Брендан Кили - Евангелие зимы

– Я веселюсь.

– А на вид не скажешь.

Я снова покосился на открытую дверь. Обычно мы закрывались в кабинете, и отец Грег доставал из ящика бутылку «Лафройга». Я уже привык видеть на столе бутыль с янтарным содержимым, подсвеченным настольной лампой, но сегодня все шло не так.

Мне о стольком надо было поговорить – и я не знал, что сказать. Я хотел, чтобы отец Грег вернулся за стол и нашел возможность посидеть со мной в тишине. На подлокотнике дивана он словно балансировал, готовый в любую секунду вскочить на ноги.

– Эйден, у нас будет больше времени. Я обещаю. Разве я хоть раз не сдержал обещания? – Я осушил стакан одним судорожным глотком. – С тобой все будет хорошо. – Отец Грег наклонился и неловко обнял меня одной рукой. Объятие все равно получилось крепким, и я позволил ему задержать руку, потому что, казалось, он этого хотел. – Тебе надо научиться доверять мне, Эйден, – сказал он, отодвинувшись.

– Я доверяю, – тихо ответил я, как и всякий раз, когда подтверждал свое доверие отцу Грегу.

– Ты должен полностью мне доверять. Все будет хорошо.

Я потянулся к нему, но он удержал меня и отстранился. В главном холле стоял гам, будто там галдел целый миллион волонтеров. Они пробудут здесь весь вечер, как на какой-нибудь треклятой вечеринке моей матери. Я думал, что захочу остаться, но теперь мне хотелось убраться отсюда ко всем чертям. Что-то было не так. Я хотел домой, но не конкретно в дом моей матери, а домой в принципе.

– Я должен заботиться о многих, Эйден, – продолжал отец Грег.

– Но вы говорили, что всегда найдете для меня время.

– Да, да. – Он взглянул на открытую дверь. – Ты заметно возмужал, Эйден. Внезапно и так быстро стал мужчиной. Я горжусь тобой, ты же знаешь.

– Но мне все равно одиноко.

– Мы говорили об этом, Эйден. Ты не одинок, в этом суть веры. – Я не ответил. Отец Грег вздохнул: – Слушай, давай потом поговорим.

Я сгорбился, поставив локти на колени, и уставился в пол между ботинками.

– Когда?

– Не знаю, надо проверить расписание.

– Меня уже нет в расписании. Пожалуйста, вы же обещали! Вы сказали, что всегда будете рядом!

– Я и так рядом. Мы поговорим, Эйден, обещаю.

– Когда?

– Надо подумать.

– Завтра! – гаркнул я.

Отец Грег схватил меня за локоть.

– Нет нужды кричать. – Он бросил взгляд на дверь. – Прекрасно, завтра, завтра, только прекрати этот крик и возьми себя в руки. – Я кивнул. Он встал и пересел за стол. – Я думаю, тебе пора идти, – сказал он, скрестив руки на груди.

Я хотел что-то ответить, но он жестом остановил меня и направил на меня палец.

– Эйден, – произнес он, глядя мне в глаза, – помни, что ты мне тоже кое-что обещал. Ты же не нарушишь свое обещание после всего, что я для тебя сделал? После всего, о чем мы говорили?

– Нет.

– Хорошо. – Он кивнул на дверь. Я колебался. Отец Грег молча соединил ладони и положил их на стол. – Не заставляй меня повторять, Эйден, – сказал он, глядя себе на руки.

Я тоже смотрел на его руки, и тут в холле послышался голос Синди, прокричавшей приветствие отцу Дули. Как обычно, она была настолько взвинчена, что втиснула в слово «здравствуйте» лишний слог. Отец Грег молча поднял на меня взгляд. Синди стукнула в открытую дверь и сунула голову в кабинет.

– Мы здесь! – крикнула она и растянула рот в улыбке. – Джеймс готов к своей первой мессе, правда, милый? О-о… Мы вам помешали?

– Нет, – тут же ответил отец Грег. – Вовсе нет.

– Отлично! – Синди подтолкнула Джеймса вперед и вошла следом. Ярко-голубой шарф и такие же туфли подчеркивали холодный блеск ее глаз. Моя мать называла ее «безудержной». – Давай, малыш, – обратилась она к Джеймсу. – Говори громче. Ты же готов? Расскажи, что выучил.

Джеймс изменился с тех пор, как я видел его в последний раз. По-прежнему ниже меня ростом, он еще больше похудел. Бледный, с резкими чертами гота-рокера и копной темных волос, он все же остался тем робким, дерганым мальчишкой, каким я его знал.

