Мэг Кэбот - Эти синие глаза

— Застегни платье, зайдем в дом и поговорим. Похоже, что к нам приближается стадо овец. Их блеяние слышно все ближе. Но мне не хочется снова прыгать в ручей, чтобы выручить кого-нибудь из них, особенно сейчас.

Она покорно застегнула свое бархатное платье, потом протянула ему обе руки и позволила помочь подняться.

— Нам с тобой предстоит многое обсудить, — снова попытался он заговорить, и голос его зазвучал напряженно.

— Думаю, ты прав, — согласилась она. — Например, как ухитриться скрыть от лорда Гленденинга наши отношения…

— О, не начинай сначала, ради Бога…

Бренна наклонилась, чтобы поднять его дневник, лежавший раскрытым у ее ног.

— Говори, Рейли, но ты должен знать, что мы не можем…

Но Рейли не дослушал, чего они не могут. Потому что в тот момент, когда Бренна наклонилась за дневником, раздался выстрел.

Потом что-то очень сильно ударило его в плечо и сбило с ног.

Он услышал, как Бренна зовет его по имени, и увидел, что она уронила его дневник. Страницы, которые переворачивали и перечитывали много раз, не выдержали и разлетелись во все стороны, оторвавшись от корешка тетради.

Последнее, что увидел Рейли, прежде чем его взор закрыла тьма, — это страницы его дневника, подхваченные теплым весенним ветром.

— Где он?

Чарлз Пирсон, с трудом выходя из забытья, открыл глаза, и перед ним возникло видение.

Явившаяся его взору особа была облачена в длинное и узкое одеяние из синего бархата с жемчужными пуговицами до самого подбородка, но застегнутыми не полностью. Более того, они не были застегнуты на самом пикантном месте. Так как девушка задыхалась, это означало, что она явилась менее мистическим способом, чем обычно являются духи. И он даже предположил, что она бежала, и это дало возможность ему полюбоваться ее ослепительными грудями сквозь петли не застегнутых пуговиц.

— Вы что, не слышали меня?

У видения был хрипловатый нетерпеливый голос. Но он вполне сочетался с гривой рыжих волос, вьющихся крупными кольцами вокруг лица, и это очень напоминало медузу Горгону с головой, обвитой шипящими змеями.

— Я вас спросила, где он.

Наконец Пирсон, теперь уже вполне проснувшийся, осознал, что это вовсе не видение и не привидение, а живая женщина. Живая, дышащая и поразительно красивая, но с довольно свирепым нравом, о чем свидетельствовала раскаленная кочерга, которую она держала на уровне его горла.

Сжимая подлокотники кресла, в которое он плюхнулся и в котором так неосмотрительно уснул, Пирсон дико озирается по сторонам в надежде на помощь. Но единственное лицо, попадающее в поле его зрения, это Шелли, мирно спящий в точно таком же кресле. Этим утром им пришлось встать очень рано, чтобы не упустить паром из Лохалша, и после ленча их обоих охватила непреодолимая сонливость.

— Я собираюсь снова задать вам тот же самый вопрос.

Кочерга оказывается в опасной близости от его носа. Секундой позже ее острие и в самом деле проникает в одну из его ноздрей, и ощущение это довольно болезненное. Он не осмеливается пошевелиться из опасения, что она сорвет кожу с его лица.

— Я полагаю, что вы говорите о графе? — выражает он осторожное предположение.

— Да, — говорит видение, — я имею в виду именно его. Где он?

— Прошу прощения, мадам, — отвечает Пирсон, — но я не знаю. Всего несколько минут назад он был здесь, а потом, боюсь, что я заснул.

Хлопает дверь, и граф, врываясь, кричит во всю мощь своего голоса:

— Бренна! Что ты здесь делаешь? И почему ты тычешь кочергой в нос мистера Пирсона?

Мгновенно опасное оружие отстраняется от лица Пирсона, и он обессиленно опускается в кресло, не чувствуя своего тела…

Но что за бессмысленная драма развертывается у него на глазах?

Потому что это видение, которое, по-видимому, носит столь неблагозвучное имя Бренны, имя, которое, как ни забавно, он, Стиллуорт и Шелли всегда считали достойным только непривлекательных женщин, стремительно поворачивается вместе с кочергой и, описав этим орудием великолепную дугу в воздухе, обрушивает его на руку графа, пытающегося защитить голову, в которую явно целила эта молодая леди.

— Ты что, помешалась? — гремит голос графа. Он бросается вперед, пытаясь вырвать кочергу из цепких пальцев. — Какого черта ты размахиваешь этой штукой перед моим лицом?

— Я думаю, что ты подстрелил Рейли! — рычит девушка на графа.

