Мэг Кэбот - Эти синие глаза

Миссис Мерфи опомнилась первая и отвела взор от голого торса Рейли.

— Ну, — сказала она, медленно подыскивая слова, — право, не знаю. Думаю, что лорду Гленденингу это не понравится…

— Ну если уж лорду Гленденингу это не понравится, — заявил Рейли, — он может пригласить меня остановиться в замке Гленденинг. Верно?

Миссис Мерфи, поколебавшись, кивнула:

— Да, пожалуй, может.

— В таком случае все решено. — Рейли выпустил пухлую ручку и потянулся за своим одеялом, представлявшим плохую защиту от похотливых взглядов Мейв и ее товарок. Он взял стакан с виски, который надолго оставил стоять возле своего локтя, поднял его и отсалютовал, глядя на Флору:

— За ваше здоровье, леди…

Бросив взгляд на паромщика, снова стремительно впадавшего в беспамятство, потому что его приятели не поскупились и каждый старался предложить ему стаканчик, Рейли запрокинул голову и одним глотком покончил с содержимым своего стакана.

Виски оказалось отличным и настолько крепким, что у него защипало глаза, но это не испортило вкуса напитка. Огненная жидкость обожгла его горло и согрела все тело. Он подумал, что Пирсон и Шелли заплатили бы за стаканчик такого виски две и даже три кроны, а он пил его здесь даром, потому что вытащил из воды полумертвого от пьянства паромщика. А они еще убеждали его не покидать Лондона!

Только после того как он выпил еще несколько стаканов виски, Рейли наконец смог переодеться в сухое платье, извлеченное из его сундука, и тогда вспомнил, почему Кристина расторгла с ним помолвку. Одной из причин разрыва она назвала его постоянное, хроническое пьянство. Пожалуй, слово «хроническое» было уж слишком сильным. Но ведь в конце концов он напивался не чаще, чем другие. А по правде говоря, даже реже.

Но Кристина, прелестная и набожная Кристина, ни разу в жизни не пропустившая воскресной проповеди и бывшая членом всевозможных обществ: умеренности и трезвости, миссионерского и аболиционистов и множества других, — Кристина считала, что выпить один-два стаканчика виски за вечер — вещь недопустимая.

* * *

Впрочем, возможно, она была права. Чем больше он пил, а в «Истерзанном зайце» царила атмосфера вакханалии, которой Рейли становилось противиться все труднее, тем быстрее он забывал, зачем явился в это уединенное место.

Уж, конечно, не для того, чтобы сидеть локоть к локтю с местными пьянчугами, как теперь, а для того, чтобы выполнять нужную работу и делать ее хорошо, чтобы принести себя в жертву другим и доказать мисс Кристине Кинг раз и навсегда, что Рейли Стэнтон, лорд Рейли Стэнтон, чтобы уж быть точным, ведь он был восьмым маркизом Стиллуортом, кое-что может, что он кое-чего стоит, что он человек отважный и имеет убеждения и что ему не требуется размахивать своим титулом, как флагом, чтобы завоевать уважение. И уж конечно, он не пьяница и нерешительный бездельник, каким она его, как видно, считала.

— Стэнтон! — обратился к Рейли его новый друг Адам Макадамс, самый старый и самый беззубый из рыбаков, прервавший его размышления. Он обнял Рейли за шею и пробормотал заплетающимся языком: — Позволь мне угостить тебя еще одним стаканчиком.

— Нет, благодарю, — вежливо отказался Рейли. — С меня уже довольно.

— Ну еще один, только один стаканчик. Ты ведь спас моего приятеля Стабена. Неужели ты не позволишь мне угостить тебя стаканчиком виски за то, что ты спас Стабена?

— Не я его спас. Его спасла ваша мисс Бренна.

— Еше один стаканчик, — прошамкал Макадамс, — еще один.

Рейли уже не мог припомнить, чтобы где-нибудь его встречали так тепло и гостеприимно. Право же, его друзья все это представляли неправильно. Оказалось, что горцы — вполне цивилизованные люди. А жители острова Скай — добрейшие из всех горцев.

Со слезами на глазах Рейли промолвил:

— Ладно. Еще один. Но только если вы разрешите мне произнести тост.

— Валяй, — сказал Макадамс, — произноси свой тост.

Рейли высоко поднял стакан:

— Я хочу произнести тост за здоровье самой прекрасной, нежной и милой леди на свете, автора вон того письма, что сушится на веревке у камина.

Все повернули головы и посмотрели на розовый клочок бумаги, сушившийся у огня.

