– Да, необходимо, – ответил гость шоу Боба Смита. – Что лучше: иметь одного здорового ребенка или рожать сонмы генетически неполноценных детей, поскольку единственная альтернатива ограничению рождаемости – ядерная война? Что вам больше по душе: застрять на собственных колесах на дороге в одиночку, без бензина, в бурю или добраться до места в теплом, безопасном, хотя и переполненном поезде? Хотите рожать сколько угодно детей? Не боитесь, что города разрастутся до таких размеров, что не останется пахотной земли? Может быть, лучше ограничить рождаемость, а с ней и рост городов и промышленности и выжить в эпоху надвигающегося ледника? – Джошуа медленно осмотрелся, заметно ослабев.

И одновременно с ним зрители тоже почувствовали усталость. Но она исходила не от него, как и он не от них.

– Не забывайте, мы страдаем больше других, потому что помним иные времена. Что чуждо для нас, станет естественным для наших детей. Нельзя скучать по тому, чего не изведал, это можно лишь мысленно представлять. Невозможно оказать худшей услуги нашим бедным, одиноким детям, чем вдохнуть в них мечту о мире, которого они не знают и знать не могут. Вот это и есть невроз тысячелетия – принадлежность нашего поколения, поколения рубежа эпох. Он не на века, если мы найдем в себе силы дать ему умереть вместе с нами. Когда мы уйдем, он тоже должен уйти.

– Доктор Кристиан, вы утверждаете, что единственный способ избавления от неврозов тысячелетия – уход нашего поколения?

Вопрос был задан откуда-то из полумрака зала. Режиссер на сцене не стал разворачивать камеру в сторону зрителей, как просили из аппаратной, потому что Джошуа не колебался и уже отвечал в полутьму:

– Нет! Я не хочу сказать, что с уходом нашего поколения неврозы тысячелетия прекратятся. Моя мысль такова: наш долг перед детьми позволить неврозам уйти вместе с нами. Что же до более действенных способов борьбы, я перечислил их, отвечая на вопрос мистера Крофта, и не стану повторять. Но все это есть в моей книге и изложено лучше, потому что более логично. – Редкая мягкая улыбка была адресована сидевшей среди зрителей почти невидимой женщине. – Понимаете, меня заносит, и я забываю, как придерживаться логики. Я всего лишь человек, и, боюсь, не из самых совершенных. Вот попытался донести до вас несовершенные мысли несовершенного человека о том, что нас гнетет, о Боге и о нас самих. И сделал это только потому, что обнаружил: они помогали тем, кто обращался ко мне за помощью.

– Послушайте, док, – прозвучал голос из полумрака, – вы сказали, нам надо себя занимать. Но в наши дни это стоит денег.

– Не согласен, – возразил Кристиан. – Есть много способов себя занять и не потратить много денег. Все, что растет, обходится недорого, требует только ухода и времени. Некоторые увлечения, если все правильно организовать, могут приносить небольшой доход. Общественные проекты, муниципальные и федеральные гранты. Осмелюсь предположить, что в нашей стране нет ни одного города, не обеспеченного книгами – библиотечными книгами. Признаю, я говорю назидательно, но занятость – это привычка и, как все привычки, требует много усилий, чтобы укорениться в человеке. В моей семье мы сразу понимаем, когда наша мать чем-то расстроена или обеспокоена, потому что она в этом настроении опускается на колени и начинает скрести пол. Это ее способ себя занять. Позвольте заметить, что в особенно тревожных ситуациях нет лучшего лечения, чем это. Очень хорош спорт для тех, кто его любит. Тем более что спортивный инвентарь есть у нас повсюду. Занимайте себя. И учите детей не лодырничать. Самое пагубное для души – лежать и думать, если только мыслительный процесс не направлен на что-то полезное и позитивное. В противном случае все ограничится самокопанием, самолюбованием и саморазрушением. – Джошуа на мгновение прервался, затем спросил: – Какое ваше любимое, требующее много денег занятие?

– Мне нравится их считать. Когда-то работал банковским кассиром, пока банки не обзавелись банкоматами, а нас не выгнали.

Лицо Кристиана сморщилось от смеха.

– В таком случае предлагаю вам научиться играть в «Монополию». – Он открыл рот, собираясь порассуждать на тему об избытке рабочей силы, как перед ним вырос решительно настроенный Боб Смит.

– Что, если нам вернуться на место, доктор Кристиан? – Он обнял его как можно выше за покатые плечи, укрытые потрепанным серым твидовым пиджаком, и увлек к подиуму. – Многие, включая меня, хотели бы задать вам вопросы. Давайте оставим на них время.