После этого она осыпает графа градом весьма нелестных имен, ни одного из которых Пирсон прежде не слышал из уст леди… Впрочем, и сам-то он пользуется ими не так уж часто, считая их вульгарными.

— Подстрелил? — кричит Пирсон, потирая лицо. Ноздря его еще помнит прикосновение кочерги. — Рейли застрелили?

— Да! — огрызается видение. Оно все еще не выпускает из рук кочергу, пытаясь причинить ущерб пальцам графа. — Да, этот…

Дальше следует поток нецензурной брани.

Пирсон, начиная испытывать беспокойство, встает и лягает Шелли в лодыжку.

— Вставай, старина, — говорит он. — Вставай.

Шелли открывает один глаз, но, заметив видение, открывает оба.

— Послушай, — говорит он, становясь свидетелем борьбы за перетягивание кочерги, — кто эта соблазнитель бабенка?

К этому времени Гленденингу удается вырвать опасное оружие из рук видения и отбросить его подальше. Но видение бросается на графа, норовя вцепиться ногтями ему в лицо.

— Она говорит, что Гленденинг застрелил Стиллуорта, — сообщает Пирсон другу в то время, как они оба делают отчаянные усилия оторвать Бренну от графа, который при этом падает на пол.

— Что? Стиллуорта застрелили?

Бренна, выскальзывая из рук Шелли, ворчит:

— Я не знаю, кто такой Стиллуорт, но кто-то ранил Рейли, и я готова пари держать, что это вон тот… — Далее нецензурные слова.

— Он мертв? — спрашивает Пирсон, понимая, что пора взять дело в свои руки. Он хватает девушку за руки, чтобы она не оцарапала Шелли, вырываясь из его объятий. — Рейли умер?

И тотчас же, кажется, боевой дух покидает ее. Она оседает в объятиях Шелли и больше уже не похожа на жаждущую возмездия Валькирию. Она становится просто ужасно усталой и измученной девушкой.

— Пока еще нет, — говорит она с душераздирающим отчаянием. — Пуля не задела жизненно важных органов или сосудов, и мне удалось остановить кровотечение. Но я не смогла удалить ее. Я имею в виду пулю.

Она поднимает свои ослепительно синие глаза, полные слез, к лицу Пирсона:

— Она засела слишком глубоко. Он умрет от сепсиса, и я буду причиной его смерти.

Чарлз Пирсон щелкает пальцами:

— Пошли. Сент-Джон. Она отведет нас к Стиллуорту.

Девушка по имени Бренна горестно качает головой и переводит взгляд с одного мужчины на другого. Гленденинга она не удостаивает даже взглядом.

— Но чем вы можете помочь? — спрашивает она убитым тоном.

— Чем мы можем помочь? — смеется Шелли. — Моя дорогая, вы видите перед собой сэра Чарлза Абернати Пирсона Третьего, одного из ведущих специалистов Англии по извлечению пуль. Да и я не промах в этом деле.

Пирсон испуган столь лестным отзывом, потому что нечто, хоть отчасти напоминающее пулю, было недавно удаленным им аппендиксом, но все же он весьма признателен Шелли за то, что тот привнес хоть немного смысла в эту глупейшую сцену. Лицо девушки выражает облегчение, и она смахивает слезы.

— О! — кричит она. — О, пойдемте же со мной. Пойдемте сейчас же!

И она вылетает из зала.

Шелли бросает взгляд на Гленденинга, вытирающего нанесенные Бренной царапины краем своего килта и непрестанно бормочущего:

— Я этого не делал. Не знаю, о чем она говорила. Я этого не делал.

— Что с ним? — участливо спрашивает Шелли.

— С ним будет все в порядке, — успокаивает Пирсон.

— Нет, я имею в виду… Что, он действительно подстрелил Стиллуорта? Не следует ли нам? Ну, я не знаю… Совершить гражданский арест?

Пирсон оглядывает графа, пытающегося увидеть свое отражение в лезвии палаша, и говорит с отвращением:

— Он никуда не денется. Пошли.

Когда они выходят из холла, Шелли шепчет:

— Ты думаешь, это та самая девушка, из-за которой он не хочет покидать это Богом забытое место?

— Если это не она, — решительно отвечает Пирсон, — то это просто позор, и нам лучше позволить ему умереть.

Голоса.

Он услышал голоса. Глухие, еле слышные. И это было хуже, чем если бы они говорили громко, потому что как ему было определить, кто говорит?..

