Главным образом, получить в целости и сохранности.

— Давай присядем здесь, — сказал я Одри, отодвигая для нее стул, расположенный как раз напротив своих родителей. Она молча кивнула мне и даже не взглянула на них, словно бы не вынесла их присутствия, если бы подняла глаза.

Мой отец кивнул нам, взявшись за свой стакан с бурбоном, и я заметил, что его глаза скользят вниз к груди Одри.

— Отец, — сказал я ему холодно, — глаза на меня.

Он послал мне неодобрительный взгляд и сделал глоток бурбона.

— Однажды и я был молод, ты же знаешь.

— Да ты что? — спросил я и сел рядом с Одри. — Я не помню. Похоже, ты был стариком всегда.

Он фыркнул на меня.

— Ты сегодня в исключительной форме, — сказал он, глядя на меня поверх очков.

— И ты тоже. Ты даже произнес больше, чем четыре слова.

В своей обычной манере он поворчал на меня и вернулся к меню. По сравнению с матерью, мой отец был всего лишь плоским макетом личности. Он вечно держался в тени, и был просто голосом на другом конце линии своего офиса. Я всегда думаю о нем как о человеке, одетым в одежду нейтральных тонов, накаченным бурбоном, смотрящим злыми глазами на мир из-за очков от «Армани». Я часто думал о том, что моя мать выбрала его во многом потому, что он делал то, что она ему говорила.

Интересно, боролся ли он с ней из-за Даниэль, или просто подчинился. Может быть, она никогда не говорила ему об этом, но он должен был догадаться. Моя мать была непростой женщиной. Я бы не удивился, если бы он ничего не сказав, просто вернулся в свой кабинет утром в понедельник после аварии, как ни в чем не бывало.

Словно его жена никогда не убивала девушку.

После того, как мы сели, Селия вплыла в помещение, одетая в насыщенно-розовое платье с воротником под шею, видимо, для того, чтобы замаскировать имеющиеся морщины, которые она умело скрыла под платьем. Если она и была удивлена тем, что мы сели напротив них, то ее лицо ничего не выдало. Не то чтобы я не ожидал этого. Она была либо настолько безнравственной, что у нее не было совершенно никаких угрызений совести, либо ее лицо было настолько накачано наполнителем, что оно не смогло бы двигаться еще пару недель. В любом случае, ее гладкое лицо было таким, как я того и ожидал.

— Здравствуй, Джеймс, — сказала она. — Одри.

Одри кивнула ей и отвернулась, а я устроился поудобнее, готовясь к тому, что предстоит мучительно долгий ужин, состоящий из нескольких блюд.

— Выпей еще, — сказал я негромко Одри прежде, чем был подан десерт. — Тебе это понадобится.

— Да, сэр, — ответила она, подзывая официанта.

Мои родители вели себя цивилизованно в течение всего ужина, но все-таки было еще кое-что. Моя мать задавала мне ничего не значащие вопросы по поводу нескольких бизнес-проектов. После этого, наконец-то, сдавшись, она повернулась к отцу и стала обсуждать с ним свои различные запланированные общественные мероприятия.

После того как Одри выпила свой напиток, и мы закончили с десертом, я резко встал.

— Мама, нам нужно поговорить с тобой, — сказал я. — Следуй за мной.

Так же как и Одри, моя мать послушно вышла со мной в почти пустой вестибюль, где мы заняли столик возле камина.

— Что такое? — спросила Селия и бегло взглянула на Одри.

— Джеймс может говорить за себя, — пробормотала Одри, все еще не глядя на мою мать. За весь ужин она не проронила ни слова, и теперь выглядела напряженной и такой маленькой в громадном кресле, в которое она села.

Я допил остаток бурбона и подался вперед в своем кресле.

— Я хочу, чтобы ты кое-что знала, мама. Одри вчера рассказала мне о состоявшемся вчера разговоре с тобой по поводу ее брата и того, что ты звонила ее матери. Я хочу, чтобы ты знала, что я сам урегулирую эти вопросы в будущем.

Селия стрельнула глазами в Одри, словно лазерами.

— Мне казалось, что я говорила тебе о том, что этот разговор должен был остаться между нами, дорогая. Я желала бы сказать, что удивлена, но …, — она повернулась ко мне. — Я хочу, чтобы ты знал, я пыталась тебя защитить. От этой девицы и ее лжи. Что еще ты можешь сказать, Джеймс?

Я сжал свой стакан так сильно, что даже удивился, что он сразу не треснул в моей руке.

