— Они вошли в дом, — сказала Джоана, отбежав от окна. Встав рядом с Джиной, которая сидела на стуле около кровати, она положила руки ей на плечи. Они услышали топот на лестнице. Доктор едва взглянул на них, снял кожаное пальто и бросил его сержанту. Сев на стул, поставленный специально для него, он наклонился над Эдвардом, оттянул ему нижние веки, посмотрел белки глаз, пощупал пульс, потом задал обычные вопросы.

— Боли в суставах? Депрессия? Тяжесть в ногах? Всегда температура? Когда это началось? — Ему приходилось наклонять голову, чтобы слышать ответы Эдварда. Он покачал головой. — Те побои могли повлиять на ваше состояние. Сколько времени вы уже не встаете с постели? Так долго? Хм-м.

Он поднялся со стула и накинул пальто.

— Вы правильно поступили, что позвали меня, сержант. Если бы вы забрали его, то привезли бы труп.

— Так он остается?

— Да. Он скоро умрет. Его здоровье будет только ухудшаться.

Они с сержантом вышли из комнаты. Эдвард смотрел им вслед, он не удивился, услышав вердикт. Но он жалел Джину. Она наклонилась над ним, и он увидел слезы на ее щеках. Эдвард помнил ее плачущей только в первые дни замужества, когда она уехала из родного дома и тосковала по своей семье. С усилием он поднял руку и коснулся ее щеки, а она накрыла его руку своей ладонью.


Керен, вернувшись с соседней фермы, заметила отъезжающий от дома грузовик. Она отскочила в сугроб, чтобы дать ему проехать, и увидела в кабине сержанта, который выглянул из окна и пристально посмотрел ей в лицо. К их обоюдному удивлению, они узнали друг друга. Он повернул голову, глядя ей в след, а она побежала в направлении дома, не оборачиваясь.

Вбежав в дом, она крикнула:

— Что случилось?

Джоана, которая спустилась в гостиную, поднялась навстречу ей.

— Заходи и садись. Я все тебе расскажу.

Слушая ее, Керен сжала кулаки.

— Он не умрет. Я этого не допущу. Ради Эрика я сделаю все, чтобы он жил.

Она вскочила, чтобы бежать в комнату отца, но Джоана схватила ее за руку.

— Стой! Пока не ходи туда. Мама с ним.

Хотя девушка была настроена решительно, она села снова, ее руки нервно дрожали.

— Я узнала сержанта, который был здесь.

— Узнала?

— Его имя Карл Мюллер. Он долгое время жил в нашей деревне, когда немцев селили здесь по плану Нансена. Я не думаю, что он уехал бы из своей приемной семьи, если бы его овдовевший отец не женился бы снова и не забрал его домой в Мюнхен. Он писал мне какое-то время. В его письмах не было ничего романтического, как мне хотелось. Вместо этого он рассказывал, что фюрер мечтает, чтобы Германия стала великой. Каждое письмо было вскрыто, и на обратной стороне конверта стояла марка цензора. Нацисты не доверяли даже своим людям.

— Сколько тебе было лет, когда ты видела его в последний раз?

— Нам было по пятнадцать.

— Он узнал тебя?

— Да. Я в этом не сомневаюсь. Надеюсь, он живет далеко отсюда, и я никогда больше не увижу его. Когда-то он мне нравился, а теперь я ненавижу его.

Джоана никогда не слышала, чтобы Керен о ком-нибудь отзывалась так резко. Она разделяла мнение Керен и тоже надеялась, что никогда больше не увидит сержанта. Он уже и так принес в дом достаточно неприятностей.

Спустя три дня Карл Мюллер вернулся, приехав на мотоцикле. Джина открыла дверь и увидела его на пороге.

— Я здесь не по работе, фру, быстро сказал он. — Керен дома?

— Если вы не по работе, то можете не заходить в дом, — ответила она. — Если Керен согласится поговорить с вами, вы можете пообщаться на улице.

На его лице появилось суровое выражение.

— Если Керен откажется выйти, я могу воспользоваться своими полномочиями.

Джина с отчаянием подумала, что враги над всем имеют власть, она боялась за девушку.

— Я скажу ей, что вы здесь.

Он остался ждать на крыльце. Он замерз, пока ехал из Алесунда, сейчас дни были совсем короткие и холодные, а вечеру становилось еще холоднее.

