Элизабет Ренье - Если это любовь

– Я вам станцую его как-нибудь. Хотя не представляю; где я добуду перья и томагавк.

– Они очень страшные – индейцы?

– Индейцы уже давно нас не беспокоят. При нашем приходе есть даже школа для индейцев, где мы пытаемся воспитывать их в христианской вере.

За его спиной поднимались высокие листья пальмы, и вдруг Кэролайн вспомнила, как торопилась по дорожке к часовне мимо высоких папоротников, которые в ее представлении превратились в тропические джунгли, как пахло морским, соленым ветром, слышался шум моря. Ее воображение унесло в прошлое. Она прижала руку к сердцу, пытаясь унять его отчаянное биение. Странное возбуждение овладевало ею, все казалось каким-то нереальным, загадочным.

В зал вошел Тимоти, оглядываясь и явно кого-то разыскивая. Ее Тимоти, с которым она хотела связать свое будущее.

Она глубоко вздохнула и обернулась к Майлсу. Голос Кэролайн прозвучал твердо:

– Вы правы, у нас с вами разные натуры. Надеюсь, мой корабль будет плавать по более спокойному морю, чем корабль вашей матери.

В глазах у Майлса проскользнуло разочарование.

– Но мне показалось… – начал было он, но замолчал.

Он попытался не выдать волнения, когда к ним подошли капитан и Амелия.

Нарочито весело Кэролайн спросила:

– Папа, а ты намерен сегодня танцевать?

– Конечно. Амелия, только не говори, что ты уже стара. Ты всегда была легкой на ногу.

Глаза его жены просветлели, она улыбнулась от удовольствия и церемонно заявила:

– Попробуем станцевать менуэт. Если музыканты начнут играть более живой танец, мы найдем уютное местечко и будем наблюдать за публикой.

– Ты права, дорогая, – со вздохом согласился капитан. – Боюсь, если я сейчас пойду танцевать джигу, у меня ничего не получится.

Не успели они отойти, как к Кэролайн и Майлсу приблизился Тимоти. Глаза его радостно блестели.

– Мне необыкновенно повезло, – вместо приветствия сообщил он. – Мой брат так рад рождению сына, что его буквально распирает от желания пролить свои щедроты, тут-то я и подвернулся. Не задавая вопросов, он согласился погасить мой долг. Больше того, он был в таком прекрасном расположении духа, что я позволил себе увеличить сумму долга на двести фунтов. Ну не надо смотреть так укоризненно, Кэролайн! Он может себе это позволить, у него есть преимущества старшего сына.

Достав из кармана лист бумаги, он торжественно порвал его пополам. С преувеличенно почтительным поклоном он протянул обрывки Майлсу:

– Сэр, ваше великодушие глубоко меня тронуло. И теперь, когда у меня нет необходимости воспользоваться вашим предложением, моя благодарность нисколько не уменьшилась. А теперь я могу с легким сердцем танцевать весь вечер и ни о чем не думать. Пойдем, Кэролайн, слышишь, это джига герцога Монмаута, у тебя в этом танце нет соперниц! Уверен, мистер Куртни, не увлекается деревенскими танцами.

Кэролайн не решалась принять приглашение, не зная, что подумает Майлс. Тот слегка улыбнулся и церемонно поклонился:

– Поскольку мистер Бренкомб отвел мне роль убеленного сединами старика, я приглашаю вас на менуэт.

Кэролайн послышались в его голосе то ли обида, то ли сарказм, но ей некогда было размышлять: Тимоти нетерпеливо тянул ее за руку. Во время танца она поискала глазами Майлса. По-прежнему в одиночестве, он стоял рядом с пальмой, держа в руках порванный лист бумаги. Затем скомкал его и, мгновение помедлив, бросил в цветочный горшок. От этого жеста почему-то повеяло такой безнадежностью, что у Кэролайн сжалось сердце. Она сбилась с ритма и отчаянно смутилась. Подняв взгляд на Тимоти, она увидела его словно сквозь туман – это на глаза ей навернулись нежданные слезы.

Все кончено, думал Майлс. Мечта и искушение. Мечта, которая на мгновение отразилась в ее глазах; искушение, которое заставило его найти уединенный уголок, чтобы развеять ее сомнения такими поцелуями, которыми никогда не награждал ее Тимоти. Как бы она была поражена, возможно, даже испугалась бы его страсти, о существовании которой не подозревала. А потом, когда он успокоил бы ее, шепча на ушко нежные слова, она бы перестала дрожать и, может быть…

Тяжело вздохнув, Майлс решительно отогнал соблазнительные мысли. Кэролайн создана не для него; он не может требовать, чтобы она разделила с ним его тревожное, неопределенное будущее. Всю жизнь он будет помнить ее такой, какой она была сегодня: юной и нежной, в белом платье, помнить серые глаза, которые лучатся детской радостью и непоколебимо трогательной верой в то, что этот мир создан для спокойной и счастливой жизни. Да, она была спящей принцессой, но он не имел права разбудить ее поцелуем. Единственная возможность оказать ей услугу была утрачена, когда Тимоти небрежно порвал его обязательство уплатить долг…

Экипаж подъехал к дому Майлса.