Они вернулись на первоначальные места, Мэннинг Крофт устроился на ближайшем конце дивана. Джошуа чувствовал себя обессиленным, вспотел и дрожал от напряжения, которого потребовала от него страстная речь.

– Вы хотите основать новую религию? – серьезно спросил ведущий.

Кристиан энергично помотал головой:

– Нет! Конечно же нет! Всего лишь хочу предложить разуверившимся людям более зрелую и приемлемую идею Бога. Как я подчеркивал, это мое понимание Всевышнего, поэтому я не могу утверждать, плохо оно или хорошо. Я не теолог – ни по образованию, ни по склонности. Мне интересно не каков Бог, а каков человек. Для меня важно, чтобы люди вновь задумались о Боге и поверили в него. Потому что человек без Бога – бессмысленная крупинка протоплазмы, взявшаяся невесть откуда и подевавшаяся невесть куда, не отвечающая ни за себя, ни за мир. Он случайность, бородавка на коже вселенной и больше ничего. Поэтому считаю, если человек не в состоянии уверовать в готовый образ Бога, который ему предлагают разные мировые религии, он должен найти своего Бога и считать, что это Бог его и ничей больше.

– Не может быть Бога без церкви, – раздался со стороны зрителей чей-то бас.

– Почему? – поднял голову Джошуа. – Что для нас важнее: Бог или церковь? Человек, чтобы верить в Бога, не должен считать себя обязанным ходить в церковь! Слово «церковь» имеет два значения. Это дом, где совершаются обряды верующих. И это религиозный институт, определяющий способ почитания определенного бога. В последнем случае ему принадлежат земли, вложенные богатства и люди, следящие за соблюдением установлений. Мне лично не нравится церковь ни в том, ни в другом понимании, но это сугубо индивидуальное мнение – мое, и только мое. Самой большой ошибкой было бы изгнать Бога из сознания и души из-за того, что я не приемлю членства в церкви. Видите, насколько это депрессивно, когда люди автоматически отождествляют нежелание принадлежать к определенной официальной конфессии с неверием в Бога, с врожденной безнравственностью? Но я вновь спрашиваю: что важнее – Бог или церковь?

– Вы предлагаете нам оставить наши церкви? – настаивал Мэннинг Крофт.

– Ни в коем случае! Если человек находит Бога в какой-нибудь религии, это замечательно. Я говорю это не для того, чтобы развеять негативное впечатление от декларируемого мною нонконформизма, и не заискиваю перед убежденными прихожанами. Наоборот, искренне завидую их вере. Но не могу присоединиться к тому, во что не верю, и никогда не соглашусь, что это свидетельство моей порочности и отсутствия добродетели. Наоборот, если бы я присоединился, то стал бы самым презренным существом в глазах Бога и Человека – лицемером. Я здесь не для того, чтобы обращать кого-нибудь в свою веру, даже атеистов! Хочу одного – чтобы люди вернулись к Богу, потому что он существует и должен быть частью человечества до его последнего часа. Меня ужасает, что многие полагают, будто Бог только идея, о которой надо забыть, что человечество никогда не обретет зрелости, пока не расстанется с Ним. Я не могу расстаться с Богом! И не могу позволить это своим пациентам! Не хочу позволить вам! Потому что видел те модели – в мире, в других, в себе самом.


В зеленой комнате Джудит Кэрриол откинулась на спинку кресла и облегченно вздохнула. Она радовалась: ее кандидат блестяще выдержал испытание, все системы в порядке и ключ на старте. Он справится. Он даст каждому мужчине, каждой женщине, каждому ребенку в стране за что уцепиться! Укажет путь! О, счастье! Торжество! Не то чтобы она в нем сомневалась, просто вообще ко всему относится скептически. Включая Бога. Извини, Джошуа. Но это так. Все системы работают нормально. Ключ на старте. М-м-м… Ключ на старте. Какие интересные слова. Что-то из будущего. Нечто астрономическое по масштабам и космическое по своей идее и исполнению. «Вечер с Бобом Смитом» – не старт. Скорее проверка двигателя. Старт еще где-то впереди. А это только первый наскок. Тысячелетие! Нельзя, чтобы успех Кристиана растаял в блеске повторяющихся шоу: у Дэна Коннора, у Марлен Фельдман, в «Северном городе» и всех прочих. Да, придется пройти по этому пути. Но он должен превзойти свое первое потрясающее появление на публике, должен реализоваться в иных формах, а не в простом повторении достигнутого.

– Что ж, господин президент, вы выбрали правильного кандидата, – любезно заметил Гарольд Магнус.

