— Вы готовы? — Женщина из Красного Креста стояла около нее. — Хорошо. Откуда вы?

— С западного побережья, но я бы хотела поехать в дом в Осло, где я жила долгое время.

— Там есть кому позаботиться о вас?

— Со мной все будет в порядке.

Джоана присоединилась к остальным женщинам, ждущим у барака. Приблизившись к настежь распахнутым воротам, они непроизвольно бросились бежать, смеясь и крича от радости. Джоана побежала вместе со всеми, а за воротами остановилась, чтобы полной грудью вдохнуть воздух свободы. Многие делали то же самое. Издалека донесся упоительный звук церковного колокола, возвещавшего о наступившей свободе. Затем женщины стали рассаживаться в автобусы, всем хотелось как можно скорее покинуть это проклятое место. Возбужденные свободой люди ликовали и пели национальный гимн.

Джоана разглядывала из окна автобуса пейзаж, открывающийся в предрассветных сумерках. Автобус проезжал по Осло, высаживая женщин возле их домов. Встречать своих родных выбегали целыми семьями. В столице повсюду появились норвежские флаги, немецкую свастику уже почти везде успели снять. Все правительственные здания и бывшие военные штабы охраняли участники освободительного движении с белыми потоками на рукавах. Их целью было сохранить мир и предотвратить любые попытки самосуда. Немцы в Норвегии, совсем не так как в других странах, все еще занимали прежнее положение и еще только должны были сложить оружие. Джоане предстояло выгнать немецкого офицера из дома Алстинов.

Она последней покидала автобус, подъехавший к воротам дома. Входная дверь была открыта, и в доме горел свет. Когда автобус уезжал, она помахала своим спасителям. Как только она вошла внутрь, то сразу поняла, что нацист в спешке покинул дом. Переходя из комнаты в комнату, она видела открытые ящики комодов и шкафов. На кухне стоял еще теплый чайник, а на столе были разбросаны крошки. Наверху в спальне осталась смятая постель, покрывало валялось на полу. В шкафу висело кожаное пальто. Внезапный приступ ярости нашел на нее, и она стала рвать пальто, потом бросила его на пол и топтала ногами, и, наконец, сбросила со ступенек так, как будто в нем был его хозяин. Джоана спустилась, выбросила ненавистное пальто на улицу, хлопнув входной дверью, и прислонилась к ней, чувствуя, что ее шатает.

Переведя дух, она сняла телефонную трубку и позвонила домой. Ответил отец.

— Привет, папа, — сказала она хрипло. — Это Джоана. Меня освободили.

Это был самый эмоциональный телефонный звонок в ее жизни. Затем ей предстояло самое грустное — позвонить Астрид. Они тихо разговаривали несколько минут. Астрид сохраняла мужество и не сдавалась.

— Приезжай и навести меня, как только сможешь, моя дорогая.

— Я приеду.

Джоана не обладала такой стойкостью. Положив трубку, она села на стул в холле, грустно опустила голову и просидела в таком положении долгое время. Потом встала, выключила свет, горевший во всех комнатах, и устало побрела наверх, чтобы принять горячую ванну. К счастью, нашлось мыло и шампунь. Впервые за долгие месяцы она увидела свое обнаженное тело в зеркале. Зрелище было ужасным: кости выпирали, в руки покрывали язвы. Она почувствовала, как оживает ее тело под струей теплой воды. Последние месяцы мыться приходилось только под холодным душем, стоя на деревянных решетках в нетопленой бане вместе с сотнями других женщин.

Джоана вышла из ванной, завернувшись в полотенце. Она решила посмотреть, нет ли в доме какой-нибудь одежды, чтобы надеть ее, пока не перестирает свою, привезенную из лагеря. Обыскав ящики, она ничего не нашла, и только выходя из комнаты вспомнила, что спрятала в подполе коробку со своими вещами. А вдруг она до сих пор лежит там?

Босиком она спустилась вниз и с первого взгляда поняла, что надежды нет никакой. Все ценные вещи, которые Анна хранила там, пропали. Старый шкаф для посуды все так же стоял привинченным к стене, только дверок не было, возможно, их сожгли, когда отапливали дом. Встав на колени, она протянула руку и, кроме паутины, ничего не обнаружила, но неожиданно коснулась края коробки и потащила ее на себя. Ей никак не удавалось вытащить коробку, поэтому пришлось придавить крышку. Когда она открыла ее, то было ощущение, будто она нашла клад. Поверх вечерних платьев лежало нижнее белье, пара платьев, юбки, пиджаки и вечерние босоножки.

