Сесил неизменно заставлял себя ждать: по его мнению, это доказывало его превосходство над окружающими. Обычно, если среди окружающих оказывалась Оливия, это невероятно ее раздражало, но сейчас она надеялась, что ожидание продлится не меньше часа.

Митчел остановился перед другим портретом, и Оливия поспешила присоединиться к нему, но тут же изумленно ахнула. Он рассматривал изображение девушки, скромно сидевшей на садовых качелях: в длинные волосы вплетены розовые бутоны, почти такие же, как вышитые шелком на юбке белого платья.

Митчел косо глянул на Оливию.

– Вы? – коротко спросил он.

– Господи Боже! Как вы угадали? В то время мне едва исполнилось пятнадцать!

Вместо ответа он кивнул в сторону другого портрета:

– И это тоже вы?

– Да. Тут мне двадцать, и я только что обручилась с мистером Хибертом. Вот он, на соседнем портрете. Нас нарисовали в один день.

– Что-то вы вовсе не выглядите такой счастливой, как полагалось бы в такую минуту.

– Так и было, – призналась Оливия, забывая, что это она хотела вызвать Митчела на откровенность, а не наоборот. – Я считала, что он... и его семья... немного занудны.

Митчел впервые открыто улыбнулся.

– А почему вы так считали? – допытывался он, словно забыв о присутствии Кэролайн.

– Теперь... теперь все кажется ужасно глупым, но один из его предков подписал Декларацию независимости, а другой был генералом во время Гражданской войны, и его семейка слишком много из себя строила... ну знаете, прямо так и пыжились от гордости и вечно хвастались своими заслугами.

– Возмутительное поведение, – с деланной серьезностью согласился он.

Оливия, в полном восторге от этой перепалки, решилась на большее:

– Вот именно. Можно подумать, они явились в Америку на «Мэйфлауэре»!

Корабль, на котором прибыли в Америку первые поселенцы.

– Уверен, что они пытались, – пошутил Митчел, – но корабль был слишком маленьким, и им, скорее всего не удалось достать билеты.

– Что же, вероятно, потому, – призналась Оливия, наклонившись поближе, – что на борту уже были мы!

Митчел рассмеялся, и Оливия, окончательно потеряв голову, выпалила свои затаенные мысли:

– Мужчины в роду Уайаттов, все до одного, красавцы, но в мое время мы назвали бы вас хрустальной мечтой, молодой человек.

Лицо Митчела окаменело в тот момент, когда она обмолвилась о его принадлежности к роду Уайаттов, но Оливия так отчаянно хотела набрать потерянные очки, что указала на единственную черту, которой не обладали его предки:

– Правда, у них карие глаза, зато у тебя – синие.

– Непонятно, как это произошло, – скучающе протянул он.

– Твоя ма...

Оливия было осеклась, но тут же передумала и решила, что он имеет право знать. Может, даже хочет знать.

– Я помню, что у твоей матери были прелестные синие глаза. Никогда не видела такого оттенка, как у нее, ни до, ни после.

Она ожидала расспросов, но вместо этого он сложил руки на груди и с ледяным нетерпением уставился на нее. Похоже, ему действительно все равно! Оливия поспешно отвела глаза и показала на маленький портрет, висевший как раз под изображением Джорджа Хиберта.

– Что ты думаешь о нем? – спросила она, стараясь привлечь внимание внучатого племянника к солидному джентльмену в крахмальной рубашке и галстуке в розовую, голубую и желтую полоску.

– Думаю, что у него омерзительно дурной вкус, по крайней мере в отношении галстуков, – резко ответил Митчел и отвернулся.

Оливия повернулась к Кэролайн, которая медленно покачала головой, словно подтверждая очевидное: тетка сделала одну ошибку упомянув о матери, и вторую – пытаясь заставить Митчела признать родство с оригиналами портретов.

Поэтому Оливия молча наблюдала, как он переходит от одного портрета к другому высокий, широкоплечий мужчина, как две капли воды похожий на своих предков. Гордость заставляла Митчела отрицать и сходство, и наследие, но Оливия молча дивилась бесплодности его усилий. Его предки, все до одного, были такими же высокими, с такой же гордой осанкой» острым умом... и изменчивым темпераментом. В точности как у него.

Она вспомнила о язвительном замечании в адрес своего свекра, действительно имевшего несчастье выбирать на редкость безвкусные галстуки, посмотрела на профиль Митчела и слегка повеселела. От носков сверкающих черных итальянских мокасин до сшитого на заказ костюма цвета маренго, белоснежной сорочки и безупречной укладки густых темных волос Митчел, как все мужчины Уайаттов, был прекрасно ухоженным воплощением хорошего, но консервативного вкуса.

