– Пол! – позвала она, зная, что слуга и Энид стоят у нее за спиной.

Пол немедленно вырос сбоку, в чем не было ничего удивительного.

– Да, миледи… – Он усмехнулся, увидев лежавшего на полу дворецкого.

– Не вздумай позволить этому человеку последовать за мной.

– Можно ему еще раз врезать, если попытается?

– Да. Если другого выхода не будет. Я думаю, его давно нужно было наказать, потому что мне кажется, что он действует против интересов своего хозяина.

Пол цыкнул и пробормотал:

– И куда только мир катится, а?

Олимпия решила не начинать философскую дискуссию с Полом, а попытаться понять, где искать Брента в первую очередь. Она не думала, что особняк Филдгейта настолько велик. Граф мог находиться в любой из комнат, а здесь их было, наверное, несколько дюжин. И чем дольше будут продолжаться поиски, тем реальнее станет вероятность того, что в дело вмешаются другие слуги. Вдруг дворецкий не единственный предатель в окружении Филдгейта?

После недолгих колебаний Олимпия, не сходя с места, просто громко выкрикнула имя графа. Способ неделикатный, но зато эффективный.

– Его светлость в библиотеке, миледи.

Олимпия посмотрела на мальчугана, который откликнулся на ее призыв. Ей думалось, он мог бы быть менее чумазым и менее худым, но в больших голубых глазах она не увидела ни намека на хитрость или вероломство. Напротив, взгляд, которым он окинул поверженного ею дворецкого, был полон веселья. Судя по всему, вина дворецкого заключалась не только в предательстве хозяйских интересов.

– Кто ты? – спросила Олимпия у мальчика.

– Томас Пеппер, миледи, – представился тот. – Я чистильщик обуви. – Он поморщился. – А еще я иногда чищу котлы, иногда подтираю грязь, иногда…

– В общем, мастер на все руки, – перебила Олимпия. – Я все хорошо поняла.

«Даже слишком хорошо», – добавила она мысленно. Граф перестал обращать внимание не только на свою родню. В его собственном доме накопилось множество проблем, требовавших срочного разрешения, – это было очевидно. После своего знакомства с ним на свадьбе ее племянницы Пенелопы и его друга Эштона Олимпия не раз, сталкиваясь с ним, замечала, что он все более и более отдавался пьянству и распутству (впрочем, их встречи были редкими и короткими, а та неловкая ситуация, когда он помогал ей сесть в карету, стала самой запоминающейся). У нее сложилось впечатление, что этот человек дошел до той точки, когда волнует лишь одно – чтобы была бутылка под рукой и девица в постели. И Олимпии оставалось только надеяться, что ей удастся вытащить его из этой пропасти.

– Проводи меня к его милости, Томас, – сказала она мальчику.

– Пожалуйста, сюда, миледи.

Шагая следом за мальчуганом, Олимпия решила, что нелишним будет получить кое-какую информацию о его светлости и узнать, как вообще обстояли здесь дела.

– Дворецкий ведь не до конца предан лорду Филдгейту? Я права?

– Да, миледи. Он получает деньги от этой старой ведьмы за то, что шпионит за его светлостью. И одновременно получает жалованье у хозяина. Вы одна из тех, кто писал письма его светлости?

– И я, и его сестра. Письма перехватывал дворецкий, так ведь?

– Да, это его рук дело. Надеюсь, там не было ничего секретного. Потому что теперь это больше не секреты.

– Я была очень осторожна в выражениях.

– Это умно!

– Хотелось бы так думать. И еще хочется быть уверенной, что младшая сестра его светлости была столь же осторожна. Потому что я подозреваю: все, о чем она писала брату, тут же становилось известным… э… старой ведьме.

– Так оно и было. Библиотека – это вот здесь. – Мальчик остановился перед высокой двустворчатой дверью. – Его светлость там один, но не вполне здоров, если вы понимаете, о чем я…

– Прекрасно поняла, что ты имеешь в виду. У меня среди родичей много мужчин. – Олимпия усмехнулась. – Не мог бы ты заварить чай покрепче? Или, может, перекусить? Для желудка было бы полезнее сытно поесть. Хотя голова – важнее.

– Да, миледи.

Мальчуган поспешно удалился, а Олимпия повернулась к дверям, ведущим в библиотеку. Это были весьма впечатляющие двери – из толстого дуба, украшенные резьбой на средневековый манер. Когда-то Малламы, вероятно, были очень богаты. Она знала о том, что Брент вместе с Эштоном успешно вкладывали деньги, поэтому ей стало интересно, во что графу обошлись все его попойки, девки и азартные игры. Неужели он не понимал, что попал в ту же ловушку, что и его предки?