– А Эйден тоже помогает? – тихо спросил Джеймс.

– Нет, – ответил отец Грег.

– Сегодня чествуют святого Стефана. – Я взглянул на отца Грега. – Вы будете читать на мессе: «Когда же приведут вас в синагоги, к начальствам и властям, не заботьтесь, как или что отвечать или что говорить; ибо Святой Дух научит вас в тот час, что дóлжно говорить…»

– Эйден, – оборвал меня отец Грег, – хватит.

В комнате стало тихо. Я заучил псалом специально, чтобы произвести на него впечатление, но отец Грег лишь натянуто улыбался. Стоявшая позади Синди не видела его лица и прощебетала сыну:

– Видишь, милый? Только представь, скоро ты будешь не хуже Эйдена!

– Эйден, – сказал отец Грег, – извинись перед Джеймсом.

– Что?! Почему?

– Всезнаек всюду недолюбливают, к тому же ты ведешь себя высокомерно. Здесь церковь, Эйден, здесь полагается держаться так, чтобы каждый чувствовал себя желанным и уважаемым. – Он повернулся к Синди. – Простите мой тон, но иногда детям необходима дисциплина.

– О, святой отец, как я вас понимаю, – сказала она. – Слышишь, Джеймс? Слушайся отца Грега. – Она потрепала сына по спине и снова подтолкнула вперед. – Он вас не подведет. Он всегда хорошо справляется.

Отец Грег встал и проводил Синди и Джеймса к дивану.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – пригласил он, заметно оживившись. – Эйден как раз уходит. – Он смотрел на меня с одной из своих улыбок, которыми сверкал на вечеринке. – У меня встреча с Синди и Джеймсом! Какой великий день! – Отец Грег хлопнул в ладоши, а потом, легонько подтолкнув в спину, выпроводил меня из кабинета. – Ну ладно, за работу, – сказал он, закрывая дверь. Я слышал, как он снова хлопнул в ладоши. – Ты отлично справишься, Джеймс! Давай повторим порядок церемонии – хочу убедиться, что ты все помнишь.

В холле престарелые волонтеры дремали над телефонами и кружками с кофе. Я знал чертов сценарий опроса лучше их всех, но никто не предлагал мне остаться. Даже в праздничном убранстве, со статуями, картинами и людьми, разместившимися на стульях или прислонившимися к столам, приходской дом казался холодным и пустым: пышность не могла скрыть эту безжизненность. Мне вспомнился наш дом – огромный кукольный домик, специально созданный для впечатления, что в нем существует нечто реальное, чего там никогда не было. Я не хотел дожидаться вечерни и смотреть, как Джеймс будет кадить ладаном и держать Библию, а отец Грег возденет руки в молитве и улыбнется ему, глядя сверху вниз. Молитва – священное доверие, говорил мне отец Грег, которого ничто не нарушит, если у меня будет вера. «Ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас… И будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется».

Я повторял это про себя, шагая в одиночестве по длинному покатому газону. Я не понимал, что же это за любовь, если ее так часто испытывают? Разве я не выдержал испытаний? Выдержал, и претерплю до конца, говорил я себе. Придется. Что еще мне оставалось?

Такси должно было забрать меня позже, но я не стал звонить и отменять вызов. Холодный ветер щипал лицо и глаза. Когда мимо проезжали машины, я старался не поднимать головы, чувствуя себя пятном на великолепном загородном пейзаже. Мне хотелось стать соринкой, от которой можно избавиться, просто моргнув. Я мог лишь догадываться, как выгляжу: согнувшись, я шел против ветра в надувавшейся за спиной куртке и с обветренным, в пятнах, лицом. Я так и слышал, как проезжавшие мимо люди спрашивают друг друга: «Кто это? Он здесь живет?»

Ну так вот, сорвите свои маски, потому что я один из вас.

Войдя в дом, я сбросил куртку, нашел что поесть на кухне и собирался просидеть остаток дня в своей комнате. Тем бы день и кончился, если б телефон не зазвонил, когда я еще был внизу. Я схватил трубку, думая, что это отец Грег звонит извиниться и хочет пригласить меня приехать после мессы, и повторит, что гордится мной, и скажет, что, если человек протягивает руку помощи ближнему, он привносит Бога и в свою, и в его жизнь, и от этого становится лучше обоим.

Но в трубке послышался не голос отца Грега. Звонила Джози, и я не сразу опомнился. Я вдруг смутился, не зная почему.

– Весело проводишь праздники? – спросила она.

– О да, – ответил я.

Она колебалась.