Однако она успела обнаружить три особенности, несомненно, отличавшие его от предков: сдержанное чувство юмора, вкрадчивое светское обаяние и неотразимая улыбка. Сочетание было поистине смертоносным, то есть убийственным, до того, что даже у старухи вроде нее немного закружилась голова. Мужчины в семье Уайаттов были властными и энергичными, но обычно почти не обладали чувством юмора, не говоря уже о каком-то обаянии. Если их стиль – Хамфри Богарт, то Митчел был Кэри Грантом, с квадратной челюстью и ледяными синими глазами.

– Это не займет много времени, – резко бросил Сесил, врываясь в кабинет.

Оливия едва заметно поморщилась, наблюдая, как брат идет к письменному столу. До чего же неприятно, что, хотя брат на два года старше, артрит не согнул его позвоночника.

– Садитесь, – велел он.

Митчел подошел к Оливии и выдвинул для нее кресло, а сам шагнул к углу стола, сунул руки в карманы и поднял брови.

– Я сказал, садись! – рявкнул Сесил.

Легкая саркастическая усмешка тронула губы Митчела. Оглядевшись, он остался на месте.

– Кого ты ищешь? – спросил Сесил.

– Вашу собаку.

Оливия внутренне сжалась, а Кэролайн затаила дыхание. Сесил долго, пристально смотрел на него с неприязнью и, кажется, с уважением.

– Как пожелаешь, – процедил он, переводя взгляд на Оливию и Кэролайн. – Я хотел, чтобы вы двое тоже присутствовали, поскольку чувствовал себя обязанным перед Митчелом сказать это при всех и потому что, как рассудила судьба, мы единственные взрослые, оставшиеся в этой семье.

Взгляд его снова остановился на Митчеле.

– Много лет назад гордость и гнев подтолкнули меня на величайшую несправедливость, и я намереваюсь признать это сейчас, перед твоей теткой и невесткой. Мой гнев не имел ничего общего с тобой и был направлен на твоего отца и женщину, ставшую твоей матерью. Мой сын Эдвард был настоящим бабником, и это меня бесило. Когда его молодая жена умирала от рака, он ухитрился сделать ребенка другой женщине, твоей матери, и за это я так и не смог его простить. Как и не мог простить твоей матери полное отсутствие моральных принципов. Она связалась с моим распутным сыном, хорошо зная, в каком состоянии находится его жена, но при этом забыла об элементарной порядочности. Она так и не поняла, как оскорбляет его первую жену, настаивая, чтобы он женился на ней всего через полгода после ее смерти. Мало того, позволила себе забеременеть и родить ребенка только с той целью, чтобы подцепить выгодного мужа и войти в нашу семью.

Сесил замолчал. Оливия встревоженно изучала лицо Митчела, гадая, что он думает, услышав уродливую правду о родителях. Но вид у него был по-прежнему отсутствующий, словно ему рассказывали не слишком приятную историю о не слишком хороших знакомых. Не заметь Оливия слегка сведенных бровей, посчитала бы, что ему попросту скучно.

Безразличный к столь тонким нюансам, Сесил продолжал:

– Могу я быть до конца откровенным?

– Ради Бога, сколько угодно, – отозвался Митчел с издевательской учтивостью.

– Я был крайне возмущен, нет, взбешен поведением твоих родителей, но когда твоя мать наняла пройдоху – адвоката, чтобы вытянуть у меня деньги и заставить воспитывать своего незаконного ребенка как истинного Уайатта, мое отвращение переросло в ненависть, и я был готов сделать все, что в моих силах, лишь бы ей ничего не досталось. Все, что угодно. Можешь ты понять мои чувства?

– Прекрасно.

– Если бы твоя мать просто хотела денег, чтобы воспитывать сына и жить прилично, я мог бы ей посочувствовать, – добавил Сесил, и Оливия впервые увидела нечто вроде удивления, промелькнувшего на замкнутом лице Митчела. – Но в ней не было ни крошки материнского чувства. Главным для нее были деньги и возможность находиться среди богатых людей. И она считала, что для ребенка этого тоже будет достаточно.

Сесил встал. Оливия заметила, что для этого ему пришлось опереться обеими руками о столешницу, словно он был куда слабее, чем хотел показать.