— Одри также сообщила мне о своем… подозрении по поводу смерти Даниэль, моей школьной подруги.

Мама внимательно наблюдала за мной. Как всегда, на ее лице не дрогнул ни один мускул.

— Она и мне сообщила об этом, сказав, что считает, будто бы я была вовлечена в это.

— Это то, что она заявила.

Я увидел, что Одри быстро посмотрела на меня в замешательстве. Моя голова пульсировала.

— Ты знаешь, что у меня есть некоторые серьезные разногласия с тобой, мама. Но я не верю, что ты действительно была способна на что-то такое ужасное. И я не верю в это. Поэтому я хочу, чтобы ты знала, Одри и я возвращаемся домой сегодня вечером. И это будет последний раз, когда мы видим друг друга. Я позабочусь о ней и ее семье, и удостоверюсь, что ничего о наших с ней отношениях или ее обвинений по поводу смерти Даниэль никогда не выплывет наружу.

Я сделал глубокий вдох.

— Потому что, хотя я и верю, что она испытывала ко мне чувства, теперь я знаю правду о том, что она всего лишь упакованная как подарок, шлюха-шантажистка, как и ее мать.

— Яблоко от яблони недалеко падает, дорогая, — сказала моя мать, выглядя торжествующей. — Я пыталась сказать тебе это тысячу раз.

Одри не произнесла ни слова, пока мы возвращались на виллу. Я тоже молчал. За нами могли следить и подслушивать, и я не собирался рисковать.

Ее лицо все еще было бледным, когда мы зашли внутрь, а губы сжаты в тонкую линию.

— Я вызову дворецкого, чтобы он пришел и забрал нас, — сказал я. — Собери свои вещи. Собери также и мои, если ты сможешь это вынести.

Она взглянула на меня, и я заметил боль в ее глазах.

— Одри, — начал я. — Давай не будем говорить об этом, пока не выберемся отсюда, и пока этот спектакль еще свеж в уме моей матери. Ты же понимаешь.

— Понимаю что? — резко ответила она, ходя в это время по дому и собирая наши вещи.

— Что я люблю тебя, и что сожалею о тех мерзких вещах, которые я о тебе наговорил.

Я подошел и обнял ее, прижав к своему телу. Она начала извиваться в моих руках, словно пытаясь убежать. Я наклонился и посмотрел на нее.

— Мою мать не обманешь, Одри. Я должен был сделать так, чтобы все выглядело по-настоящему. Она должна была поверить в то, что я порвал с тобой, и ты больше не являешься угрозой для нее. Поэтому если я и сделал тебе больно, то поступил так ради того, чтобы обезопасить тебя. Это единственное, что имеет для меня значение.

Она посмотрела на меня.

— Скажи мне, что ты не подразумевал то, о чем говорил, что в этих словах не было ни капли правды.

— В том, о чем я говорил матери, в действительности не было ни единого слова правды, — сказал я и убрал волосы с ее лба и нежно поцеловал. — Ты знаешь, я бы не сделал этого.

— Все равно обидно. Я почувствовала себя такой разрушенной, когда услышала это, — сказала она.

— А я чувствовал себя разбитым, когда говорил это.

Она сделала шаг назад от меня, когда я отпустил ее.

— Я должен был сделать это, Одри. Мне пришлось взять ситуацию под контроль, так как до этого момента моя мать слишком долго верховодила над всем этим. Мы будем держать и твои и мою мать на коротком поводке, и будем выгуливать их как собак.

— Я надеюсь, что они не развернутся и не укусят нас, — произнесла Одри. — У них достаточно большие клыки.

Я не мог держать ее за руку до тех пор, пока самолет не поднялся в воздух, боясь, что кто-то может увидеть нас. Одри была очень тихой, разглядывая свои ногти, полностью игнорируя меня, и делая вид, что внимательно слушает то, о чем говорит стюардесса по поводу того, как вести себя на борту самолета.

— Сможешь ли ты простить меня? — спросил я. — Я не думал, что мы выберемся оттуда невредимыми, иначе выбрал бы другой способ.

— Я могу простить тебя. Я это уже сделала, — сказала она себе под нос. — Но если ты когда-нибудь еще раз сравнишь меня с моей мамой, то ты можешь распрощаться с этим навсегда.

И она указала рукой на нижнюю часть своего тела.

— Нет, — сказал я. — Я никогда не скажу «до свидания» этому.

Она слегка улыбнулась мне, и я мог бы сказать, что сделала она это с неохотой.

