Никаких обещаний они друг другу не давали. Поцелуи, конечно, дарили незабываемое впечатление, но по большому счету ничего не значили. Во всяком случае, именно так было с другими женщинами. И все же сердце и разум восставали против поступка, который воспринимался не иначе как измена любимой: примерно так же должен чувствовать себя человек, накрепко привязанный к корабельной мачте во время шторма. Здравый смысл приказывал как можно быстрее освободиться от пагубной несвободы, однако на отношения с Лорелей его благотворное влияние почему-то не распространялось.

— Невероятно опасно.

— Что невероятно опасно?

Голос прозвучал совсем близко, и Аргус вздрогнул от неожиданности: что это? До боли знакомый тембр, неповторимая мелодичная интонация. Пара шагов, и взору открылась волшебная картина. Мысли материализовались: под яблоней сидела Лорелей с альбомом и карандашом в руках.

— Любому из нас крайне опасно гулять в одиночестве, — строго пояснил Аргус и, несмотря на недавнюю рекомендацию, подошел и тоже опустился на траву, в то время как мисс Сандан поспешила захлопнуть альбом. — Бедняжка Олимпия на себе испытала, что враги не дремлют, а без устали рыщут по округе.

— Да, леди Уэрлок не повезло. Ужасно жаль. Одно радует: Макс заверил, что синяки скоро пройдут, а поскольку серьезных повреждений у нее нет, то боль скоро прекратится и она будет чувствовать себя как прежде. Плохо, что пострадало лицо. На щеке, наверное, надолго останется ссадина, но шрамов, к счастью, не будет.

— Как только сестре станет легче, ее настроение сразу изменится. Хочется верить, что Макс не ошибся. Сейчас Олимпия — компания не из приятных.

— Кажется, вы спаслись бегством?

— Убегал со всех ног, да еще как поспешно! А вы тоже предпочли удалиться?

— Только не от Олимпии, со мной она держалась очень мило. Я ушла подальше от родных, потому что захотелось посидеть в тишине, побыть в одиночестве. Дома можно укрыться только в своей спальне, а это, согласитесь, скучно. К тому же у нас не стесняются барабанить в дверь. В итоге я не выдержала, заявила обиженному мистеру Пендлтону, что он напрасно считает себя единственным и незаменимым учителем, схватила альбом и убежала от вечного шума и хаоса.

— Герцог намерен оплачивать его педагогический талант даже после свадьбы с мисс Бейкер?

— Конечно. Папа считает несправедливым налагать моральные ограничения на своих людей, а тем более препятствовать личному счастью. Слуги не обязаны проявлять безупречную нравственность, вовсе не свойственную господам. — Аргус рассмеялся, и Лорелей слегка улыбнулась. — Герцог выдвигает простые и доступные требования: добросовестно выполнять свою работу, проявлять должное уважение, хранить верность хозяину и не совершать преступлений.

— Чрезвычайно, логично. Так что же вы рисовали? — Сэр Уэрлок потянулся к альбому, однако Лорелей закрыла от него рисунок. — Не стесняйтесь. Что-то подсказывает мне, что вы талантливая художница.

— Нет-нет, что вы! Ничего интересного, просто несколько набросков! Смотреть совсем нечего!

Сопротивление естественным образом обострило любопытство. Аргус совершил неподражаемо хитрый маневр: ослабил бдительность легким поцелуем, а едва мисс Сандан отвлеклась, ловко выхватил драгоценный альбом. Не обращая внимания на ее гневные взгляды, он принялся внимательно рассматривать страницу за страницей. Да, в рисунках действительно ощущался острый глаз, а твердость руки и владение линией позволяли передать любой, даже самый сложный замысел. Особенно поэтичными выглядели пейзажи. И вдруг с белого листа взглянуло знакомое лицо: да ведь это он сам! Аргус на миг замер, а потом перевернул страницу, за ней еще одну и еще… портрет сменялся портретом. И вот, наконец, последний — тот самый, над которым Лорелей работала только что. Она и здесь приукрасила внешность — он никогда таким не был и не будет, — но, главное, сумела передать во взгляде неугасимый огонь страсти.

— Напрасно скромничаете, — заметил сэр Уэрлок после долгого молчания и снова задумчиво посмотрел на рисунок. — Талант и мастерство неоспоримы и не вызывают сомнения. Единственный недостаток в том, что я здесь намного красивее, чем в жизни. А вот взгляд передан безупречно.