– Ты был отпрыском безвольного непорядочного человека и хитрой, алчной маленькой потаскушки. Мне и в голову не приходило, что из тебя могло получиться что-то хорошее, но, как выяснилось, я ошибался. Кровь Уайаттов дала себя знать. Я любил твоего брата Уильяма, и он был хорошим мужем и отцом, но слишком мягкосердечным человеком. Кроме того, он, как и Эдвард, был полностью лишен честолюбия. Ты же, Митчел, унаследовал лучшие черты своих предков. Я выбросил тебя в этот мир, не дав ничего, кроме образования и возможности завести нужные связи. Ты же всего за десять лет создал впечатляющую финансовую империю, унаследовав способности от Уайаттов. Пусть ты не рос в нашей семье, зато ты один из нас, – договорил Сесил, выжидающе поглядывая на Митчела.

Но тот, вместо того чтобы радоваться, явно развлекался.

– Должен ли я считать это комплиментом?

Брови Сесила сошлись вместе, но губы тут же приподнялись в довольной улыбке.

– Разумеется, нет. Ты Уайатт, а Уайатты не ищут и не нуждаются в одобрении окружающих. – И, словно осознав, что он ничуть не смягчил внука, Сесил сменил тактику: – И поскольку ты – Уайатт, должен понимать, как трудно признать, что гордость и гнев много лет назад подтолкнули меня к роковой ошибке – ошибке, за которую ты платил всю жизнь. Я не жду прощения, потому что Уайатты не требуют простых извинений за то, что простить нельзя, а мне уже восемьдесят лет, так что для покаяния осталось немного. Я тоже Уайатт, так что не могу просить прощения. Я могу просить только этого. – Старик вытянул трясущуюся руку: – Ты можешь пожать ее?

Оливия была тронута почти до слез, а мягкая нижняя губка Кэролайн подрагивала в ободряющей улыбке, но Митчел проигнорировал жест деда.

– Нет, пока не пойму, о чем мы сговариваемся.

– Сегодня мой восьмидесятый день рождения, – устало бросил Сесил, убирая руку. – Я отвечаю за Оливию, Кэролайн и молодого Билли. Но когда уйду, за ними будет некому присмотреть. Я знаю, что Оливия неравнодушна к тебе и, вне всякого сомнения, считает союзником, поскольку вы оба проигнорировали мое требование припарковать машины на улице.

Митчел бросил удивленный взгляд на Оливию, и она вроде бы различила, как весело блеснули его глаза, прежде чем он вновь повернулся к Сесилу.

– Я знаю также, что Уильям с первой встречи ощутил родственную связь с тобой, а наш Уильям прекрасно разбирался в людях. Кэролайн и юный Билли говорят, что со времени исчезновения Уильяма ты проводишь с ними много времени и, полагаю, сумел заслужить их расположение.

Сесил помолчал, но Митчел ничем не подтвердил и не опроверг его слова, так что он снова протянул руку и очертя голову бросился вперед:

– Нравится тебе или нет, но ты мой внук. Мне, и особенно им, необходимо знать, готов ли ты принять эту роль и будешь ли заботиться о них, когда меня не станет. Итак, пожмем друг другу руки в знак согласия?

Оливии оставалось только удивляться, до чего же умно Сесил изложил свою просьбу. Значит, он делает это ради нее и Кэролайн?

Она страшно обрадовалась, когда Митчел, секунду поколебавшись, обменялся рукопожатием с дедом.

– Значит, это улажено, – буркнул Сесил, сбрасывая мантию беспомощной слабости, как плохо сидящий пиджак. – Оливия, Кэролайн, ведите Митчела в гостиную и постарайтесь, чтобы он встретился со всеми нужными людьми.

– Ты не собираешься сделать что-то вроде объявления насчет того, кто он и где был все это время?

– Разумеется, нет! Официальное объявление даст повод к дополнительным вопросам, на которые у меня нет ни малейшего желания отвечать. Я уже упомянул кое-кому, что Митчел был достаточно добр, чтобы на время оставить свой бизнес в Европе и провести несколько недель с нами. Ведите себя так, словно все давно знают, кто он. Собственно говоря, многие успели с ним познакомиться раньше.

Вполне удовлетворенный исходом дела, Сесил шагнул к двери.

– И каким образом, спрашивается, я должна это сделать? – осведомилась Оливия.

Сесил раздраженно обернулся:

– Подходишь к очередной компании и говоришь: «Надеюсь, вы все знакомы с Митчелом?» А когда кто-то говорит, что незнаком, изображай удивление. Остаток вечера они проведут, гадая, как и когда успели оскорбить меня настолько, чтобы оказаться вне круга избранных.

Он снова пошел к двери, обернулся, и губы его тронула коварная ухмылка.