— За здоровье самой благородной, прелестной, самой достойной женщины, на которой я намерен жениться, если только она согласится, за здоровье бесценной мисс Кристины Кинг.

— За мисс Кинг, — повторили хором рыбаки.

Они опрокинули свои стаканы с виски, и тогда Рейли повернулся к Адаму Макадамсу и спросил:

— В чем там дело с этим Берн-Коттеджем?

Но ответа он не получил, потому что все его новые друзья отрицательно покачали головами, не позволив Адаму сказать больше ни слова.

И Рейли, испытывая новое для него чувство дружеского расположения и ощущая приязнь и поддержку присутствующих, подумал, что, как бы не по-джентльменски это ни было, ему следует присоединиться к ним и вздремнуть вместе с ними… несмотря на то что Кристина сочла бы такое панибратство недостойным.

Замок выглядел странно. Несомненно, некоторые его части были весьма древними, но пристройки более позднего времени, возможно, относящиеся примерно к 1650 году, начали разрушаться первыми. Стены замка постепенно крошились в течение многих десятилетий, фундамент пропускал сырость.

Каждую весну его темницы затопляло. Так как узников больше не держали в этих подземных казематах, то в этом не было большой беды, но потоки воды грозили выгнать крыс, обосновавшихся в подвалах среди винных бочек, и заставить их переселиться в жилую часть замка.

Это вызывало раздражение слуг, но владельца замка не особенно беспокоило. Бренна была убеждена, что, если бы крыса размером с пони угнездилась на груди лорда Гленденинга, это не особенно огорчило бы его, лишь бы только животное не помешало ему добраться до его кружки с элем.

Оглядывая дремлющего лорда из дверного проема, Бренна втайне сожалела, что сейчас не весеннее время.

Нет, конечно, она не считала большой радостью наткнуться на такого гада в темных заплесневелых коридорах замка Гленденинг. Просто она надеялась, что Йен Маклауд, девятнадцатый граф Гленденинг, не будет так благодушен к тому, что крысы вольготно чувствуют себя в его доме, если одна из них взберется ему на гнусную шею, чего он вполне заслуживал.

Но так как крыс под рукой у нее не оказалось, Бренна удовольствовалась тем, что прошла через комнату и изо всей силы пнула ноги лорда, удобно пристроившиеся на каминной решетке.

Огромные ноги лорда Гленденинга в не менее огромных сапожищах с грохотом соскользнули с каминной решетки и обрушились на каменный пол, перебудив собак, прикорнувших у огня. Собаки повскакали с мест и принялись громко лаять, в то время как лорд Гленденинг выхватил меч из складок плаща, в который кутался, и закричал:

— Держи вора! Я вооружен и знаю, как пользоваться оружием!

Но несмотря на то что он свирепо размахивал широким старинным палашом, находившимся во владении его семьи чуть ли не со времен короля Артура, лицо, которому он им угрожал, оставалось спокойным и отнюдь не испуганным. Девушка двумя пальцами, большим и указательным, отвела острие меча от своего горла.

— Почему ты ни разу не говорил мне, — спросила Бренна ледяным тоном, — что собираешься нанять нового врача?

Лорд Гленденинг, похоже, окончательно проснулся и пришел в себя. Он заморгал своими светло-голубыми глазами, опушенными густыми черными ресницами, глазами, которые, как было известно Бренне, заставили трепетать больше женских сердец, чем она смогла бы сосчитать на пальцах рук и ног, и спросил:

— Бренна? Это ты?

— Конечно, я.

Она присела под направленным на нее лезвием меча, который лорд все еще держал на весу, и принялась потирать перед огнем пальцы, замерзшие во время верховой езды. Собаки, узнавшие Бренну, тыкались мордами в ее ладони.

— На место, — проронил лорд Гленденинг, обращаясь к животным, но они обратили на него не больше внимания, чем обычно, и продолжали прыгать и лизать лицо девушки.

Она уселась у камина спиной к огню и повелительно сказала:

— Сидеть!

— Что ты здесь делаешь? — спросил лорд Гленденинг, убирая меч в ножны. — Ты передумала?

Он отвел от лица прядь длинных, черных как смоль волос, внимательно и пытливо оглядывая девушку в свете догорающего огня.

— Значит, ты пришла наконец, слава Богу, в чувство. Ну, тогда стоит это отпраздновать. Ранулл! Проснись и принеси вина!

— Перестань орать! — приказала Бренна и начала вычесывать репьи из собачьей шерсти.