– Что вы, Гарольд, разве я его выбрал? – возразил Тайбор Рис. – Воздадим по заслугам тому, кто этого заслуживает. Вы привели ее ко мне и обратили мое внимание на Операцию поиска. Вы дали ей денег, оборудование и людей, чтобы могла состояться операция «Мессия». Поэтому большая доли заслуги ваша. Но он – детище Кэрриол и никого больше.

– Да, – великодушно согласился министр окружающей среды. – Надо отдать ей должное – очень неглупая женщина. Но я ее побаиваюсь.

– Неужели? – повернулся к нему президент.

– До смерти. Она самая хладнокровная женщина в мире.

– Интересно. Теперь я нахожу ее не только исключительно привлекательной женщиной, но и обаятельным, заботливым человеком. – Президент выключил телевизор пультом управления и поднялся на ноги. – Я ужинаю один. Составите мне компанию?

При Тайборе и Джулии Рис в Белом доме кормили весьма посредственно, и Гарольд Магнус, гурман по натуре, предпочел бы поужинать «У Роже», в новом и самом лучшем из многочисленных французских ресторанов Вашингтона. Но амбиции велели пожертвовать лангустом и уткой в пользу ракушек и жаркого на ребрышках за столом босса.

– Джулия к нам не присоединится?

Как ни странно, президент при упоминании жены не застыл, словно робот в ливень, только покачал головой и продолжал идти по коридору.

– Нет. Она ужинает «У Роже».

Вот черт, повезло этой Джулии.

– Как поживает Жюли?

– Отлично. – Голос президента потеплел. – Ей скорректировали диагноз, и она сейчас в специальной школе. Скучаю по ней, но каждый раз, когда приезжаю ее навестить, вижу улучшение.

Они ужинали в личном кабинете Тайбора Риса за маленьким столом на двоих – ели, как и предполагалось, ракушек и ребрышки. Моллюски были слишком твердыми, мясо пережаренным, но Гарольд Магнус восхищался так, словно не ел ничего вкуснее. Когда перед ними поставили такой же предсказуемый десерт – слоеный торт с клубникой, – министр набрался смелости проглотить эту неперевариваемую массу и задать вопрос:

– Господин президент, вас не беспокоит тот чрезвычайный упор, который доктор Кристиан явно хочет сделать на Бога?

Тайбор Рис вытер губы салфеткой, положил ее рядом с пустой десертной тарелкой, откинулся на спинку стула, немного подумал и ответил:

– Да, этот разговор о Боге получился довольно революционным, и он явно не профессиональный теолог, но я согласен с Кэрриол. Если этот человек способен дать людям мистическую надежду, не призывая их вернуться в лоно официальной религии, куда они никак не хотят, не вижу в этом никакого вреда. Я сам человек богобоязненный. Родился в епископальной семье и рад признать, что до сих пор нахожу огромное утешение в церкви и вере. Бог так часто спасал мой рассудок, что мне не пристало думать о Нем легковесно. Вот все, что я могу вам сказать. Да, я в самом деле считаю, что доктор Кристиан с его «Богом проклинающим» будет полезен стране.

– Хотел бы проникнуться вашей уверенностью, сэр. Но не посеет ли он антагонизм между официальными церквями?

– Не исключено. Но каково сегодня их влияние, Гарольд? Черт возьми, они даже не в состоянии составить пристойного вашингтонского лобби.

Гарольд Магнус усмехнулся.

– Это говорит политик. – Он немного покашлял, чтобы протолкнуть ставший комом кусок клубничного торта. – Одно утешение: этот человек патриот.

– На этот счет беспокоиться нечего. – Смуглое, обычно угрюмое лицо президента осветилось улыбкой. – Гарольд, разве не в этом ответ? Бог определенно американец!


Шоу Боба Смита шло уже минут шесть, когда у доктора Милли Хемингуэй зазвонил телефон и не переставал звонить, пока она, ворча, не вышла из ванной, натягивая по дороге одежду.

– Милли, – раздался в трубке голос Сэмюэля Абрахама, – включи телевизор на канале Эн-би-си, посмотри Боба Смита. – Он повесил трубку.

Милли послушалась, и когда экран ожил, его заполнило живое, напряженное лицо Джошуа Кристиана.

– Боже мой! – Милли безвольно опустилась в кресло. – Глазам своим не верю! – Внизу картинки ползла бегущая строка, извещающая, что программа идет без рекламы и заставок телекомпании. Джошуа Кристиан был объектом повышенной секретности – принимались все возможные меры, чтобы никакие сведения о нем не просочились раньше времени из мозгового центра министерства, где, впрочем, были слишком заняты своими проектами и дрязгами, чтобы читать газеты и смотреть телевизор.