Аргус отложил альбом и успел подумать, что совершает серьезную ошибку. Ну и что? Все равно что-то менять, уже поздно, а жалеть о последствиях пока рано. Портреты доказывали искреннее восхищение прекрасной художницы, и от этого скрытое вожделение вспыхнуло так же внезапно и неудержимо, как вспыхивает от искры туго связанный сноп. Да, она мечтала о нем, и желание воплотилось в рисунках. То, что он сейчас сделает, будет не соблазнением, а удовлетворением обоюдного голода, разделением страсти. Разве можно найти доводы, чтобы отвернуться, отказаться, отвергнуть?

Аргус посмотрел на возлюбленную: Лорелей очаровательно смутилась и пунцово покраснела, однако он счел за благо сделать вид, что не заметил ничего особенного. Обнял и начал ее целовать, позволяя почувствовать остроту собственного желания. Надежды оправдались: Лорелей ответила с равной жадностью и недвусмысленно дала понять, что готова идти до конца. Что ж, отвага — не раз испытанный и надежный путь к победе.

Аргус уложил любимую на мягкую траву, и Лорелей даже не задумалась о сопротивлении. На этот раз по горящим глазам Аргуса она поняла, что он не убежит, не оттолкнет, вероломно распалив чувства. Сейчас она наконец-то получит то, о чем тело своенравно мечтало с первой призрачной встречи среди белых роз. Наверное, нагретый дневным солнцем яблоневый сад — не лучшее место для первого любовного опыта, но раз так распорядилась судьба, роптать грешно.

Уступая смелым поцелуям, Лорелей откинула голову и безропотно позволила расстегнуть платье. В голове промелькнула торопливая мысль: раз сама она не замечает в собственном теле очевидных изъянов, то и объятый страстью мужчина вряд ли обнаружит нечто неприглядное. И все-таки, как только платье и сорочка спустились к талии, руки сами собой поднялись, чтобы прикрыть обнаженную грудь.

Аргус заметил и робость, и нерешительность; он понимал, что только желание способно заставить любимую забыть обо всем на свете. Ему до боли хотелось рассмотреть каждый уголок прекрасного тела, почувствовать шелковую гладкость жемчужной кожи, покрыть поцелуями точеную фигурку — с макушки до пальчиков на ногах и обратно. Он коснулся губами груди Лорелей, возлюбленная прогнулась с тихим, полным страсти стоном. Теперь уже ничто не мешало окончательно избавиться от одежды: остатки скромности растаяли в горячем потоке вожделения.

Да, Лорелей испугалась, что воспламенится или умрет от странного, не находящего выхода напряжения. Едва Аргус приостановил наступление, она попыталась его привлечь к себе и прижаться к нему сильнее, слиться с ним воедино. Но он избрал иную тактику: отстранился и с удивительной ловкостью в мгновение ока снял с Лорелей и платье, и сорочку. Она внезапно оказалась обнаженной и теперь лежала в ажурной тени яблони в первозданном очаровании.

— Нет. — Аргус решительно пресек попытку прикрыться хотя бы руками. — Ты восхитительна, позволь вдоволь насмотреться! — Он по очереди поцеловал ладошки и бережно, но твердо прижал их к земле. — Тем более что сейчас я и сам разденусь.

Он медленно освободил руки возлюбленной и, убедившись, что они покорно лежат вдоль тела, молниеносно сорвал с себя одежду.

Да, Лорелей воплощала безупречную красоту женственности тонкая, гибкая, в каждом, даже мимолетном движении исполненная естественной грации. Таких изысканных красавиц Аргусу при всем его немалом опыте видеть не приходилось. Чистая нежная кожа сияла на солнце и отливала золотом. Увенчанный твердыми розовыми вершинками полный бюст выглядел гармоничным и не создавал впечатления тяжести. Интимные завитки оказались рыжими, как и локоны на голове, но только еще более яркими, насыщенными и смелыми. С этим крохотным золотым щитом Аргус собирался познакомиться как можно ближе.

Он отбросил в сторону белье, посмотрел в лицо любимой и встретил взгляд, полный искреннего восхищения — настолько откровенного, что на миг возникло мальчишеское желание покрасоваться. Но вот зеленые глаза изумленно замерли и расширились, словно в испуге. Аргус внезапно осознал, что впервые предстал во всей мужественной доблести: Лорелей уже доводилось видеть его раздетым, но некоторые части тела все же оставались скрытыми от глаз. Судя по выражению лица, было бы неплохо соблюдать тайну и впредь — во всяком случае, до тех пор, пока любимая не постигнет всю полноту удовольствия.


