Ирис Ленская - Это мой ребенок

Пока Алексей не остановился перед светлой дверью с резьбой из кленовых листьев. У меня всё сжалось внутри от какого-то странного предчувствия. В волнении я вцепилась в руку брата.

— А вдруг отец обидится…

— На что?

— На то, что я ничего не помню… Ему не станет хуже?

— Не переживай, он в курсе, что ты потеряла память.

Несмотря на заверения брата, я чувствовала себя виноватой. Зачем меня понесло в это дурацкое путешествие, если я знала, что отец болен? И тут же вспомнила про Макса.

— Кажется, мы договорились встретиться с Максом в гостиной…

Но Алексей уже толкнул дверь. Тяжёлый запах непроветренного помещения и лекарств ударил в нос.

Мы вошли в просторную, затемнённую тяжёлыми зелёными шторами комнату. Слева от двери у стены стояла огромная массивная кровать, к которой тянулись провода от каких-то приборов и капельницы. Выпустив руку брата, я шагнула вперёд.

Лечащий врач Виктории. Ему тоже нужна комната. Желательно неподалёку от неё.

* * *

Нина

Я переступила порог своей комнаты, всё ещё находясь под впечатлением от встречи с Максом. Поразительно! Как могла я не узнать собственного, пусть и сводного брата? Как только увидела его на лестнице, такого близкого и желанного, в памяти промелькнули обрывки — что-то, напоминавшее сон-явь: фотографии Макса на стене и то, как я вырезала их из журналов с какой-то непонятной одержимостью. Но зачем? Словно он какая-то знаменитость, а не близкий человек. Сердце ёкало и замирало при звуках его голоса… А глаза… Какие у него выразительные глаза! Невозможно красивые, ярко-синие, от которых нельзя отвернуться, только забыться и погрузиться, как в омуты…

Не обращая внимания на роскошный интерьер спальни, я прошла внутрь, села на кровать и попыталась сосредоточиться. Откуда-то из памяти вдруг всплыло, как я подолгу всматривалась в его портрет, проводила пальцами по красивым изгибам губ, ямочке на подбородке… Нет, это точно какое-то помешательство. Я, должно быть, брежу наяву… А ещё и назвала его на «вы». Неудивительно, что он так эмоционально отреагировал на моё странное «признание»! И глаза его, точно хамелеоны, поменяли цвет с ярко-синих на тёмные, почти лиловые…

Часы в углу пробили половину восьмого, прерывая поток размышлений. Я тряхнула головой и огляделась. Ещё одна роскошная спальня. Везде белый цвет — пушистый ковёр, атласные занавески, покрывало. В гигантском зеркале напротив отражалось моё слегка растерянное лицо.

Что там говорил Макс? Через час встреча с отцом… Сердце продолжало колотиться, будто предстоял выход на сцену. С чего вдруг? Это же мой дом… Здесь живут самые близкие люди, которые любят меня и всегда поддержат.

Умывшись холодной водой и переодевшись в приталенное светло-жёлтое платье, я вышла из комнаты и почти сразу же столкнулась с поджидавшим меня Алексеем. Он сменил рубашку с белой на чёрную, не менее элегантную, словно собирался на официальный ужин вместо встречи с отцом.

Пару секунд мы смотрели друг на друга, не решаясь заговорить. Он окинул меня оценивающим взглядом, как вчера в отеле, и от этого мне почему-то стало несколько неуютно. Наконец мужчина кивнул и одобряюще улыбнулся:

— Молодец, быстро справилась! Отец ждёт не дождётся. И с цветом угадала — жёлтый обожала твоя мать. Ему будет приятно.

Мои плечи поникли.

— Я не помню ни маму, ни тебя. Только Макса… — пробормотала я. И почувствовала какую-то щемящую тоску. Ведь мать, маму, мамочку я должна была помнить, ведь это самый главный, самый близкий человек в жизни. А я не помнила…

Алексей поднял бровь.

— Не волнуйся, всё вернется. Мы поговорим с врачом, — он уверенно взял меня под руку и повёл по коридору. Я шла машинально, даже не глядя по сторонам. Все существо моё вдруг захватило волнение. Какой он, мой отец? Что я почувствую, когда я увижу его? Радость? Но я его не помню. Да и уместна ли тут радость, когда он так болен? Вся в плену сомнений и неуверенности, я даже не замечала, куда иду.

Пока Алексей не остановился перед светлой дверью с резьбой из кленовых листьев. У меня всё сжалось внутри от какого-то странного предчувствия. В волнении я вцепилась в руку брата.

— А вдруг отец обидится…

— На что?

— На то, что я ничего не помню… Ему не станет хуже?

