только на барке она немного поела. Генрих не отходил от сестры ни на шаг. Малышка спит у меня на руках, я смотрю на старших детей – благодарение Богу, мы сбежали из города, и если удача нам не изменит, если мы все будем делать по-умному, доживем в глуши, незамеченными, до нового царствования.

Джейн Сеймур выбирала подвенечное платье в тот самый день, когда казнили мою сестру. Не мне ее за это осуждать. Анна да и я сама поступили бы так же. Если король Генрих передумает, поздно будет жалеть, благоразумной женщине лучше не возражать монарху, а повиноваться. Особенно теперь – с одной верной женой он уже развелся, а другую обезглавил, вошел во вкус власти.

Джейн будет новой королевой, ее дети, коли родятся, станут принцами и принцессами. Или, как другим королевам до нее, придется ей считать месяц за месяцем, ждать в отчаянной надежде, мечтать о зачатии сына, понимая, что с каждым днем любовь короля все слабее и слабее, а терпения у него все меньше и меньше. А может, проклятие Анны, пожелавшей ей умереть родами, предсказавшей смерть ее младенцев, обернется пророчеством. Не завидую я Джейн Сеймур. Я уже видела двух королев, двух жен Генриха, особой радости эти браки им не принесли.

А что до нас, Болейнов, отец прав: нам остается одно – попытаться выжить. После смерти Анны даже дядюшку покинула удача. Поставил Анну на кон, точно так же, как поставил бы меня или Мадж. Коли девчонка годится для того, чтобы соблазнить короля, – хорошо; коли на ней можно сорвать королевский гнев – отлично. Для того чтобы добраться до вершины, занять подобающее место, девчонок не жалко, в семействе Говард в них недостатка нет. Он-то снова сядет за игорный стол. Только с нами, Болейнами, покончено. Мы потеряли нашу девчонку, знаменитую королеву Анну, мы потеряли Джорджа, наследника семейного богатства. Дочь Анны Елизавета теперь пустое место, ей еще хуже, чем всеми презираемой принцессе Марии. Елизавете уже никогда не называться принцессой. Ей теперь никогда не сидеть на троне.

– Вот и хорошо, – сказала я тихонько Уильяму, когда сын и дочка заснули, убаюканные мерным покачиванием барки во время отлива. – Хочу жить с тобой в деревне, воспитывать детей, учить их любить друг друга и бояться Бога. Хочу немного покоя. Я уже по горло сыта придворной игрой на крупную ставку. Вижу, чем приходится расплачиваться, слишком высока цена, не по карману. Мне нужен только ты. Хочу жить в Рочфорде и любить тебя.

Он обнял меня, прижал к себе, укрыл от холодного, без устали дующего с моря ветра.

– Договорились. Твое дело, благодарение Богу, сделано. – Муж посмотрел туда, где на носу барки спали дети. Лодка шла вниз по течению реки, покачиваясь под мерными ударами весел гребцов. – А эти двое? Когда-нибудь им придется плыть вверх по течению, обратно ко двору, обратно к власти.

Я покачала головой: не хочу.

– Наполовину Болейны, наполовину Тюдоры, – задумчиво сказал Уильям. – Боже мой, что за сочетание. И их кузина Елизавета – тоже наполовину Болейн, наполовину Тюдор. Заранее не предскажешь, что им в голову взбредет.