— Ты был таким ужасным, — сказала она.

— Знаю. Я вел себя мерзко.

— Ты думаешь, она поверила? — спросила Одри.

— Думаю, что поверила. Я полагаю, что моя мать считает, что яблоко от яблони действительно недалеко падает. Она верит, что несмотря ни на что я люблю ее, и что я жестокосердечный и интересующийся только собой человек. И она права, — сказал я, обняв ее. — За исключением того, что она не приняла тебя в расчет. Сейчас я безжалостный и меня интересуешь только ты. И я не думаю, что моя мама может поверить, что я способен на такое.

— На способность завести отношения? — спросила Одри.

— Любить кого-либо больше, чем самого себя, — произнес я. — Хоть она и мой родитель, но я не думаю, что она знает реальное значение этого слова.

— Твоя и моя мамы стоят друг друга, — заметила Одри. — Они должны сидеть в одной камере.

— Я мог бы поработать над организацией этого, — сказал я.

До этого момента я никогда не испытывал такого облегчения от возвращения в Бостон. Должно быть, Одри чувствовала то же самое, так как была расслабленной, сидя подле меня, когда мы приземлились.

Кай ожидал нас в аэропорту. Он улыбнулся мне и, в соответствии с моей ранее оглашенной инструкцией, отвел взгляд от Одри.

— Кай, приятно увидеться снова, — сказал я, когда мы садились на задние сидения внедорожника.

— Мне тоже. Сэр. Мэм. Вам понравилось ваше путешествие?

— Понравилось. Мы сочетали дела и удовольствие. Отдых оказался продуктивным, — сказал я. — Вы скучали по нам?

— Конечно, — произнес Кай. — Вы двое — мои самые любимые клиенты. Особенно вы, Мистер Престон. Без обид, Мисс Рейнольдс, вы же знаете, что он находится рядом с вами.

Он улыбнулся, и Одри рассмеялась над шуткой на мой счет.

— Ха-ха, Очень мило, Кай, — сказал я, откинувшись назад и притянув к себе Одри. — Прямо сейчас я являюсь не любимчиком у многих людей. Приятно сознавать, что я еще способен кому-то нравиться. Но вы можете позволить Одри стать вашей любимицей, отныне вы можете даже улыбаться ей. Она всем нравится больше, чем я. По понятным причинам.

— Что такое? — спросила она.

— Ты не такая колючка, — сказал я и улыбнулся.

Глава 15

Одри

— Я все еще люблю тебя, — прошептала я Джеймсу. — Правда, чуть-чуть.

— Ну, надо же, спасибо, — сказал он, целуя меня в макушку. — Тебе нужно заехать в твою квартиру? Забрать что-нибудь?

— Придется. И я должна сходить в «Новые Горизонты», а также позвонить Елене, и есть еще куча всего, что я должна сделать. Но, думаю, что в первую очередь, мне бы хотелось выпить кофе.

Я судорожно выдохнула.

— Я также должна увидеться со своей матерью, чтобы убедиться, что она понимает, что мы предлагаем финансовый стимул и шантаж в одном флаконе.

— День расплаты приближается, — сказал Джеймс, глядя на часы. — Мои родители прилетают завтра днем. Необходимо все успеть сделать до их возвращения.

Я посмотрела на него, еще не полностью понимая, что он запланировал.

— Что нам нужно сделать?

— Сначала я позвоню родителям Даниэль, чтобы выяснить, что им удалось сделать касательно обращения в полицию. Я, наверное, должен отправиться к детективам и подать заявление. Вероятно, они захотят поговорить и с тобой. Ты должна будешь рассказать им, как моя мать угрожала тебе, и что именно она сказала тебе относительно Даниэль. А затем, когда мы все это сделаем, мне будет необходимо поговорить со своим братом и рассказать ему, что происходит. Для него это будет очень тяжелым ударом. И я еще понятия не имею, был ли вовлечен в это мой отец или нет.

Джеймс провел рукой по своему лицу. Сейчас он выглядел сильно уставшим.

— Я не знаю, хватит ли у полиции доказательств, чтобы арестовать каждого из них. Полиции, вероятно, понадобятся веские основания, а я не знаю, будет ли достаточно той информации, которую мы собираемся им предоставить.

Моя голова шла кругом.

— А что если нет? — спросила я. — Что, если ее не хватит?

— Я не знаю, — ответил Джеймс. — Но мы будем к этому готовы в любом случае.

— Ты целеустремленный и умный, — сказала я. — Просто обращаю твое внимание.