– С вашей стороны было очень любезно пригласить меня на бал. Вечер был восхитительным. – Майлс поднес руку Амелии к губам. – Ваш покорный слуга, мэм. И ваш, кузина Кэролайн.

Но девушка смотрела не на него, а в окно кареты с чрезвычайно встревоженным видом.

– Что там происходит? – спросила она. – Папа, почему Генри пошел к дому, вместо того чтобы опустить лесенку? О нет!

Майлс обернулся посмотреть, что вызвало у нее такой крик отчаяния, быстро распахнул дверцу кареты и спрыгнул на землю. Лакей стоял на коленях на булыжной мостовой и держал в руках белый парик, запачканный кровью. У ног Майлса лежало скорченное в судороге, неподвижное тело его слуги Бенджамена.

Лакей в замешательстве спросил:

– Сэр, мне внести его в дом? Скоро здесь соберется толпа, даже несмотря на поздний час.

Оглушенный убийством любимого слуги, Майлс кивнул. За его спиной капитан раздраженно требовал, чтобы опустили лесенку.

– В чем дело? – властно спросил он, когда лакей, поспешно выполнив его приказание, помог ему спуститься. – Здесь поработал грабитель, прямо у ваших дверей? – Узнав при свете фонаря убитого, он воскликнул так громко, что его услышали дамы, остававшиеся в карете: – Боже милостивый, да это же ваш негр! Неужели убит?!

Майлс распахнул дверь дома, лакей на руках внес Бенджамена в библиотеку и положил его на кожаную кушетку. По всей комнате были разбросаны бумаги, крышка бюро криво висела на полуоторванных петлях, из опрокинутой чернильницы на ковер стекали черные капли.

Капитан вошел в комнату и машинально поправил чернильницу.

– Что-нибудь пропало? Компрометирующие бумаги? Письма от ваших друзей-мятежников? Уверен, это не обычное ограбление!

Майлс не слышал его. Он опустился на колени рядом с телом человека, который с малых лет верно и честно служил ему, спал у его дверей, тысячами способов доказал свою преданность и теперь отдал за него свою жизнь. Он закрыл лицо руками, не в силах сдержать тяжкие рыдания. Вдруг он ощутил легкое прикосновение к своему плечу. Рядом стояла Кэролайн, лицо ее было залито слезами.

– Он был таким добрым… таким заботливым. Кто мог сделать такое?

Между тем капитан деловито отдавал приказания. Лакей принес одеяло и накрыл тело Бенджамена. Но для Майлса в это мгновение существовали только голос Кэролайн и ощущение ее легкой руки на своем плече. Лицо девушки, вдруг повзрослевшее, было таким же нежным и понимающим, как у его матери. Он прижал ее руку к своей щеке. Она прижалась щекой к его голове, так что ее плащ накрыл его плечи.

– Майлс, дорогой Майлс! Бенджамен хотел только одного: служить вам, отдать за вас свою жизнь. Он огорчился бы, видя, как вы горюете.

Она прижала к себе его голову, погладила по волосам и забыла обо всем, кроме того, что в минуту несчастья должна его утешить.

Кэролайн вспоминала, как стояла у окна на первом этаже и нетерпеливо смотрела на улицу. После суеты и тревоги, в которой прошел последний час, дом лорда Бренкомба казался непривычно тихим. Капитан взял дело в свои руки с таким видом, будто снова стоял на капитанском мостике. Он нанял для Майлса слугу, организовал похороны Бенджамена, вызвал полицейских. Майлс, будучи незнакомым с Лондоном, вынужден был предоставить все заботы дядюшке, хотя предпочел бы не вмешивать его в дело, которое может оказаться опасным. Преддожившему помощь Тимоти капитан отказал одним уничтожающим взглядом. Тогда тот отправился в библиотеку написать записку Юстасу Хардэйкру о том, что он готов заплатить долг.

