Отец велел, чтобы я, приехав в Бостон, немедленно связалась с Элмером Брэггом, бывшим сыщиком, а ныне адвокатом с душой ученого или, возможно, пророка. С тех пор как Элмер отошел от дел, сам выбирает себе клиентов, – но он, как оказалось, один из ближайших друзей отца, и тот настоятельно требовал, чтобы я явилась к Брэггу. Письмо было подписано: «Твой любящий отец, Гай Дэнджерфилд».

Я подумала о матери, которую знала уже два года, не испытывая к ней ничего, кроме легкой неприязни. Когда-то я ее ненавидела, но теперь не находила нужным проявлять столь бурные эмоции. Бедная, глупая, злая женщина, дитя своего времени, воспитания и среды. Я была больше дочерью отца, чем ее ребенком, и она, как ни странно, первая поняла это.

Но оглядываться назад было не время. В Америку отправится совсем другая Ровена Дэнджерфилд, не девочка, а женщина.

– Так будет лучше, – сказала мать, сидевшая в карете напротив меня.

Это была наша первая беседа с тех пор, как мы разговаривали о моей новой жизни неделю назад, а теперь экипаж катился по направлению к пристани. Глаза матери блеснули.

– Ты будешь счастлива в Америке. Нужно было позволить Гаю забрать тебя еще тогда, но твой дед настаивал, а у меня не было другого выбора, кроме как срочно уехать за границу. Скандал был просто ужасным, даже не представляла, что такое может случиться.

– Уверена, что сэр Эдгар уехал с вами, – лениво заметила я, и выражение лица матери слегка изменилось.

– Уехал! Но тебе этого не понять – ты никогда не испытывала подлинных чувств ни к кому и ни к чему, не так ли? О, вижу, ты подняла брови! Представляю, что думаешь обо мне! Но ты не умеешь любить! И сумеешь ли? Сомневаюсь. Я могла бы почувствовать что-то к тебе, хотя бы жалость… если бы не поняла, что под маской безразличия скрываются равнодушие и бессердечие!

– Какой смысл все это мне говорить?!

Она наклонилась вперед; губы, такие пухлые и мягкие, были злобно поджаты.

– Я должна тебе все высказать. Ты ведь равнодушна к Эдгару, правда? Именно по этой причине он одержим тобой… сходит с ума. А ты видишь в нем человека, которого можно завлечь и бессовестно использовать! Но я люблю его. Да-да, можешь смотреть на меня свысока, считать глупой, ничтожной женщиной, но я по крайней мере способна на сильные чувства. Когда мы впервые встретились, у Эдгара были любовницы, были они и потом, но женился он на мне! Ничто не имело значения, пока не явилась ты. Дочь Гая – месть Гая.

– Как жаль, что ты вообще родила меня! – холодно объявила я. – И как некрасиво со стороны деда, что он так рано умер!

– О да! – бешено процедила мать, казалось, полная решимости высказаться до конца. – Да. Ты не поймешь, а ведь мне было всего семнадцать! Что знала я о любви и браке? Все решили за меня! Выдали замуж за Гая Дэнджерфилда, которого я до свадьбы видела только дважды, за человека намного старше! Что было делать?! Всю жизнь мне внушали, что главное – удачно выйти замуж. Никто не спросил, что думаю я! Выдали замуж, чтобы производить на свет наследников имени Дэнджерфилд! Благодарение Богу, после родов меня оставили в покое!

Я взглянула на раскрасневшееся лицо матери, дрожа от гнева.

– Вы ненавидели моего отца. И меня с того момента, как родилась. Я дитя вашей ненависти, дорогая мать, и зачем осуждать меня за то, что вы оказались слабее!

– Почему? Потому что ты жестока. Это не сила, а бессердечие и равнодушие.

– Вряд ли это сейчас важно!

– Наверное, ты права! Но виновата не только я! Меня готовили к спокойной семейной жизни. Если бы твой отец любил меня, хоть немного, и не презирал бы так, все могло быть иначе. Но его тоже заставили жениться, чтобы угодить отцу. У него была другая – я так и не узнала, кто и что она значила для Гая! Иногда он во сне бормотал ее имя: «Илэна! Илэна…» И назвал тебя Ровена Илейн. Нет, он никогда не любил меня! Стоит ли удивляться, что я искала любви?!

И на секунду я увидела ее такой, какой она была двадцать лет назад, прежде чем растолстела, а лицо покрылось морщинками. Бедная Фэнни! Как бы она ни старалась, мы никогда не поймем друг друга и не сможем быть друзьями или хотя бы взаимно искренними.

Поэтому я молча смотрела на мать, и та некоторое время спустя, казалось, полностью взяв себя в руки, пожала плечами:

– Ну что ж, даже лучше, что все выяснено до конца. Я сказала то, что давно хотела сказать.