Собака положила тяжелую голову ей на колени, и глаза ее выразили полное блаженство.

— Неужели ты совсем лишился разума, дарованного тебе Господом? Я не передумала. Просто хочу знать о твоих намерениях, например, почему ты нанял врача, не обмолвившись никому ни словом?

Лорд Гленденинг, казалось, слегка смутился.

— Нанял… э… — Он моргнул несколько раз подряд. — О! Так ты дозналась об этом?

Бренна недоуменно покачала головой:

— Ну, пожалуй, можно и так сказать. Полтора часа назад к Майре явился этот малый. А тебе следовало сказать мне…

— Полтора часа назад? — Гленденинг упал в глубокое кресло, обитое гобеленовой тканью, где дремал несколькими минутами раньше. Он выглядел смущенным. — Но ведь он не должен был прибыть раньше среды.

Бренна широко раскрыла глаза:

— Сегодня среда, милорд.

— О!

Йен Маклауд смотрел на свои заскорузлые руки, будто пытался найти в них объяснение своего поведения. Бренна спокойно разглядывала его. Хотя граф Гленденинг редко делал что-нибудь, что ей нравилось, она прекрасно сознавала, что он вряд ли хотел уязвить ее лично.

Он считал, что так будет лучше. По правде говоря, иногда он из кожи вон лез, чтобы заслужить ее расположение.

— Ты ведь мог мне сказать, — мягко упрекнула его Бренна, трепля за ушами одну из собак.

Лорд Гленденинг нахмурился.

По правде говоря, он был самым красивым мужчиной из всех, кого доводилось видеть Бренне в жизни. По крайней мере до сегодняшнего дня: после того как Бренна увидела Рейли Стэнтона, она уже не была в этом так уверена.

Граф же был отлично осведомлен о своей красоте и в отличие от Рейли Стэнтона, как показалось Бренне, понимал, сколь сокрушительное воздействие оказывает его внешность на впечатлительных молодых женщин и даже на женщин постарше. Он не страдал от этого угрызениями совести и всякий раз пользовался этим преимуществом к собственному удовольствию.

Бренна отлично знала также, что красота графа может кого угодно ввести в заблуждение: ведь за ангельской внешностью скрывается дьявольское сердце. Поэтому его мрачность не произвела на нее никакого впечатления. Впрочем, в ответ на его насупленные брови она насупила свои не менее сурово.

— Это ведь нечестная игра, — сказала она хмуро, показывая, что не находит в ситуации ничего забавного. — По крайней мере ты мог бы предупредить меня.

Гленденинг выпятил свой мощный подбородок.

— Я собирался сказать тебе, — ответил он ядовито. — Только, только… забыл.

— О, понимаю, — кивнула Бренна. — Ты забыл. А я было подумала, что ты сделал это намеренно, чтобы застать меня врасплох и сделать более сговорчивой и восприимчивой к твоим предложениям.

— Да, черт возьми, Бренна!

Граф заставил себя подняться со стула и принялся мерить шагами огромную комнату — парадный зал замка с высоченным потолком. Старые и ветхие знамена были украшены гербом этой ветви Маклаудов — пара сражающихся львов на зеленом поле. Они свисали с потолочных балок.

— Чего ты ждешь от меня? — спросил граф.

— Жду, что ты станешь вести себя как мужчина, — сказала Бренна, — а не как избалованный ребенок.

— И в чем же проявляется то, что я веду себя как избалованный ребенок? — поинтересовался граф, так быстро повернувшись к ней, что его длинный плащ завернулся вокруг него. — Я действую в интересах своего народа…

— И это проявляется в том, что ты нанял врача, поместив объявление в «Таймс»? — Голос Бренны был полон презрения. — Ты даже не потрудился узнать, насколько этот человек компетентен. Ведь он может оказаться шарлатаном…

— Он не шарлатан! — огрызнулся граф. — Он прислал мне полдюжины рекомендательных писем, и все рекомендации отличные. Ради всего святого! Он учился в Оксфорде, Бренна! Он член Королевского университетского общества…

— Колледжа, — поправила Бренна.

Граф пожал плечами:

— Он практиковал в Лондоне больше года. Некоторые из его пациентов — пэры. Одна из его пациенток — виконтесса.

— О, и ты полагаешь, что человек, имеющий столь блестящих пациентов и практикующий в Лондоне, ухватится за возможность приехать сюда и работать за гроши в этом убогом месте, самом жалком во всей Европе?

Гленденинг воззрился на нее. К сожалению, он был совершенно невосприимчив к сарказму, и это ее бесило.