— Не переживай, он в курсе, что ты потеряла память.

Несмотря на заверения брата, я чувствовала себя виноватой. Зачем меня понесло в это дурацкое путешествие, если я знала, что отец болен? И тут же вспомнила про Макса.

— Кажется, мы договорились встретиться с Максом в гостиной…

Но Алексей уже толкнул дверь. Тяжёлый запах непроветренного помещения и лекарств ударил в нос.

Мы вошли в просторную, затемнённую тяжёлыми зелёными шторами комнату. Слева от двери у стены стояла огромная массивная кровать, к которой тянулись провода от каких-то приборов и капельницы. Выпустив руку брата, я шагнула вперёд.

Виктория

Виктория ещё раз посмотрела на небо, которое быстро темнело. Чёрные тучи нависали над притихшим островом, грозя в любую минуту обрушить вниз всю скопившуюся в них влагу. Слейд уже почти скрылся за листвой кустарников, когда девушка вскочила и бросилась следом.

Первые капли дождя со звоном ударили по ведру, которое мужчина тащил с собой. Он шёл быстро, не спотыкаясь, по едва приметной тропинке. Одна девушка ни по чём не различила бы её в сгущающихся сумерках, а потому панически боялась отстать. Виктория почти бежала, но и так едва поспевала за ним, недоумевая, куда они идут.

— Бунгало номер один, — вдруг объявил Слейд, когда дождь забарабанил во всю силу. Морщась от попадавших в глаза и стекавших по лицу капель, девушка уставилась на тёмное здание с покосившейся дверью.

А её спутник, не задерживаясь и не отвлекаясь на разглядывание, толкнул скрипучую створку ногой и зашёл внутрь. Виктории ничего не оставалось, как юркнуть следом. Тотчас окутала полная темнота, в которой слышался лишь стук дождя по крыше.

— Слейд? Оу… — плечо Виктории задело что-то острое и большое, заставив её вскрикнуть.

На пол посыпались какие-то бутылки.

— Ты как слон в посудной лавке, — рявкнул откуда-то из темноты мужчина, чиркнув спичкой. Тусклый огонёк осветил его суровое лицо. Слейд зажёг большую масляную лампу и повесил её на крюк.

Виктория удивлённо присвистнула, осматривая интерьер.

— Это что, бар? — Ближайшая стена оказалась зеркальной, несколько полок занимали бутылки разной формы. — Почему здесь всё разрушено? Чей это дом?

— Мой! — грозно рыкнул Слейд, зажигая ещё одну лампу поменьше. — Сейчас покажу тебе комнату.

«Ну, конечно, его. Сейчас бы в настоящую ванну, с пузырьками, смыть с себя омерзительный запах пота, а потом завернуться в мягкий махровый халат», — с тоской думала Виктория, ступая босыми ногами по холодному шершавому полу.

— Сегодня будешь спать здесь, — он толкнул дверь.

Взгляду открылось крошечное помещение с кроватью. Другой мебели там не было. Виктория боязливо шагнула внутрь и вдохнула пропитанный запахом плесени воздух.

— А туалет где? — вопрос полетел в спину уже удалявшемуся Слейду. — Эй, оставь мне лампу!

— Она будет висеть в коридоре.

Затхлость и сырость окутали её, смешавшись с давящим чувством брошенности. Девушка с досадой стукнула кулаком по стене и пожалела, что у неё нет силы Самсона — разрушить пристанище этого злодея. Нет, сегодня ночью она обязательно найдёт телефон и попробует связаться с полицией. Этот придурок с неуравновешенной психикой наверняка пират или вор. Да какая разница, это почти одно и то же! Нужно найти на него управу!

* * *

Усевшись на кровать, застеленную каким-то грубым полотном, не слишком, к слову, и чистым, Виктория вслушивалась в звуки, доносившиеся из соседнего помещения. Сначала это был какой-то лязг, затем Слейд плюхнулся на кровать, которая под его весом заскрипела пружинами. Вскоре всё затихло, кроме дождя, который по-прежнему неистово барабанил по крыше.

Виктория нехотя опустилась на свое ложе. Оно было такое же скрипучее и продавленное, в спину тут же ткнулось что-то колючее, доставляя ощутимый дискомфорт. Девушка зло уставилась в потолок. По стенам, крыше и нервам заполошно барабанил дождь.