Джоана одевалась в своей комнате, когда ей показалось, что подъехала машина. Она присела на стул, чтобы обуть босоножки, и услышала стук входной двери. Неужели Алстины вернулись домой? Неуверенно она спустилась по лестнице.

В холле стоял высокий мужчина в плаще, накинутом поверх лагерной одежды, с пакетом в руках. Услышав ее шаги, он поднял глаза, и его лицо осветила улыбка. Он был намного худее и бледнее, чем тогда, когда она видела его в последний раз, щеки впали. Она лишь смогла восторженно выдохнуть его имя:

— Стефен!

— Джо, дорогая!

Она пулей слетела вниз навстречу ему, он выронил пакет, чтобы обнять ее. Он сжал ее в объятиях, и их губы слились в поцелуе. Потом они еще какое-то время стояли, неспособные говорить и думать.

— Скажи мне, что я не сплю, — произнесла она, касаясь руками его лица, а он продолжал крепко обнимать ее.

— Это не сон, Джо, мы вместе. И больше не будет расставаний.

Ее голос дрогнул.

— Я видела твое последнее послание, оставленное для меня в Грини. Мы должны позвонить Астрид. Она думает…

— Я уже позвонил. Это она сказала мне, что ты здесь. Когда я позвонил, она только что поговорила с тобой.

— А как тебе удалось избежать расстрела?

— Со мной собирались поступить жестче, чем просто расстрелять. Сотни приговоренных спешно отправили в лагерь, находящийся рядом со шведской границей. Вся его территория была заминирована, и в момент освобождения мы должны были взлететь на воздух вместе с бараками. К счастью, начальника лагеря не оказалось в это время на месте, а у его заместителя не хватило смелости. В последний момент он испугался за свою шкуру. Нас освободили, всем раздали пакеты с одеждой, в которую я еще не успел переодеться, и развезли на автобусе по домам в Осло. Моим единственным желанием было разыскать тебя.

Она все еще не могла поверить в свое счастье, но в последующие часы волна блаженства накрыла их с головой.

В городе в это время царило сумасшедшее веселье. Люди праздновали победу. Стефен сжег их лагерную одежду, выбросил нацистское кожаное пальто в мусорный бак, и они отправились на улицу, чтобы присоединиться к всеобщему веселью. Осло был во флагах — английских, американских и норвежских. Они развевались на крышах домов и на балконах, люди несли их в руках.

Полицейские, которые отказались сотрудничать с нацистами или работали тайно на освободительное движение, снова надели свои темно-синие формы и с энтузиазмом приветствовали всех. Люди пели и танцевали, а дети смотрели на них непонимающими глазами, потому что они помнили, что на улицах всегда царил только страх. Участники освободительного движения наконец-то смогли открыто приколоть цветы к карманам и петличкам. Несмотря на их стремление не допустить беспорядков, все же несколько окон в зданиях, где располагались нацистские штабы, были разбиты. В пригородах, так же как и повсюду, в зданиях, занимаемых нацистами, выбивали окна, а их пещи выбрасывали из домов и сжигали на кострах. А тем, кто принадлежал партии Квислинга, суждено было жить с клеймом предателя до конца их дней.

Стефен доложил о своем нахождении в городе в мобилизационный центр освободительного движения. Офицер с повязкой на рукаве твидового пиджака внимательно посмотрел на исхудавшее лицо Стефена.

— Ты только что из лагеря, да? Из какого?

— Грини.

Офицер присвистнул.

— Тебе еще надо восстановить свое здоровье. Повремени приступать к работе. А мы будем охранять все главные здания, пока правительство не вернется из Лондона. Королева уже в дороге, а король приедет в следующем месяце. А пока веселись вместе со всеми. Ты это заслужил.

Празднования продолжались всю ночь, но Стефен и Джоана вернулись домой, чтобы побыть в тишине. Повсюду на кострах сжигали черную маскировочную материю. Свет пламени, отражавшийся в окнах, заполонил комнату, в которой они спали, обнявшись.

Квислинг арестован, рейхскомиссар покончил с собой. Тюрьмы заполнили те, кто сотрудничал с немцами, рэкетиры черного рынка, бывшие полицаи и нацистские осведомители. Гестаповцы пытались выдать себя за обычных офицеров, но их знали слишком многие, успевшие побывать в подвалах. Теперь начальник гестапо был в том самом подвале, где жестоко истязали Стефена. Шрамы навсегда остались на его теле, и еще много лет эти пытки снились ему в ночных кошмарах.