Для Кэролайн события прошлой ночи казались нереальными, оставившими отрывочные воспоминания… Мрачное заявление капитана о том, что дом Майлса со следами отвратительного разгрома – неподходящее место для девушки, требование Амелии немедленно ехать домой, удивление горничной, когда она увидела корсаж бального платья Кэролайн с пятнами от жирной пудры… Она автоматически отвечала на какие-то вопросы, целиком погруженная в новые для нее переживания и ощущения, словно все еще чувствуя у себя на груди голову Майлса, вздрагивающего от рыданий, страшное биение собственного сердца и нежное, материнское сочувствие.

Наконец она легла на кровать с балдахином. На подушку узкими полосами падал лунный свет сквозь неплотно затворенные ставни. Она долго лежала без сна, пытаясь понять эту новую Кэролайн, чье существование так часто отрицала и чья душа последние недели трепетала в ней, подобно еще не родившемуся ребенку.

Утром она старательно вгляделась в свое лицо, ожидая увидеть в зеркале те изменения, которые произошли в ее душе, но ничего не обнаружила. Похоже, что ни ее родители, ни Тимоти ничего нового в ней тоже не заметили. Тот факт, что за одну ночь она стала взрослой женщиной, отбросив навек мир девичьих фантазий, их не взволновал.

С нетерпением Кэролайн ждала Майлса, который обязательно должен был вернуться с ее отцом. Нужно было поскорее его увидеть, дотронуться до сильной руки, заверить, что она готова, как и вчера, быть рядом с ним, поддержать в трудную минуту.

Во двор вкатилась карета и остановилась перед входом в дом. На ее дверце не было герба ни Пенуорденов, ни лорда Бренкомба. Когда лакей откинул лесенку и появилась фигура разодетого в шитый золотом камзол толстяка, Кэролайн в ужасе отпрянула от окна и, подхватив юбки, быстро сбежала по лестнице.

Ворвавшись в библиотеку, она воскликнула:

– Тимоти, приехал мистер Хардэйкр! Сказать дворецкому, что тебя нет, или позвать маму?

– А зачем? – весело спросил он. – Теперь, когда у меня есть обязательство брата уплатить по долгу, я могу совершенно спокойно с ним встретиться.

– Но, Тимоти, с ним его жена! Не думаешь же ты, что она спустит тебе издевательство над ее мужем?

Тимоти сразу сник:

– Господи, об этом-то я и забыл!

Между тем в помещении для прислуги зазвенел звонок. В холле послышались шаги дворецкого.

– Ну, что будем делать? – спросила Кэролайн шепотом, как будто, вернувшись в детство, они втайне обсуждают с Тимоти, как избежать наказания за совершенную шалость.

Тимоти поднял воображаемый мушкет к плечу.

– Я встречу врага. Когда ты рядом, даже старый мистер Чванство мне не страшен. Веди меня, моя правая рука!

Она подавила смех и помедлила перед входом в гостиную, собираясь с духом. Придав лицу скромное, почтительное выражение, она присела в глубоком реверансе, и Тимоти отвесил гостям такой учтивый и галантный поклон, что даже въедливая Сибилла Хардэйкр не нашла к чему придраться.

Тимоти приветливо улыбнулся:

– Я рад видеть вас в доме моего отца. Могу я предложить вам вина или вы предпочитаете шоколад?

Сибилла сдержанно поджала губы.

– Мы заехали в надежде повидаться с кузиной Амелией. Но раз уж вы здесь, мистер Бренкомб…

– Раз уж я здесь, мэм, и ваш муж тоже, позвольте мне немедленно уплатить долг. – С почтительным поклоном Тимоти представил долговое обязательство.

Толстые пальцы Юстаса Хардэйкра жадно вцепились в бумагу. Он внимательно прочитал ее, затем тщательно сложил и убрал в свое портмоне.

– Честно говоря, не ожидал столь скорой уплаты. Вам повезло с братом, мистер Бренкомб. Лично я очень бережно отношусь к деньгам и не склонен так глупо их терять.

Сибилла, нанеся первый удар, перешла ко второму:

– Боюсь, другой вопрос, который стал поводом для нашего визита, будет не так легко уладить. Кэролайн, пригласи, пожалуйста, свою… миссис Пенуорден.

«Она никогда не принимала меня за родственницу, – с горечью подумала Кэролайн, – хотя сейчас делает вид, что они зашли просто, по-родственному». Встретив спускающуюся по лестнице Амелию, Кэролайн горячо прошептала ей:

– Мама, прошу тебя, не думай плохо о Тимоти. Он никого не хотел обидеть, он не очень удачно пошутил, вот и все.

Амелия слушала рассказ кузины о неприличном поведении Тимоти, выпрямив спину и крепко сцепив пальцы рук. Раскачивающиеся в такт стремительной возмущенной речи Сибиллы огромные перья на шляпе то и дело отвлекали Амелию, но со свойственной ей выдержкой она дослушала гостью до конца.