— Ну и как вам?

Врачи говорят, что для устойчивого бесплодия я еще слишком молода. В конце концов, двадцать пять лет — возраст не самый критический. По мнению специалистов, проблема заключается в подвижности сперматозоидов и концентрации спермы, а это означает (да, за ценный совет мы действительно заплатили, причем немалую сумму), что чем чаще будет иметь место интимная близость, тем выше наши шансы. Разумеется, можно ждать помощи и от той самой стиральной машины в кабинете доктора.

Все дело во времени — в пунктуальности и точном расчете, сказал бы Адам. Точный расчет обычно осуществляется по «Картье» на его руке. Чтобы купить эти часы, потребовалось не меньше десятка долгих путешествий по магазинам и три месяца изучения ассортимента в Интернете.

Сперма движется к матке примерно двадцать минут. Там, хочется верить, ее ждет готовая к оплодотворению яйцеклетка. Вот почему Адам считает, что после секса мне необходимо ровно двадцать минут лежать, задрав ноги — судя по всему, в причудливой позе я содействую оптимизации процесса. Не знаю, действительно ли скульптурная неподвижность приносит какую-то пользу, но в выходные поваляться приятно. А сегодня рабочий день, причем не простой рабочий день. Больше четырех лет я обдумывала, планировала и переживала в воображении его мельчайшие подробности. От одной лишь мысли о предстоящих событиях сердце начинает стучать, как ударная установка в диско-музыке эпохи семидесятых.

А потому, как только Адам уводит Тэкери вниз, чтобы накормить овсяными хлопьями с молоком, я сразу же воровски выскальзываю из постели. В конце концов, что значат для спермы несколько минут? Неслышно пробираюсь в ванную, по дороге предусмотрительно переступив через знакомую скрипучую половицу посреди спальни. Из ванной на цыпочках мигрирую в гардеробную. Что надеть? Конечно, что-нибудь дерзкое, атакующее, способное сразить врага наповал. Но вот что именно? Костюм с мини-юбкой от Донны Каран или брючный костюм от Армани? А если вот этот, от Миссони, с двубортным пиджаком? Или вообще комбинезон от Александра Маккуина? Глубоко задумываюсь. Как следует выглядеть в ответственный день — сексапильно или по-банкирски строго? Поразить красным или скромно слиться с окружающим пейзажем в черном? Хочу появиться на работе такой же уверенной в себе и неотразимой, как Кэрри Брэдшоу, а потому останавливаю выбор на любимом красном костюме с мини-юбкой от Донны Каран.

Готово. Теперь туфли. Минутное колебание, и решение принято: пусть будут стилеты от Стюарта Вайцмана. Тонкие, узкие шпильки — достаточно высокие, чтобы чувствовать себя на высоте. Кстати, «стилетто» — это итальянский нож, весьма ценимый убийцами. Как раз для такого дня, как сегодня. Я маленького роста, а потому очень уважаю высокие каблуки. Высокие каблуки полностью меняют образ: позволяют выглядеть импозантно, внушительно и даже неумолимо. Придают бедрам стройность, лодыжкам — скульптурную рельефность, коленкам — приятную выпуклость и округлость. Одно плохо — ходить в туфлях на шпильках ужасно трудно, а порою и нестерпимо больно.

Быстро одеваюсь, встаю перед зеркалом и критически оцениваю результат. Сегодня я уверена в себе, сильна, жизнерадостна. Желанная женщина. За спиной — курс психотерапии стоимостью в пять тысяч долларов. У меня все получится. Но что это за темные круги под глазами? Наклоняюсь и присматриваюсь. Откуда взялись предательские синяки? Слегка натягиваю кожу пальцами и экспериментирую с выражением лица: может быть, можно спрятать? Если наморщить нос, круги пропадают, но вряд ли имеет смысл сидеть в офисе с наморщенным носом. Достаю косметичку и оперативно принимаюсь за работу: немного тонального крема, легкие тени, снова тональный крем, капля румян. Так, что дальше? Тушь для ресниц, контурный карандаш, еще тушь, снова тональный крем и, наконец, ярко-красная, в тон костюма, помада. Перебор? Ничуть. Для такого дня, как сегодня, — в самый раз.

— Отлично выглядишь, — сообщает Адам, когда, с некоторым трудом удерживая равновесие, я появляюсь в кухне. Наш белый попугай по имени Сноуи приветствует из клетки на окне тихим свистом, а Тэкери немедленно интересуется, почему у меня такие красные губы.

— Всего лишь помада, — объясняю я. — Ты уже много раз ее видел.

