На этот раз я не скрыла ничего, даже честно приняла на себя долю вины: ведь меня предостерегали, советовали, предупреждали… Но я любила и считала себя достаточно сильной, чтобы преодолеть все препятствия. И тут единственный раз Марк перебил меня и, возбужденно вскочив, начал мерить шагами комнату.

– Прекрати, Ровена! Тебе не в чем себя винить. Подумай только, хорошо воспитанная, неопытная молодая женщина, не подозревающая о том, какое подлое предательство ее ожидает и с какими ужасными обстоятельствами придется столкнуться! Ты, беспомощная жертва гнусных, подлых людей, которые… неужели не понимаешь, как все произошло? Ты пережила такие потрясения, а он без зазрения совести воспользовался твоим состоянием, играл на сочувствии. Открой глаза и пойми, что сама придумала эту любовь! Тебя изнасиловал его братец, так называемый джентльмен, внезапно пожелавший жениться. В состоянии шока ты убежала куда глаза глядят и оказалась изолированной от всего света, запертой, словно в тюрьме, наедине с человеком, который не остановится ни перед чем, лишь бы добиться своего, и живет по закону джунглей. Ты отдалась ему, потому что другого выбора не было, он все равно взял бы тебя силой, и, думаю, подсознательно ты это понимала и только потом начала размышлять и искать извинения, позволяющие жить в ладу с собственной совестью.

– Марк, нет!

– Именно так все и было, Ровена, – непререкаемо заявил он. – Посмотри правде в глаза. Несколько украденных часов в горах, с человеком, которого ты едва знала и который безжалостно бросил тебя после того, как взял. Неужели ты по-прежнему думаешь, что это любовь? Любовь питается нежностью, деликатностью и пониманием, нуждается в почве, на которой растет. Ты ведь всегда была способна мыслить рационально, ведь это одна из причин, по которым я всегда восхищался тобой и продолжаю любить и уважать тебя. А теперь… теперь ты должна рассказать все до конца и быстро, прежде чем потеряешь остатки мужества.

И поныне не знаю, где нашла силы продолжать. Словно издали я слышала собственный холодный, безжизненный голос, но почти не помню того, что говорила, в таком смятении находилась. Я представляла себя в суде, а Марка защитником, стремившимся избавить меня от смертного приговора. И когда повторяла все, что узнала, поражалась, как одно доказательство служит подтверждением другого, пока не настало время вывести ужасное заключение – то, которого я так боялась. А Марк, превратившийся в истинного адвоката с холодной логикой искушенного в законах человека, лишил меня последней ниточки надежды, за которую я так упрямо цеплялась.

– Говоришь, он объяснил свою роль в покушении на мистера Брэгга и дядю и даже объявил, что не похищал Фло! Но, Ровена, неужели не видишь, почему он вообще потрудился дать хоть какое-то объяснение и так поздно? Должно быть, заранее спланировал, как собирается поступить с тобой. Может, надеялся, что, когда ты приедешь, по-прежнему будешь верить в его невинность и убеждать в этом других, или надеялся снова использовать тебя.

Слова Марка словно кинжалы вонзались в сердце, и я прижала пальцы к вискам, не желая ничего слышать.

– Нет, – снова прошептала я, но Марк неумолимо продолжал:

– Если он был способен убить твоего отца, который так много сделал для него, думаешь, он перед чем-то остановится? Твой отец нашел какую-то улику – разочаровался настолько, что уничтожил свое письмо с требованием, чтобы ты вышла за одного из сыновей Илэны Кордес. Твоего приезда ожидали со дня на день – нельзя было позволить ему изменить решение. Неужели не видишь, как тщательно Корд рассчитал каждый шаг? Нужно было мне самому расспросить слуг, еще тогда, но мы все были так расстроены и считали, что произошел несчастный случай. Гай забыл, что принял лекарство, и выпил капли еще раз. Возможно, мистер Брэгг подозревал и именно поэтому… Ну хватит, моя дорогая, храбрая девочка, ты сегодня и так достаточно перенесла.

– Но добавление к завещанию отца, – слабо пролепетала я.

Лицо Марка изменилось, на смену нежности и жалости пришли суровость и даже подозрительность. Он вздохнул.