– Скажи, подстава? Столько готовиться, ждать, а где веселье, в котором я, по идее, должна купаться?

– Да.

– Боже мой, мама, ну можно не слушать? – Джози задышала громче, когда пошла искать новое уединенное место в доме. Я ждал. – Мне, кстати, у вас понравилось, – сказала она наконец.

– Мне тоже.

– Это все мамаша Марка – психанула на ровном месте и заставила нас уйти по-английски. Даже выпить толком не успели. В общем, мне досадно, как все закончилось. И с тобой не попрощались.

Слушая ее, я вышел из кухни и направился в кабинет Донована-старшего.

– Это ж круто, – сказал я.

– Да не особо. Круто было то, как ты разрулил ситуацию: невозмутимо стоял и принимал огонь на себя. Мы ничего не сделали, застыли, как дураки. Дома я только и думала: ну как я так могла? Я полный отстой. – Я замер с трубкой в руке, не веря своим ушам. – Кроме шуток, – продолжала Джози, – ты даже не оправдывался. Сперва мне это показалось странным, но потом я поняла: ты решил взять вину на себя.

– Но это и была моя вина…

– Але! Спустись с небес на землю! Мы все вместе были!

– Я думал, ты скажешь – с дуба рухнул?

– Иисусе, как ты циничен!

– Слушай, – я, старался говорить как можно мягче, – по-моему, я не сделал ничего особенного…

– А по-моему, сделал, – перебила Джози. – Я считаю, это было круто. И держался ты круто.

Этими словами она словно дотянулась из телефона и погладила меня кончиками пальцев по подбородку. Весь разговор я мерил кабинет шагами.

– Спасибо, – только и выговорил я.

– Мне стало стыдно за мой снобизм, – Джози понизила голос, – и только потом до меня дошло, что из-за нас ты серьезно попал.

– Ну, это маловероятно. Мне пока ничего не предъявили. Вспомни заговор молчания между тобой, Марком, Софи и мной. Типа немой, глухой, слепой и еще тупее.

Смех Джози в телефоне показался мне дружескими объятьями:

– Я рада, что ты в порядке.

Секунду мы оба молчали, слышалось только ее дыхание. Я представил, как Джози проводит рукой по волосам и думает. Я отчетливо видел ее склоненную голову и линию шеи, которую так хорошо изучил на уроках мистера Вайнстейна. Я ждал.

– Слушай, – сказала она, – с сегодняшнего дня я решительно пересмотрю свои планы на новый год. Я решила стать немного человечнее. Это трудно, когда вокруг сплошные стервы, но я буду стараться. Я не хочу быть, как они. Хочу быть другой, понимаешь?

– Да, я понимаю, о чем ты. Я тоже хочу стать другим.

Возникла пауза.

– Так ты это, слушай, мы с Софи хотим позвонить Марку и собраться. Хочешь прийти?

Вот так у меня неожиданно появились планы на вечер. Не волонтерство, не задание и не какое-нибудь хорошо организованное праздничное несчастье, устроенное матерью, – у меня появились планы куда-нибудь сходить, как у нормального парня моего возраста. Меня пригласили. Джози предлагала спуститься с небес на землю, и я гадал, какие они, когда собираются втроем, – какие они настоящие? Для школы у меня был свой сценарий поведения: я мог говорить о домашнем задании или книгах, которые мы читали, или о геометрии, но никогда не упоминал, что теоремы свиваются и переплетаются у меня в голове, как косички, которые Джози иногда себе накручивает. Я никогда не говорил ей, что это замечал. Может, об этом и надо сейчас говорить – что я реально замечаю? Я очень хотел спуститься на землю, но что они во мне увидели? Каков я настоящий? Прежде я только об этом и мечтал, а теперь меня вдруг одолели сомнения.

Вскоре за мной заехали Джози и Софи, и мы отправились домой к Джози. Руби, экономка, сварила горячий шоколад, пока мы ждали Марка. Хотя мы дружили семьями, я ни разу не бывал в одной компании с Марком. Насколько я знал, он, как и я, не общался накоротке с другими ребятами из академии, но его тщательно культивируемая отстраненность создавала впечатление, что ему никто и не нужен. Сейчас меня это еще больше восхищало.

Не постучав, Марк вошел в кухню, чмокнул Руби в знак приветствия и поцеловал Софи и Джози.

– Донован согласился? – спросил он девочек, увидев меня. – Рад снова тебя видеть, чувак, – сказал он мне, протягивая руку, которую я пожал.

– Извини за тот раз, – сказал я.

– Чувак, – перебил Марк, – это моя мать психанула. Давай даже не будем говорить об этом.