Раньше ему бы никогда не пришлось ждать на пороге норвежского дома. В деревне, где жила Керен, он ходил вместе с ней в школу и знал ее дом так же, как тот, в котором жила приютившая его семья. Но он всегда хотел вернуться в Германию. Там была его родина. Возможно, тогда он и хотел иммигрировать, как делали многие, но это было еще до прихода фюрера к власти, который снова сделал немцев великой нацией, способной заставить дрожать весь остальной мир.

Он резко повернул голову, когда Керен вышла из дома, и вырвавшийся теплый воздух обдал его.

— Ты не изменилась, Керен. Я сразу узнал тебя.

Выражение ее лица осталось невозмутимым.

— Чего ты хочешь?

Он мог просто ответить, что одинок, что ему хочется женского внимания и он устал от жизни в казармах.

— Я только хочу иметь возможность снова поговорить с тобой.

— О чем?

— О старых временах. Ведь мы были хорошими друзьями. Разве это не причина, чтобы пообщаться? Мне так интересно узнать о каждом, кого я знал в деревне.

— Ты бы мог написать своим приемным родителям, после того как уехал, и узнать все, что хотел.

— Я писал несколько раз, но с тех пор, как я вернулся в Германию, моя жизнь круто изменилась, и часто совсем нет времени. — Он потянулся, чтобы взять ее за руки. — Мы можем пройтись? Ты замерзнешь, стоя здесь. — Она проигнорировала его порыв, тогда он подошел ближе. — У тебя нет причин злиться на меня. Я писал тебе.

Она начала спускаться по ступенькам, но остановилась.

— Злиться? Ты думаешь, меня волнует что-нибудь из того, что ты сделал или не сделал сто лет тому назад? А вот сейчас я ненавижу тебя за то, чем ты занимаешься.

Мюллер понял, что их хорошие отношения в прошлом не станут мостиком к восстановлению дружбы.

— Ты сумасшедшая? Я не причинил тебе никакого вреда н не собираюсь это делать. И я скажу тебе, что если бы кто-нибудь другой пришел сюда вместо меня, то старый фермер из этого дома умер бы в кузове грузовика. Ты должна быть благодарна мне!

Он увидел, что выражение ее лица изменилось. Она всегда отличалась здравомыслием и не могла отрицать правду, которую он только что рассказал, хотя ее отношение к нему от этого не изменилось.

— Прежде всего, никто не должен был приходить за ним. Нельзя так обращаться с тяжелобольным человеком. Его слабое сердце могло этого не выдержать.

Он быстро ответил, не задумываясь:

— Я прекрасно знаю о его состоянии. Можешь не сомневаться в нашем докторе.

— А у меня есть сомнения по поводу того старого врача, который приходит к нему. Ты можешь рассказать, что ваш врач написал в рапорте?

Он увидел, что она очень хочет получить информацию, которую ей мог дать только он.

— Может быть, Эдвард мог бы получить какие-то другие лекарства, способные облегчить его боль. Старый доктор слишком консервативен.

Надежда вернулась к Мюллеру. Ей так не терпелось узнать то, что было известно только ему. Он решил, что она, возможно, удостоит его своим вниманием, если он все расскажет ей.

— Хорошо. У него анемия. Может быть, эта болезнь влияет на его сердце.

Она ничего не знала об этой болезни.

— Спасибо, что сказал. Я думаю, это ничего не изменит, но я все же расскажу об этом медсестре.

— Где она живет?

— Вниз по долине.

— Мы можем сходить туда прямо сейчас?

Она повела его по долине так, чтобы не видели другие жители. Она ни за что не хотела, чтобы кто-нибудь из друзей иди знакомых увидел ее в компании немецкого солдата.

— Вот видишь, я всегда хотел для тебя и твоей семьи всего самого лучшего. Но я вижу, что ты презираешь меня.

Он сделал движение, давая понять, что собирается уйти. Как он и предполагал, она окликнула его.

— Я спущусь по дороге с тобой.

Спускаясь вниз по долине, они разговаривали, вспоминая события прошлых дней. Она не могла сдержать улыбки, погрузившись в детские воспоминания.

Он остался ждать ее на дороге, когда она вошла в дом медсестры. Через десять минут она выбежала, спустившись к нему по заснеженной тропинке.

— Эта анемия лечится. Возможно, еще не совсем поздно. Медсестра готова сейчас же пойти и встретиться с доктором. Если он даст согласие, она начнет делать уколы Эдварду, а еще он должен соблюдать диету для печени, но, живя на ферме, это легко сделать. Она очень разозлилась, услышав, что старый доктор не сделал анализ крови. Подумать только! Его можно вылечить!