Утром телефонный звонок разбудил Джоану. Стефен еще спал. Она встала с узкой кровати, на которой они спали в ее комнате, и подошла к телефону. Звонила Джина. Она радостно сообщила, что пришла телеграмма от Рольфа.

В ней говорилось: «Чувствую себя хорошо, нахожусь в безопасности. Скоро приеду домой. Уэнди и ваш внук приедут тоже. Всех люблю, Рольф».

— Какие замечательные новости! А от Эрика нет вестей?

— Нет.

Джоана и Стефен решили пронести неделю вдвоем. Им нужно было время, и не только для того, чтобы побыть вместе, но и адаптироваться после лагерного кошмара. Им обоим требовалась медицинская помощь. К тому же из-за недоедания и стресса у Джоаны почти прекратились менструации, и она боялась, что могут появиться проблемы. Врачи заверили ее, что со временем все нормализуется.

Вместе они наблюдали за торжественным возвращением кронпринца Олава в окружении марширующих войск с развевающимися флагами. В это время в небе появились норвежские эскадрильи, возвращающиеся домой. Рольф приземлился на аэродроме рядом с Осло.

Сидя в саду среди цветов, Джоана писала письмо Анне и Виктору, в котором сообщала, что собирается уезжать, когда услышала шум подъехавшей машины. Отложив ручку и лист бумаги, она встала и поспешила к калитке. Маленькая женщина расплатилась с таксистом, который вынес ее чемоданы и поставил рядом с крыльцом. Это была Анна. Увидев Джоану, она вскрикнула, и они обнялись.

— Позволь мне посмотреть на тебя. — Анна отошла и окинула взглядом Джоану. — Ты очень худая. Я должна приготовить для тебя много вкусной еды. Я везу с собой из Швеции продукты. Там нет продуктовых карточек. Всю войну в домах горел свет, окна не затемнялись. — Она увидела вопрос в глазах Джоаны и грустно улыбнулась. — Мой дорогой Виктор умер больше четырех лет назад по дороге в Швецию. Он так и не узнал, что мы добрались туда невредимыми.

— Мне так жаль.

Анна с тоской в глазах подошла к дому, и ее голос смягчился.

— Как хорошо снова быть дома. Я всегда любила этот дом и все это время так хотела вернуться сюда.

— Там внутри кое-кто, кого вы знаете. Он ставит новые дверки в шкафу в подвале.

— Стефен?

— Да. Мужчина, за которого я собираюсь выйти замуж.

Лицо Анны посветлело от этой новости.

— Как замечательно! Я всегда хотела, чтобы вы познакомились. Я помню, что не сказала ему, что мы с Виктором уезжаем на каникулы, когда он позвонил накануне, и мы уехали, а он планировал приехать в Осло совсем ненадолго.

Джоана тихо засмеялась.

— Много всего произошло с тех пор. Пойдемте в дом, я все вам расскажу.

В доме, после бурной встречи со Стефеном, который от радости чуть не сбил ее с ног, Анна чувствовала себя словно ребенок. Она бегала по комнатам, радуясь, что дом остался таким же, как был. Ей совсем не было жаль картин и серебра, которые растащили. Она намеревалась переделать верхний этаж в апартаменты с отдельным входом, чтобы Джоана со Стефеном могли жить там, когда поженятся. Ее пугали предостережения в прессе по поводу дефицита жилья в стране. Ситуация усугублялась тем, что после войны многие невесты из Британии и Канады приехали за своими женихами. Также в жилье остро нуждались те, кто прибыл с севера Норвегии. Сотни людей остались без крова в результате карательных акций немцев.

— Я пока не знаю, буду ли заниматься той же работой, что и до оккупации, — сказал Стефен. — Ты не должна влезать в долги, не зная точно, будем ли мы жить здесь.

Джоана посмотрела на Анну и поняла, что она очень боится остаться одинокой в атом доме.

Джоана и Стефен приехали на ферму, когда Рольф был уже там. На каждом доме в долине вывесили флаги в честь его возвращения. В первое же утро к дому пришел местный оркестр и играл патриотические мелодии под его окном. Джоану снова встречали с улыбками. Соседи подбегали к их калитке и махали ей, а когда представлялся случай, извинялись. Радость от приезда домой сменилась грустью.

— Эрик погиб, — рассказал Рольф. — Он много раз рисковал жизнью, прежде чем немцам удалось поймать его и расстрелять в замке Акерсхус. Я слышал, что там установили мемориал, на котором выбиты имена всех погибших. По крайней мере, мы можем прийти туда и отдать дань памяти.