– Я должен был знать, что ты вспомнишь, и надеялся, что, может быть, позже, когда все немного успокоится… видишь ли, теперь моя очередь все объяснить и умолять тебя понять. Я обещал дяде…

Не сводя с меня глаз, Марк ровным голосом досказал все остальное… оказавшееся последним ужасным доказательством в длинной цепи неопровержимых фактов. Речь шла о письме, которое отец написал, но перед смертью уничтожил. Тодд знал обо всем, потому что отец, со своей обычной честностью, дал ему копию.

– Видишь ли, Ровена, это не письмо в полном смысле слова. Как адвокат, я предупредил дядю о том, что последнее желание умирающего человека как документ может иметь законную силу, а тебя в то время мы не знали. Гай даже заставил Жюля и Марту засвидетельствовать его так, что это письмо может считаться дополнением к завещанию.

– Но…

– Знаю, о чем ты хочешь спросить, и немедленно отвечу. Что касается моей роли во всем этом, стыжусь признаться, но дядя уговорил меня молчать, а потом я встретил тебя и понял, что не могу вынести самой мысли о том… Господи! Стать женой одного из них? Позволить этим… украсть часть твоего наследства? Немыслимо! Именно поэтому я согласился с дядей – твой отец слишком далеко зашел в своей жажде справедливости.

Письмо, скрытое от меня Тоддом, объясняло в подробностях, почему отец пожелал выдать меня замуж за одного из сыновей Илэны. Если этого не случится, я должна была вознаградить каждого из членов семейства Кордес, включая Илэну, значительной суммой или участком земли. Если же я все-таки поступлю в соответствии с требованиями отца и стану женой одного из Кордесов, все равно должна была выделить остальным довольно значительные деньги.

– Потом, Ровена, в ту ночь… Гай не объяснил, по каким причинам передумал и сжег письмо. Узнав об этом, я так обрадовался! Теперь понимаешь, почему даже не счел нужным упомянуть о существовании этого документа? Тебя больше не вынуждали вступать в столь нежелательный брак, хотя Гай по-прежнему намеревался обеспечить будущее Рамона и Хулио: собирался оплатить образование Рамона и его путешествие за границу, выделить Хулио участок плодородной земли, которую племя могло бы возделывать. Не знаю, было ли у него время написать такой документ, известно только одно: Гай объявил, что на этот раз не намеревается включать в него Люка Корда.

Я вскинула голову – Марк ответил прямым взглядом. Наступила такая тишина, что я слышала только стук собственного сердца.

Марк оказался прав: с меня было достаточно на день, на вечер – на всю жизнь.

Говорить было не о чем. Мы поужинали, обмениваясь пустыми фразами. Отказавшись от бренди, Марк распрощался, пообещав завтра приехать снова.

– А как же дядя? – вымученно шутливо спросила я, но, к моему удивлению, Марк жестко ответил:

– Я давно перестал заботиться о том, что подумает или скажет мой дядя!

Мы встали, я было протянула руку, но неожиданно оказалась в объятиях Марка. Он прижимал меня к себе, не сильно, а осторожно, нежно, и на несколько секунд я, позволив себе найти утешение в дружеском участии, припала лбом к плечу Марка. С невнятным, похожим на стон восклицанием он почти оттолкнул меня:

– Нет! Я слишком легко забываюсь. Не будь ты невестой Тодда…

– Марк, ты же слышал: с этой бессмыслицей покончено!

– Не хотелось бы обременять тебя лишними проблемами, Ровена, – предостерегающе пробормотал Марк, – но не мешает помнить, что дядя не только горд и высокомерен, но и дьявольски упрям и, несмотря на то что впал в неистовство, вовсе не собирается освободить тебя от обещания стать его женой, не только потому, что хочет тебя как женщину, но еще из-за ранчо. Подумай, как много оно для него значит! Тодд помешался на том, что должен стать единственным хозяином «ШД». Я должен был сказать это, нравится тебе или нет!

Бедный Марк, вынужденный разрываться между лояльностью по отношению к дяде и своими чувствами ко мне! А что касается Тодда, воображающего, будто сможет принудить меня к ненавистному браку… придется все объяснить откровенно, раз и навсегда!

Проглотив гневную отповедь, я поцеловала Марка в щеку.

– Спасибо за все, дорогой!

Марк вспыхнул, смущенный, но явно довольный, и поспешно распрощался.

Наутро он приехал как раз к завтраку и оказался достаточно тактичным, чтобы не упоминать о вчерашней беседе. Я, со своей стороны, вынудила себя есть.

Пообещав вернуться к вечеру, Марк уехал. Я осталась одна и начала лениво перебирать книги в кабинете, убеждая себя, что необходимо поискать дополнение к завещанию, которое отец, возможно, не успел уничтожить.