Прождав ещё с полчаса, девушка решилась на вылазку. Медленно выбралась из комнаты и двинулась по коридору, не сводя глаз с приоткрытой двери слева. Туда ушёл Слейд, туда она заглянет в последнюю очередь… Чуть замешкавшись, уже проходя мимо, Виктория всё же сунула голову в щёлочку. Здесь, в отличие от её комнатушки, было просторно. Единственное помещение, которое выглядело более-менее обжитым, приятно пахло деревом, а не плесенью. У стены напротив пустовал небольшой диванчик. И этот питекантроп даже не подумал предложить ей здесь уголок! Девушка на цыпочках зашла внутрь. В дальнем углу стояла большая кровать, на которой, отвернувшись лицом к стене, лежал Слейд. Чуть поодаль на столике поблёскивал в тусклом свете лампы какой-то предмет, который тут же привлёк внимание Виктории.

Это мог быть телефон! Возможный шанс подать сигнал бедствия…

Аккуратно ступая, стараясь не издавать ни звука, девушка приблизилась к столику и протянула руку к серебристому кусочку металла. Но прежде, чем успела осознать, что это вовсе не телефон, её запястье перехватили железные пальцы Слейда.

— Ах ты, маленькая дрянь! — Сердце Виктории заколотилось как сумасшедшее, она попыталась высвободиться, оттолкнуть поднявшегося с кровати мужчину, но это было всё равно, что пытаться отодвинуть стену. — Что ты здесь у меня шаришься? Отвечай! — угрожающе прошипел над ухом низким голосом.

— И-и-ищу телефон…

Последнее слово вырвалось с хрипом, потому что Слейд схватил её в охапку и потащил в унылую комнату напротив. Швырнув на железную кровать, поднял с пола грязную верёвку и хлестнул ей в воздухе. Ж-ш-ш-ш… шипящий звук расправы разорвал барабанные перепонки и вверг Викторию в панику. Ужас охватил её, захотелось кричать, извиваться, звать на помощь.

И она бы, непременно, так и сделала. Если бы Слейд всей мощью тела не придавил её к кровати, отчего воздух спёрло в легких. А в следующую секунду Виктория поняла, что её руки с силой привязывают к изголовью скрипучей железной койки.

— Ты что, хочешь меня изнасиловать? — задыхаясь, выкрикнула она. Всё что угодно, только не это! Пусть лучше прибьёт сразу, чем овладеет её телом!

— Нужна ты мне больно, дура! И на будущее запомни — ты не в моём вкусе!

Последнее лишь подстегнуло её злость.

— Ненавижу! Отпусти, дикое чудовище!

Виктория извивалась, как червяк, пытаясь освободиться от впивавшихся в конечности пут, но тщетно. Привязав её к кровати, Слейд выпрямился.

— В следующий раз оставлю мокнуть под дождём, и сюда ты больше не вернёшься.

— В эту вонючую конуру? Да лучше под дождь, я…

Громыхнуло так, что заложило уши, а сердце ушло в пятки.

— Ну что, хочешь на улицу? — Слейд наклонился, обдавая её горячим дыханием. — Я могу это устроить. — Находясь полностью в его власти, Виктория вдруг почувствовала странную слабость. Насыщенный запах разгорячённого мужского тела ударил в ноздри, вдруг захотелось почувствовать всю его мощь. Отчего-то пришла уверенность, что ни один мужчина ещё никогда не стискивал её чуть ли не до потери сознания, и в этом было нечто загадочно-притягательное. — Как только придёт первое судно, я сдам тебя в полицию, — продолжал тем временем Слейд.

Звуки его голоса проникали в мозг, на этот раз вызывая в нём тревогу. Неожиданно Виктории вспомнились чёрные блестящие глаза Карла и таблетка в его руке: «Выпей дорогуша, расслабься… почувствуешь лёгкий кайф, только и всего!»

— Не надо полиции, — пробормотала Виктория, машинально облизнув губы. Ещё неизвестно, чем она занималась на палубе яхты. Может, Карла уже повязали за наркоту…

— Нет, пусть они выяснят, кто ты такая! — Слейд поднялся и отошёл к двери.

— Пожалуйста, я обещаю, что не буду рыться в твоих личных вещах! Слейд…

Виктория попыталась вывернуть голову, чтобы посмотреть на него, но мужчины уже и след простыл. Над ухом раздался тонкий писк москита, которого тут же захотелось прихлопнуть. Но ведь у неё были связаны руки! Ничего не оставалось, кроме как громко выругаться. Наверняка завтра она будет вся чесаться от нестерпимых укусов этих мелких тварей, лицо покраснеет и распухнет на радость злобному хозяину острова.

Но больше всего девушку мучали не москиты, а вопросы, кто она на самом деле и как здесь очутилась? Почему ничего не помнит? Виктория мучительно напрягалась, но, кроме отдельных ярких картинок, перед закрытыми глазами ничего не возникало.