Отбросив эту мысль, Олимпия распахнула двери и шагнула в комнату. Попросить разрешения войти – так поступил бы любой воспитанный человек, но в данный момент ей было не до политесов. А еще ей не хотелось получить отказ и оказаться в ситуации, когда пришлось бы через запертую дверь кричать графу, что ей надо с ним пообщаться.

Лорд Филдгейт лежал на канапе, и глаза его были закрыты. В результате разгульного образа жизни морщины на его красивом лице стали более глубокими и отчетливыми, чем раньше. Когда Олимпия подошла поближе, до нее донесся запах спиртного. Следов от пролитого вина на полу она не увидела, как не увидела поблизости недопитого бокала. Вид же у графа был довольно опрятный, и одежда оказалась в полном порядке, поэтому Олимпия предположила, что запах – это результат ночной попойки. От ее отца по утрам частенько пахло именно так. Ей тогда казалось, что все спиртное, что он выпил накануне, выступало через поры. «Брент Маллам действительно спивается», – подумала она.

Когда Олимпия приблизилась к изножью канапе, он неожиданно открыл глаза и посмотрел на нее. Она чуть не застонала, встретив взгляд этих прекрасных темно-серых глаз. Именно их она с особой остротой вспоминала всегда при упоминании его имени. Сейчас глаза были затуманены усталостью, а белки испещрены красными прожилками. Он хмуро смотрел на нее какое-то время, а потом, заторопившись, неловко поднялся.

– Что вы здесь делаете, миледи?

– Пожалуйста, садитесь, Филдгейт, не то упадете. – Олимпия подавила желание подскочить к нему, схватить за руку и поддержать – он стоял перед ней, чуть покачиваясь. – Пожалуйста, сядьте. Я не смогу удержать вас, если вы сейчас рухнете.

Брент осторожно опустился на канапе и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы унять головокружение, появившееся после того, как ему пришлось резко встать, чтобы поприветствовать даму. Было очевидно, что Филдгейт пытался скрыть смущение.

«Но я ведь не приглашал леди Олимпию Уорлок в свой дом, не так ли? – подумал граф. – Так что пусть принимает меня таким, какой я есть». Хотя ему очень хотелось бы, чтобы она не застала его страдающим от похмелья. Заглянув же в ее голубые глаза, Брент увидел в них намек на жалость и мысленно выругался. Отвращение он мог бы вынести, но жалость такой сильной и красивой женщины… Ему захотелось куда-нибудь исчезнуть. Ощущение собственной слабости было нестерпимым. И как реакция на это возникло желание выкинуть ее из дома. Но все же любопытство взяло верх. После их знакомства на свадьбе Эштона и Пенелопы он не так часто встречал леди Уорлок – лишь пару раз перебросился с ней вежливыми фразами на каких-то светских вечерах. Но почему она оказалась в его доме?..

– Почему вы здесь? – спросил граф. А потом вдруг вспомнил, что теперь Олимпия одна из родственниц его давнего доброго друга. – Что-нибудь случилось с Эштоном?

– Помимо того, что его чадолюбивая жена готовится принести ему еще одного ребенка? Нет, ничего, – ответила баронесса и повернулась на тихий стук в дверь. – Сейчас мы поговорим о причине моего визита к вам.

Открыв дверь, она впустила мальчика и сильно нервничавшую служанку с подносами в руках. На одном подносе был чай, на другом – еда. Брент попытался вспомнить, как зовут его слуг, – и не смог. Но он все же поблагодарил мальчика, протянувшего ему высокую кружку со знаменитым средством от похмелья его конюха Мэтта.

Устыдившись, что слуги так хорошо осведомлены о жалком состоянии, в котором он пребывал, Брент сосредоточился на том, чтобы осушить кружку до дна. Когда он ее прикончил, слуги уже налили чашку крепкого чая и положили на тарелку еды. Такой еды, которая могла бы успокоить его раздраженный алкоголем желудок. Пока граф приходил в себя после снадобья Мэтта, Олимпия подошла к мальчику, осторожно взяла за слегка запачканный подбородок, а другой рукой провела по щеке.

– Это новая отметина, – тихо проговорила она и пристально посмотрела ему в глаза. – Кто это сделал?

– Помощница кухарки Молли, – не колеблясь ответил мальчишка, подчинившись властному тону Олимпии. – Я хотел взять мыло, а Молли считает его своим. Но я ведь знаю: вам понравилось бы, если бы у того, кто приносит еду, были чистые руки… и все остальное.