Я нашла ответы на вопросы, которые хотела обнаружить, но что с ними делать? И что делать с собой?

Солнце поднималось все выше, становилось жарко. Я сказала себе, что нужно отправиться на прогулку и с завтрашнего дня больше интересоваться делами ранчо. Нельзя дальше жить словно в летаргическом сне!

Но все же правда заключалась в том, что я уставала ужасно. Вставала рано, потому что не могла спать, а если удавалось задремать, просыпалась с криком. В ушах все время звучали безжалостно логичные слова Марка, но забыть то, что произошло, было невозможно: счастье, испытанное в объятиях Люкаса, эти прищуренные глаза, зеленое пламя, загоревшееся в них, когда он смотрел на меня, нотки мучительного желания…

«Никогда еще ни одну женщину не хотел так, как тебя…»

Неужели все это было ложью?

Я не могла больше верить Люкасу, но перестать любить его? Вот он, созданный мной ад, в котором приходится жить, – несмотря на все, нет сил избавиться от неестественной, неразумной страсти к человеку, который не отрицал своих чувств к другой женщине, человеку, который готов обманывать, красть и даже убить за нее, к тому, кто, возможно, был причиной смерти моего отца.

Отложив книги, я попросила Жюля оседлать лошадь, и хотя не знала еще, куда отправлюсь, но чувствовала, что стены дома словно давят на меня, лишая воздуха, а ненависть к себе медленно душит.

Именно в этом состоянии я и встретила Тодда Шеннона.

Глава 36

Невзирая на протесты Жюля, я настояла на том, что поеду одна. Местность была знакомой, и на этот раз я направилась на север, к горам. Как ни странно, я теперь совсем не боялась, чувствуя, что уже видела и пережила все; никакими опасностями и страданиями меня больше не запугать!

Добравшись до небольшой рощицы, я неожиданно оказалась под дулами пяти карабинов и, осадив лошадь, встретилась взглядом с прищуренными глазами Тодда.

– Говорил же, мальчики, ни один индеец не наделает столько шума, – язвительно заметил он.

Я почувствовала мгновенный прилив раздражения, но постаралась не показать виду.

– Ожидали увидеть кого-то еще?

– Никто не рассказывал тебе о наших неприятностях?

Карабины опустились; заглянув за спины людей Тодда, я обнаружила, что стою перед старым полуразрушенным бунгало; дверь болталась на одной петле, крыша вся в дырах, стены покосились.

Словно прочтя мои мысли, Тодд скривил губы в издевательской усмешке:

– Вы уже знакомы с хозяйкой, мальчики? – И, понизив голос, добавил: – Странное место ты выбрала для прогулки. Хотел бы я знать…

Четверо ковбоев смущенно поздоровались. Слегка кивнув, я сквозь зубы процедила:

– Это моя земля, не так ли? И я могу здесь делать все, что хочу.

– Точно как Фло когда-то. Именно сюда она любила приезжать.

Как я сама не догадалась при виде его сощуренных глаз?! Но все же любопытство заставило меня еще раз оглянуться на заброшенную хижину. Я вспомнила все, что произошло здесь давным-давно, попыталась представить Люкаса молодым, как в то время, когда он украдкой приезжал сюда на свидания с Фло. Любил ли он ее тогда? А безжалостное убийство, случившееся на этом месте? Истерические вопли Фло… Люкас… о чем он думал, что чувствовал тогда?

Не обращая внимания на Тодда, я соскользнула с лошади и пошла вперед, бросив через плечо:

– Я не знала. Но слышала о том, что здесь было.

Люди Шеннона потихоньку исчезли; мы с Тоддом остались наедине. Я все время чувствовала его близость, но решительно продолжала путь, пока не остановилась на пороге, не желая входить внутрь, но охваченная непреодолимым любопытством и желанием увидеть место, где произошла трагедия.

– Значит, слышала. Это он тебе рассказал?

Только сейчас я поняла, что Тодд едва сдерживает гнев.

– Это имеет какое-то значение?

– Черт возьми, да! Не желаю, чтобы ты бродила одна, и не желаю никаких секретов между нами! Слышишь? – Ощутив тяжесть его рук на плечах, я окаменела, но Тодд не успокаивался. – Ты рассказала часть того, что произошло, и я, возможно, готов кое-чему поверить. Но если мы собираемся пожениться, нужно выяснить все до конца.