— Такая красная? — удивляется сын. — Как кровь. А что, разве помаду делают из крови?

Тэкери начинает проявлять пугающий интерес ко всему, что касается анатомии и физиологии. На прошлой неделе поймала его в саду с кухонным ножом в руках — юный исследователь пытался вспороть живот соседскому коту. Бедняга даже не удостоился анестезии.

— Малыш, это всего лишь косметика. Ни капли крови, — заверяю я.

Тэкери явно разочарован.

— Уж не в офис ли собралась? — прозорливо предполагает Адам, продолжая аккуратно ставить тарелки в посудомоечную машину. Вообще-то у нас работает горничная. Скоро придет и все сделает, но Адам помешан на порядке.

— Всего лишь решила одеться немного ярче, вот и все. — Пытаюсь говорить как можно беззаботнее. — Предстоит рабочая встреча.

Тут же ощущаю угрызения совести. Терпеть не могу вранья. Да и незачем. Действительно, костюм предназначен исключительно для работы. Ничего особенного. Другие всегда так одеваются. Всего-навсего красный костюм.

— Отлично выглядишь.

— Спасибо Донне Каран.

Смотрю на часы: уже без пятнадцати восемь.

— Все, мне пора, а то опоздаю. — Хватаю из вазы банан и наклоняюсь, чтобы на прощание поцеловать Тэкери.

— Мамочка, а ты сегодня заберешь меня из школы? — спрашивает сын, на всякий случай обеспечивая контроль и полное владение ситуацией.

— Конечно, солнышко. Как всегда: папа отвезет, а я заберу и привезу домой. Хорошо?

Малыш кивает. Снова его целую и стираю со щеки красный след. Посылаю воздушный поцелуй Адаму.

— Люблю тебя, — произносит он в ответ.

К счастью, обычно дорога от дома до работы занимает всего лишь пятнадцать минут — кроме четверга, когда городские боги насылают на головы беззащитных граждан мусоровоз, призванный преградить путь и подвергнуть испытанию кармическое терпение. Мы живем в районе Бель-Эйр — неподалеку от особняка, некогда принадлежавшего Элизабет Тейлор, и поместья, в котором умер Рональд Рейган. Назвать квартал дорогим — то же самое, что описать Лос-Анджелес просто как большой город. Вы, конечно, знаете, что это супергигантский, сверхколоссальный, фантастически огромный мегаполис. Чтобы пересечь Город Ангелов из конца в конец, потребуется не меньше трех дней — и это еще без пробок на дорогах. Если люди покупают дома в Бель-Эйр, значит, их не волнует стоимость услуг горничных, приводящих спальни в порядок. Хорошо, если они вообще помнят, сколько у них спален.

Мы точно знаем, сколько у нас спален, потому что их всего четыре. У нас нет бассейна, но зато есть гараж на две машины, ванные комнаты с горячей водой, а самое главное, престижный почтовый индекс 90077, что крайне важно. Назовите меня снобом, я не возражаю. Лос-Анджелес не строился без снобов, так же как Рим возник не за один день.

Особняк моего босса числится под почтовым индексом 90210. Некоторым это номер нравится больше, но, на мой взгляд, разница невелика. Точно также можно сравнивать «Гран крю» и лучшее шампанское. Какой смысл? И то и другое по-своему прекрасно. В доме босса десять спален (или двенадцать? Честно говоря, точно даже не помню). А еще имеется домашний кинотеатр, массажный салон в цокольном этаже, спа, отдельная комната для компьютерных игр, баскетбольная площадка, теннисный корт, несколько бассейнов и участок земли — такой большой, что не грех и на карте обозначить. Вот это уже можно считать серьезным поместьем. Следить за огромным хозяйством поручено мне. Я — личный помощник (или, если угодно, персональный ассистент) с рабочим кабинетом, расположенным в конце длинного просторного коридора — недалеко от кабинета босса.

Приезжаю на работу без опоздания, но, едва войдя в кабинет, сразу сникаю. Несмотря на полную уверенность в собственной неотразимости, красоте и интеллектуальной состоятельности, руки отказываются подчиняться и отчаянно дрожат, создавая вокруг два небольших землетрясения. «Не волнуйся, все получится», — пытаюсь внушить я себе. Включаю кофеварку, чтобы сварить кофе (естественно, без кофеина), но землетрясение достигает разрушительной силы, а потому от попытки приходится отказаться. В детстве я примерно так же чувствовала себя в приемной врача, в предвкушении прививки, за которой всегда следовала нестерпимо долгая, тупая, ноющая боль.