– Подожди здесь, Томас, – распорядилась Олимпия и быстро вышла из комнаты.

Внутренний голос говорил ей, что это не ее дело, что она не в своем доме, а эти слуги не ее слуги. Все так и было, но Олимпия не замедлила своих шагов и все так же целенаправленно двигалась в сторону кухни. Никакой ребенок не заслуживал того, чтобы его били по щекам – да так, чтобы оставался след от пятерни. А ведь он всего лишь хотел вымыть руки и тем самым сделать приятное своему господину.

– Кто из вас Молли?! – громко спросила Олимпия, заходя на кухню и оглядывая трех женщин, работавших здесь.

– Это я, – ответила женщина у плиты, помешивавшая что-то в котле. – А вы-то кто такая?

Олимпии показалось, что Молли была несколько старовата для помощницы кухарки. И, судя по всему, она слишком часто пробовала блюда, которые готовила. Надменный тон служанки стал для Олимпии полным сюрпризом. Молли держалась как высокородная дама. Значит, либо все любовницы Маллама принадлежали к высшему обществу, либо Молли была настолько уверена в своем положении в доме, что могла позволить себе держаться столь вызывающе.

– Я леди Уорлок, баронесса Миртлдаунс. И я хочу поговорить о вашем обращении с мистером Томасом Пеппером. – Олимпия подошла вплотную к женщине.

– Подумаешь!.. Грязный щенок, – пробормотала Молли и вытерла руки о засаленный фартук.

– Итак, вы считаете мальчика грязным, а сами запрещаете ему пользоваться мылом и даже наказываете за то, что он хотел умыться?

– Он схватился своими грязными руками за мое мыло!

– Я полагаю, люди хватаются за мыло только потому, что у них грязные руки. – Олимпия не стала обращать внимание на издевательские смешки двух других служанок. Пытаясь не давать воли своему гневу, она добавила: – И наверняка любой кусок мыла в этом доме принадлежит не вам одной. У вас нет права бить ребенка.

– У меня есть все права! Я несу за него ответственность. А вот ты кто такая, чтобы указывать мне, как себя вести? Очередная хозяйская шлюха, держу пари. Да-да, именно поэтому ты приперлась сюда и защищаешь сосунка! А он всего-навсего ублюдок старого хозяина от дочери конюха. И нечего тебе баловать его.

– Полагаю, будет лучше, если вы замолчите. – Олимпия понимала: еще одно слово, сказанное этой женщиной, и она не выдержит и схватится с ней всерьез.

– Ты так полагаешь, да? Ха, Томас! – Молли сплюнула. – Какое пышное имя для мальчишки, рожденного во грехе! Он должен был умереть вместе со своей матерью и присоединиться к ней в аду. И мне весьма сомнительно, что ты намного лучше ее. Потому что ни одна настоящая леди не переступит порог этого дома. Почему бы тебе не лечь на спину и не раздвинуть ноги перед нашим любителем потаскух? Быстренько сделай дело, ради которого пришла, и убирайся отсюда! Ты пачкаешь дом своим присутствием! Да-да! Кстати, можешь захватить с собой незаконнорожденного Томаса, если тебя волнует, как тут с ним обходятся.

Олимпия со всего размаху влепила служанке пощечину, отбросив ее к плите. И она совсем не удивилась, когда Молли, выкрикивая ругательства и оскорбления, стремительно кинулась на нее. Эта женщина всем своим видом демонстрировала, что у Олимпии не было перед ней никаких преимуществ. «Стыд какой», – подумала баронесса, но приготовилась защищаться со знанием дела.

* * *

Когда дверь за Олимпией закрылась, Брент, нахмурившись, медленно поднялся на ноги.

– Куда это она? – спросил он.

– Я думаю, на кухню. Чтобы поговорить с Молли, помощницей кухарки, – высказал предположение мальчуган.

И тут Брент обратил внимание на ярко-красный след от ладони на щеке Томаса. Судя по всему, Молли сильно ударила мальчика за какой-то незначительный проступок. Такое поведение Брент не мог допустить в своем доме. Он направился к двери, решив поговорить с Молли. И еще он подумал, что леди Уорлок слишком много на себя берет, вмешиваясь в отношения между его слугами.

Едва граф вышел в холл, как до него снизу, из кухни, донеслись женские крики. Брент шагал вниз по лестнице, потом резко остановился. На полу, распластавшись, лежал Уилкинз. Рядом с его телом возвышался крепкий на вид мужчина.

– Что с ним случилось? – удивился Брент.