Мы не поцеловались на прощание. Лакей передал мои сундуки носильщикам, и когда карета отъехала, я даже не обернулась. Через несколько часов я оставлю прошлое позади и начну новую жизнь. Вспоминая предыдущее путешествие, я искренне пожалела ту Ровену – жалкое, испуганное, плохо одетое создание. Неужели прошло всего два года?! Но на этот раз я по крайней мере знала, что меня ожидает.

Подойдя к самому берегу, я подняла голову и почувствовала влажный соленый вкус на губах. Поцелуй ветра…

«Путешествия кончаются встречей влюбленных…» Откуда эта дурацкая цитата? У меня не было возлюбленного и, как я твердо решила, никогда не будет, если это зависит от меня, конечно. Никто не будет мной повелевать! Желаю сама себе быть хозяйкой.

Мне был преподан хороший урок так называемой любви. Смехотворные, неуклюжие движения, делавшие из мужчины зверя, а из женщины послушную куклу. Но животные по крайней мере не маскировали похоть красивым словом «любовь».

– Отплываем с приливом, – сказал один матрос другому, и тот же ветер, что коснулся моего лица, погнал рябь по воде. Прекрасный солнечный день. Именно в такие дни нужно начинать все путешествия.

Глава 3

Я отправилась в путь на американском судне и скоро привыкла к странному, гнусавому акценту других пассажиров. Американцы более дружелюбны и общительны, чем англичане, и, хотя я старалась держаться подальше, они все время пробовали познакомиться и вовлечь в разговор. Больше всего любопытства вызывал мой титул, и, хотя американцы гордились демократическими принципами, знакомство с дочерью графа производило на них глубочайшее впечатление. Мы остановились на три дня в Гавре, чтобы взять на борт пассажиров из Парижа, и мне представился случай снова там побывать, хотя на этот раз я не встречалась с друзьями Эдгара, а чувствовала себя свободной и счастливой: гуляла по улицам, заходила в магазины, наслаждалась одиночеством.

Но все же я не могла дождаться конца путешествия и встречи с отцом. Мать говорила, что мы похожи. Неужели мы сможем понять друг друга и… даже полюбить?

Я проехала полсвета, но, когда впервые увидела бостонскую гавань, не переставала спрашивать себя: что почувствовал отец, очутившись здесь? Встретит ли меня или слишком болен, чтобы путешествовать?

Отойдя от поручня, я направилась в каюту; в ушах неожиданно зазвучали горькие слова матери: «Ты жестока, Ровена… Это не сила, а бессердечие… Мне кажется, ты не способна ни на какое чувство».

Ну что ж, я по крайней мере не была слаба. Словно бриллианты, подаренные сэром Эдгаром, – такие же твердые, сверкающие миллионами крохотных огоньков. Как часто он сравнивал меня с этими камнями, жаловался, что язык мой жалит по-змеиному, но так и не смог пробудить во мне нежность и страсть, которые так надеялся отыскать. Жалости к нему я не испытывала. Мы использовали друг друга – каждый по своим причинам, и теперь наконец я была свободна. И никогда, никогда не позволю больше использовать себя!

– Леди Ровена, – раздался за спиной голос стюарда.

Защелкнув замок последнего сундука, я обернулась.

– Простите, леди Ровена, к вам посетители. Другие пассажиры уже покидают судно, но ваши друзья желают лично проводить вас на берег.

– Благодарю вас.

Прибытие корабля задержалось из-за плохой погоды. До сих пор я не знала, встретит ли меня кто-нибудь. Но оказалось, меня ждали и даже приехали, чтобы встретить.

Когда я вышла на палубу, «друзья» нерешительно переминались в стороне от хлопотливо снующих пассажиров и встречающих. Миссис Кэтрин Шеннон, очевидно, вдова, оказалась величественной дамой в трауре. Она была невесткой мистера Тодда Шеннона, партнера моего отца, и приехала в сопровождении племянницы и ее мужа – приятных и дружелюбных, но не очень веселых людей.

Скоро я узнала, почему они взяли на себя труд встретить меня и почему Коринна Дэвидсон, обычно живая и жизнерадостная, была такой подавленной в день нашей первой встречи.

– Телеграмма прибыла только неделю назад, – спокойно объяснила миссис Шеннон. – Дорогая, нам ужасно жаль! Не так хотел встретить вас ваш отец! Но вы должны знать…

Я заметила, что глаза Коринны Дэвидсон наполнились слезами. Мой отец мертв. Я никогда не увижу его. Но не заплакала. Я словно окаменела и чувствовала, как лицо стянуло, будто маску, безразличную, бесстрастную, ничего не выражающую.