Лорелей, в свою очередь, была готова бесконечно смотреть на обнаженную фигуру единственного в мире самого красивого и желанного мужчины. Смуглая кожа, рельефные мускулы, гармоничное и в то же время мощное сложение притягивали зачарованный взгляд. Удивительно, что при черных густых волосах грудь, руки, ноги оказались почти свободными от растительности, и Лорелей пришла к выводу, что так даже лучше: можно без помех гладить чистую бронзовую кожу. Но вот взгляд опустился, и она с трудом удержалась от ошеломленного возгласа. Символ мужской силы оказался не столь внушительным, как в тех книжках, которые прятались на дальних полках отцовской библиотеки, но назвать его скромным было бы несправедливо: окруженный черными курчавыми волосами твердый клинок уверенно смотрел в небо. Лорелей слегка занервничала, но в это мгновение Аргус нежно обнял ее, и в уютном гнезде его сильных надежных рук волнение Лорелей сразу улетучилось. Теперь уже можно было без стеснения прикасаться к любым уголкам манящего, полного вопросов и нераскрытых тайн тела.

Она робко прикоснулась маленькими мягкими ладошками, и Аргусу пришлось призвать на помощь волю. Он понимал необходимость действовать медленно, осторожно, мягко, чтобы не испугать, не оттолкнуть яростным напором страсти. Поцелуи и ласки доказывали, что и она сгорает от желания, и все же… чтобы первая встреча с мужчиной не превратилась в кошмарный, болезненный опыт, предстояло поднять вожделение до точки, полностью исключающей отступление: только в этом случае утрата невинности покажется необходимым, естественным продолжением и никогда не вызовет ни раскаяния, ни сожаления.

Аргус медленно отстранился и тут же услышал недовольный вздох. Впрочем, дерзкие поцелуи и дразнящие прикосновения языка не прошли даром, а отозвались легкой дрожью чувственного восторга. Вот губы настойчиво проникли в развилку бедер, и сквозь туман мелькнуло осознание опасной неотвратимости момента. Не успела Лорелей издать и звука протеста, не успела отстраниться или хотя бы скрестить ноги, как ощутила жадный, требовательный, не оставляющий сомнений поцелуй. Она замерла, окаменела от шока, однако несколько движений языка магическим образом сняли напряжение. Она слышала собственное тяжелое дыхание, понимала, что бесстыдно открывается навстречу мужчине, однако ничего не могла с собой поделать: немыслимые ласки пробуждали безумную потребность в наслаждении, обладании и освобождении. Мысли утонули в тумане, уступив вечным как мир инстинктам. В этот миг вся ее женская сущность сосредоточилась в распаленном предвкушением интимном уголке.

Напряжение неумолимо нарастало и вот, наконец, из наслаждения переросло в острую боль. Лорелей не выдержала и простонала — нет, выкрикнула имя любимого. Увы, ничего не изменилось. Но вот совершенно внезапно боль рассыпалась искрами волшебной радости, и она снова позвала его — еще громче, еще отчаяннее. И он пришел: склонился, накрыл собой и резким, неудержимо мощным движением преодолел воздвигнутую природой преграду.

От острой боли потемнело в глазах, однако Лорелей лишь крепче прижалась к Аргусу и вцепилась в его широкие плечи. Любимый оказался повсюду: наполнил собой, окружил, покрыл благодарными счастливыми поцелуями, словно не находил сил оторваться хотя бы на краткий миг. Он начал ровно, ритмично двигаться, а она обвила ногами его бедра и прижалась, стараясь слиться воедино. Боль снова начала нарастать, но уже не пугала, а казалась естественным продолжением близости. Ладонь Аргуса проникла между их телами, и легкое интимное прикосновение мгновенно создало ощущение радостного, феерического сияния. Заблудившись в собственных счастливых переживаниях, Лорелей лишь смутно осознала тот миг, когда любимый вздрогнул, прошептал ее имя и замер. Горячий поток в глубине тела подсказал, что отныне она действительно принадлежит ему не только душой, но и всем существом: лоно наполнилось щедрым семенем.


Спустя несколько минут Аргус очнулся от блаженного ступора и понял, что придавил любимую собственным немалым весом. Поспешно отстранился, лег на бок и снова сомкнул объятия. Сердце учащенно билось, недавняя слабость отзывалась легким головокружением, но счастливое удовлетворение наполняло восторгом и обещало новое блаженство. Он уткнулся носом в теплый уголок за ее ухом, вдохнул аромат рыжих локонов и понял, что никогда не пожалеет о том, что произошло мгновение назад. Ни одна из женщин — даже самых искушенных в таинствах любви — не дарила удовольствия столь чистого и глубокого. Теперь было бы правильно назвать нежную подругу своей перед Богом и людьми, чтобы не задумываться о превратностях и кознях судьбы, но холодные факты диктовали собственные условия. Рыцарь не обладал признанным правом жениться на дочери герцога. А главное, одна лишь мысль о брачных узах обдавала ледяным холодом: разве мог он просить руки мисс Сандан, если до недавних пор семейный союз не принес надежды на счастье ни одному из Уэрлоков?