Пробую читать журнал «Вэрайети»: свежий номер ждет на столе. Джулия Робертс отказалась от новой роли ценой в несколько десятков миллионов, потому что хочет сидеть дома с детьми. Нет, голова все равно занята ожиданием звонка от главных ворот и предвкушением появления на дорожке серебристого «феррари» Бретта Эллиса. Пытаюсь сохранить спокойствие и безусловное самообладание. У меня получится. Я отлично умею управлять собой. Буду невероятно холодной, просто ледяной — окна замерзнут. Буду Горгоной Медузой. Бретт Эллис посмотрит и мгновенно окаменеет. Буду Ядовитым Плющом и превращу его в дерево. Буду Рокси Харт и убью коварно, неожиданно. Раздается звонок.

— Доброе утро, — вежливо приветствую я. — Чем могу помочь?

Голос в системе двусторонней связи сражает наповал: точно такой же, каким был всегда, — теплый, бархатистый, густой. Почему-то казалось, что голос должен измениться. Должен стать жестким, бесстрастным, может быть, даже неприятным. Время проходит, и создавать демонов становится все легче.

— Это Бретт Эллис, — представляется мой бывший муж. Нажимаю кнопку, чтобы он смог подъехать к дому.

Глава 2

В четыре года я поняла, что мои родители не такие, как родители других детей. Мы сидели в ресторане «Мортон» в Беверли-Хиллз. Собрались всей семьей, впятером, что само по себе заслуживало внимания. Мы редко бывали вместе, даже на Рождество и в День благодарения. Мама надела большую шляпу — соломенную, с широкими полями. Должно быть, в то время такие были в моде. А еще помню солнечные очки — тоже очень большие, черные и блестящие; они постоянно сползали с носа. Ярко-розовые губы гармонировали с лаком на ногтях. Мама, как всегда, терпко пахла духами и сигаретным дымом. Ярко-желтый сарафан оставлял открытыми плечи и выступающие ключицы. Как всегда, она выглядела безупречно ухоженной. Мое детство украшено названиями модных домов, чьи произведения она носила: «Шанель», «Живанши», «Лакруа», «Фенди». За закрытой дверью огромной гардеробной не прекращалась шикарная вечеринка с участием самых знаменитых дизайнеров. Папа предпочитал джинсы, футболки, кожаные куртки. Ничего из ряда вон выходящего. Он всегда одевался скромно — тем ярче сияла райская птица, которую он держал за руку. Ему так нравилось.

В тот день сводная (а если говорить точно, единокровная) сестра Лидия, старше меня на восемь лет, решила показать, кто в доме главный, и заняла место рядом с папой. Эшли, которому уже исполнилось пять, уселся с другой стороны. Само собой, я собралась устроить громкий скандал и потребовать своего, но родители сумели меня подкупить, пообещав мороженое в обмен на хорошее поведение. И вот тогда-то, едва выглядывая из-за корзинки с булочками, потому что стул оказался слишком низким, а детского кресла в ресторане не нашлось, я поняла, что все вокруг смотрят на нас. Конечно, люди пытались делать вид, что не обращают внимания, но я-то заметила, как они тайком выглядывали из-за меню и шептались. Или притворялись, что бесцельно осматривают зал, хотя взгляды то и дело останавливались на нашем столе.

Потом до меня донесся голос одной из посетительниц:

— Там сидит Гевин Сэш, не так ли?

Чужая тетя спрашивала официанта! Разве мог официант знать, как зовут моего отца? И откуда она знала? Может быть, ей и мое имя известно?

— А почему та леди тебя знает? — спросила я.

— Понятия не имею, солнышко, — смутился отец.

— Потому что твой папа знаменит, — поведала мама из-за черных очков.

Даже в четыре года, едва разбираясь в чувствах, я ощутила в ее голосе гордость.

— Папу знают все, — добавила она.

— Что, все-все? Каждый, кто сидит в ресторане?

— Вполне возможно. — Мама довольно улыбнулась и добавила: — А может быть, даже все, кто живет в Америке.

— Или даже весь мир, — подхватила выскочка Лидия, стремясь продемонстрировать эрудицию взрослого двенадцатилетнего человека.

— Не хочу, чтобы папу все знали! — Новость страшно расстроила и вызвала приступ ревности.

Мало того что приходилось делить папу с Лидией и Эшли, так вдобавок появились новые соперники: и весь ресторан, и вся Америка, и весь мир! Нет уж, спасибо! «Какое право имеют чужие, незнакомые люди на моего отца? — Это мой папа! — громко закричала я. — Они его не знают! Не отдам!»