Он ничего не говорил и смотрел на нее жестким взглядом. Внезапно мальчишка, которого она знала, исчез, и перед ней стоял вражеский солдат.

— Это хорошие новости, — сказал он.

Оживление сошло с ее лица.

— У тебя было бы одним заложником больше, не так ли? — с горечью в голосе воскликнула она, глядя ему в глаза.

Он напугал ее больше, чем намеревался. Это не принесло ему удовлетворения, и ему хотелось, чтобы она забыла об этом. Если она будет продолжать бояться его, тогда снова захлопнет перед ним дверь дома.

— В этом не было необходимости, — ответил он, как будто взвешивая свои слова. — Пошли. Давай вернемся. — Всю дорогу она с опаской поглядывала на него. — Ничего не бойся. Я уже говорил тебе, что я твой друг, и если люди с фермы, на которой ты живешь, дороги тебе, я оставлю их в покое. Ты знаешь меня, Керен. Думаю, тебе нужно доверять мне, как ты всегда это делала.

Она не вполне осознавала, как воспринимать его слова. Он не обещал, что не станет исполнять свой долг, если Эдвард поправится, и в то же время он достаточно ясно заверял ее, что не причинит ей вреда. Но даже если он не сделает ничего плохого, это не значит, что он откажется исполнять приказы свыше. Она подумала, что должна поточнее выяснить это. Он хотел возобновить отношения, возможно, даже надеялся на большее. Она почти что жалела его.

— Я могу доверять тебе, но я не могу довериться тем, кто надел на тебя эту форму.

— Я с ними одно целое.

Именно в эту минуту она поняла, что не может расслабиться в его присутствии. Проводив ее до фермы, он попрощался с ней, сел на мотоцикл и уехал. Она понятия не имела, когда снова увидит его, но подозревала, что он вернется.


Медсестра пообещала назначить новое лечение Эдварду, хотя старый доктор, по ее словам, отнесся к этому скептически, сказав, что не доверяет диагнозам, поставленным немецкими врачами.

Джоана, возвращаясь из магазина, где она отоваривалась по карточкам, зашла в школу к Рольфу. С тех пор как Эдвард пошел на поправку, Рольф перестал приезжать домой каждый день. В школе у него накопилось много дел, и он задерживался после уроков, на тайных встречах с учителями.

В последнее время их положение сильно осложнилось. Квислинг издал закон, по которому учителя должны вступить в Нацистскую ассоциацию учителей, а все ученики — присоединиться к юношескому нацистскому движению. Учителя, поддерживаемые церковью и родителями, отвергли оба ультиматума. Никто не знал, что теперь будет.

Классы располагались в левой части школьного здания, а Рольф жил в правой части на втором этаже. В его комнате был спрятан радиоприемник в надежном месте, а не в сиденье кресла, как у парикмахера (немецкий солдат зашел постричься и был удивлен, когда голос снизу объявил: «Говорит Лондон!»).

Джоана открыла дверь в класс, все двадцать два ученика встали, двигая стульями. Она поприветствовала их. Рольф, который в это время писал на доске, жестом показал детям садиться и кивнул ей:

— Подожди немного. Урок скоро закончится.

Это был урок арифметики, и Джоана прошла между рядами, заглядывая в тетради детей. Она знала каждого из них, потому что все они жили в ее долине или соседней деревушке. Урок закончился, и она подождала, пока Рольф даст им домашнее задание.

— Сегодня последний школьный день перед каникулами. Выполните все упражнения, которые я задал вам. Если у кого-то из вас возникнут проблемы, вы знаете, где меня найти. На сегодня все, дети. Вы свободны.

У него в классе всегда была хорошая дисциплина. Потом в холле дети дали волю своим эмоциям. Джоана подошла к парте и встала, облокотившись на нее локтями.

— Запаса дров хватает? — спросила она, махнув головой в сторону печи.

— Большинство школ уже использовали весь запас дров, который у них был. Но это не повод, чтобы закрывать школы! Квислинг в недоумении. Двенадцать из четырнадцати тысяч учителей в стране отказались вступить в его недавно созданную Нацистскую ассоциацию учителей. Он не может всех нас уволить, и сейчас он в раздумьях, что ему делать дальше. Ходят слухи, что сам Гитлер недоволен ситуацией.

Она рассмеялась.

— Это самые лучшие новости, не считая того, что папа потихоньку начал выздоравливать.