О Господи, теперь еще он услышал плач. Должно быть, плакали его сестры, которые были большими любительницами поплакать. Почему это Бэйтс не выдворил их? Всего-то кучка женщин, рыдающих у его постели. Неужели они до сих пор не поняли, что он не собирается умирать? В него и раньше стреляли и попадали. Ну ладно уж, может быть, и нет, но, несомненно, он не умрет оттого, что пуля засела у него в плече. Для этого он слишком крепок.

И о чем это думал Бэйтс, когда впустил их сюда? Дуэли запрещены и незаконны, кроме как на континенте. А теперь они начнут тесать свои языки по всему городу о том, что он сплоховал и проиграл в этой небольшой потасовке. Он не мог припомнить, чтобы с ним такое случалось прежде.

Этелридж. Это имя засело у него в памяти. Так у него была дуэль с Этелриджем? Но из-за чего? Теперь этот малый женат на Кристине, а уже одно это серьезное наказание для человека. Разве не так? И тут внезапно он очнулся.

Он больше не слышал плача. Теперь он слышал какое-то шуршание.

Ба, да это играют в карты!

Наконец его зрение сфокусировалось. Он оказался в незнакомой комнате, которой никогда не видел прежде, на широкой пуховой перине, в кровати с резными спинкой и ножками. Солнечный свет струился во все окна, и он отчетливо ощущал аромат печеных яблок.

Возле необъятной кровати сидели Пирсон и Шелли в одних рубашках. Вряд ли они ему пригрезились, потому что, если бы он видел их во сне, они занимались бы чем-нибудь гораздо более интересным, чем игра в карты.

— Ха, — прошептал Шелли, — двадцать одно. Я выиграл.

— Как бы не так! — возразил Пирсон. — Ты не мог снова выиграть. Это невозможно.

— Возможно, — настаивал Шелли, — ты просто плохо смешал карты.

— Я их тасовал битый час. Ты сплутовал.

— Но как я мог сплутовать? Ведь сдавал-то ты.

Рейли пытался спросить их, где он и все ли в порядке с Бренной, но смог лишь издать звук, похожий на хриплое карканье.

Однако и карканье сослужило ему службу, потому что привлекло к нему внимание обоих мужчин. Они перестали пререкаться из-за карт и с некоторым изумлением посмотрели на него.

— О, смотри-ка, — сказал Пирсон очень дружелюбно. — А ты очнулся. Самое время. Как себя чувствуешь?

Шелли едва удостоил его взглядом. Он собрал карты и сказал:

— Я покажу тебе, как их надо тасовать. О, привет, Стиллуорт.

Рейли снова что-то прокаркал.

— Он хочет пить. Дай ему воды, Сент-Джон.

— Я дал ему этого чертового опиума, — ответил Шелли, мастерски тасуя карты, — а ты дай ему воды.

Пирсон вздохнул, поднялся со стула и принес Рейли стакан воды. Но, когда тот попытался поднять правую руку чтобы взять стакан, его пронзила отчаянная боль, и Рейли снова осел на подушки.

На Пирсона это, по-видимому, не произвело особенного впечатления.

— Бери другой рукой, балда. Тебе прострелили правое плечо.

Рейли взял стакан левой рукой и опорожнил его. Потом возвратил пустой стакан Пирсону и сказал голосом, прозвучавшим почти нормально:

— Бренна.

Пирсон поднял брови:

— Да?

— Она, — он попытался прочистить горло, — с ней все в порядке?

— Разве ты не помнишь? — Пирсон скорчил гримасу и теперь смотрел сверху вниз на старого друга.

Рейли очень пожалел, что не владеет правой рукой. Если бы она была в порядке, он бы не пожалел для друга хорошей оплеухи.

— Нет, не помню, — проскрипел он нетерпеливо. — Ты, осел, я был без сознания. Где она? С ней все в порядке?

— Конечно, в порядке, — ответил возмущенный Пирсон. — И должен тебе заметить, что с твоей стороны невежливо называть меня ослом после того, как я вынул пулю из твоего плеча. А твоя драгоценная мисс Доннегал не сумела этого сделать.

— Но только, — добавил Шелли, не отрывая взгляда от карт, которые он перекладывал из одной руки в другую, — только потому, что она слишком сильно привязана к этому типу. Не могла заставить себя как следует рвануть эту штуку. Боялась причинить тебе боль, как я полагаю. К счастью, сэр Чарлз встал в нужную позицию и дернул эту злополучную штуку со всей силы. Она застряла в кости. И счастье, что не раздробила ее.

— Прошу прошения, но я обращался с пациентом нежно, как с ребенком, — возразил оскорбленный Пирсон. — Как со своим собственным младенцем. Мисс Доннегал не смогла бы сделать это лучше, даже если бы презирала Стиллуорта от души. По-видимому, она не знает, с каким никчемным пустышкой и повесой связала себя.