Каким облегчением явилось то, что Джек Дэвидсон, спокойный, уверенный молодой человек, позаботился о багаже!

Эти люди оказались такими тактичными, ненавязчивыми, понимающими, насколько я потрясена, и не докучавшими излишним показным сочувствием.

– Мы с Джеком живем в Нью-Йорке, гостим у тети Кэтрин, – пояснила Коринна. – Конечно, вы тоже остановитесь у нее. Так ведь, тетя Кэтрин?

Миссис Шеннон настаивала на том, чтобы я пожила у нее среди друзей, даже комната была уже готова.

– Если хотите поговорить по душам, не стесняйтесь, пожалуйста, я расскажу все, что знаю, – доброжелательно предложила миссис Шеннон и добавила, что отец был частым гостем в ее доме до того, как заболел.

Но именно Коринне Дэвидсон удалось растопить броню, в которую я себя заковала, и стать моим первым настоящим другом в Америке.

В этот же вечер она пришла в мою комнату; услышав тихий, нерешительный стук, я отвернулась от окна.

– Обещаете мне честно сказать, если предпочитаете остаться одна? – выпалила Коринна, не успев прикрыть за собой дверь, но, прикусив губу, все-таки храбро продолжала: – Джек говорит, я ужасно бестактна и слишком много говорю, но представляю, каково вам сейчас, и… знаете, мы так любили дядю Гая! Как трагично, что вы не увидели его! Такой прекрасный человек! Всегда спокойный, сдержанный, но так заботился о людях! Я помню, как он приехал в Бостон после того, как умер его отец, повел меня обедать и в оперу… именно там я познакомилась с Джеком. – Она неожиданно захлопнула рот ладонью и растерянно взглянула на меня. – О Господи, снова нашло! Опять разболталась! А ведь пришла узнать, не хотите ли поговорить со мной.

Невозможно было не полюбить Коринну, хотя я никогда не была близка с женщинами своих лет. Она открыто признавала, что любит посплетничать, но зависти в ней не было и привычки злословить – тоже; наоборот, Коринна привыкла говорить то, что думает, даже во вред себе.

Наверное, мне очень нужен был друг, особенно в первые дни пребывания здесь, и хотя мы с Коринной были совершенно разными по характеру людьми, зато дополняли друг друга, и, несмотря на эксцентрический характер, она обладала быстрым, живым умом. Именно Коринна помогла мне пережить эти первые дни, когда пришлось осознать, что отец навеки потерян и в мире больше не осталось ни одной родной души.

Конечно, я была богата, благодарна «урокам» Эдгара Кардона, навеки распростилась с наивным отношением к жизни, и меня совсем не шокировало, когда Коринна, смеясь, начала выталкивать на свет Божий «фамильные скелеты».

– Конечно, кто-то должен рассказать вам, но тетя Кэтрин никогда не осмелится. Так что лучше уж я. Даже Джек согласен, что вас необходимо подготовить к тому, что ожидает в Нью-Мексико.

– Господи, вы меня пугаете! – шутливо охнула я, но она, как оказалось, совсем не была расположена к веселью.

– Начнем с того, – мрачно начала она, усаживаясь на край кровати, – что вы ничего не знаете о Тодде Шенноне!

Я согласилась с ней и добавила только, что, насколько мне известно, он – партнер отца, владеющий на паях с ним «Ранчо ШД».

– Я так и думала! – Коринна мрачно поджала губы. – Конечно, он деверь тети Кэтрин, хотя они никогда не были в особо дружеских отношениях, даже при жизни дяди Джеймса. Видите ли, мой дядя Джеймс приехал в Америку задолго до того, как там внезапно объявился его брат Тодд. Дядя Джеймс, серьезный молодой человек, получивший хорошее образование, изучал здесь, в Бостоне, юриспруденцию, решил работать с моим дедом, отцом тети Кэтрин, ну и…

Коринна глубоко вздохнула и, уловив мою легкую усмешку, озорно улыбнулась сама.

– Я знаю, о чем вы думаете! Считаете, все бостонцы так или иначе приходятся друг другу родственниками? Не сомневаюсь, это правда. Но, Ровена, выслушайте меня, я пытаюсь серьезно все объяснить. О чем я говорила?

– Начали рассказывать о Тодде Шенноне, – помогла я, и Коринна торжественно кивнула:

– Ну да, конечно. Итак, бедным тете и дяде было ужасно неловко, когда он появился в Бостоне. Тодд всегда был чем-то вроде паршивой овцы. Говорят, в молодости связался с какими-то ирландскими революционерами. Они всегда борются против англичан, не правда ли? Так или иначе, ему пришлось бежать из Ирландии, и он приехал сюда.