Роберта Ли - Её лучшая роль

Высокий безличный голос за дверью напомнил ей, что антракт закончился. Она встала, вытерла со лба испарину и уверенно пошла к сцене. Бектор снова стоял за кулисами, но на этот раз она с ним не заговорила и вообще почти не осознала, что он здесь. Для нее существовала лишь одна реальность: сцена, превращенная в камеру тюрьмы. Она подошла к жесткой скамье и вытянулась на ней, как раз когда пошел занавес. Никто не двинулся, никто не кашлянул, когда сцена дошла до своего трагического финала.

Это был триумф Энн. Когда стихли ее последние слова и она опустилась на землю, наступила долгая тишина, величайший знак признания актера. Затем весь зал встал, как один, и буря аплодисментов потрясла здание. Снова и снова подымался занавес, шквал за шквалом проносились овации, пока наконец только исполнение гимна смогло их прекратить и позволить актерам уйти со сцены.

В своей уборной Энн не могла пошевелиться из-за набившегося народа. Все пришли за кулисы поздравить ее. Все, за исключением человека, который значил больше всех. К ней подошел отец и со слезами на глазах поцеловал.

— Лучший спектакль в моей жизни, — сказал он охрипшим голосом. — Я ждал этого с момента твоего рождения.

Стараясь не заплакать, Энн повернулась к матери:

— Теперь тебе надо справляться не с одним, а с двумя актерами в одном доме.

— Я помогу твоей матери справиться с этим.

Это был Десмонд, его бледное лицо раскраснелось от волнения; он наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Энн, ты была потрясающа. Я всегда верил, что в тебе это есть.

— Я знаю, что ты верил.

Она улыбнулась ему, но больше ничего не успела сказать: Десмонда оттеснила публика. Пробравшись к туалетному столику, она начала кремом снимать грим и, не обращая внимания на шум голосов за спиной, напудрилась и причесалась. Она все еще была в серой тюремной одежде последнего действия, которая подчеркивала ее бледность и худобу. Она наклонилась вперед и вдруг встретилась в зеркале с взглядом Пола. Он стоял прямо за ней, и лицо его было почти таким же бледным, как у нее. Медленно она обернулась и посмотрела на него.

— Поздравляю, — тихо произнес он. — Я полагаю, что мне не нужно говорить тебе, как хорошо ты сыграла.

Слишком усталая, чтобы притворяться, Энн сказала правду:

— Я предпочитаю, чтобы из всех людей, кто здесь был, это сказал мне ты.

У него на щеке около рта задергалась жилка, и, словно ощутив это, он втянул и сжал рот.

— Пока я не видел тебя в роли Герды, я всегда думал о ней как о фанатичке, заслужившей свою смерть.

— А теперь?

— Когда ты упала, умирая, — медленно проговорил он, — мне хотелось быть там и поднять тебя на руки.

Энн задержала дыхание и первый раз посмотрела прямо ему в глаза. Они стояли так близко, что она увидела в них свое отражение.

— Актриса может сыграть только то, что есть в роли, — прошептала она. — Я играла твою пьесу.

Он покачал головой:

— Многие женщины играли Герду до тебя, но только актриса, обладающая истинным пониманием и сочувствием, могла вдохнуть в нее жизнь.

Энн качнулась к нему:

— Если ты веришь в это, тогда ты должен понять, что это относится и к Мэри-Джейн. Ради бога, Пол, очнись, пока не поздно!

Прежде чем он смог ответить, между ними втиснулась Сирина, ее заостренное личико было полно яда.

— Пол, эта уборная чересчур переполнена людьми. Пойдем, я не могу здесь дышать.

— Разве ты не собираешься поздравить Энн?

— Конечно. Ты была изумительна, дорогая. Я бы сама не сыграла лучше. Ты такая чудная актрисочка, что по сравнению с этим сыграть секретаршу Пола было для тебя детской забавой!

— Замолчи! — резко оборвал ее Пол. — Энн заслужила свой триумф. Я думаю, что мы достаточно взрослые люди, чтобы забыть прошлое.

— Не могу не согласиться с этим, — закивала его нареченная. — Я надеюсь, что ты не считаешь нас врагами.

Энн ничего не ответила, и Сирина надула губки:

— Ты все еще дуешься на меня, а я хочу доказать свое дружеское расположение к тебе. Как насчет того, чтобы стать подружкой у меня на свадьбе?

— На свадьбе? — выдохнула Энн. — Ты хочешь сказать, что уже назначена свадьба?

— Люди не остаются помолвленными вечно! — Сирина упивалась произведенным эффектом. — Мы с Полом решили окунуться в семейное счастье. Мы собираемся пожениться в субботу, после премьеры в Лондоне.

Все чувства, все инстинкты Энн взбунтовались, протестуя против того, что она услышала, но приличия обязывали к сдержанности. Нервно глотнув, она повернула голову и увидела протискивающегося к ней сквозь толпу Десмонда. Почти не соображая, что делает, она протянула ему руку, и тепло его пальцев вернуло ей голос.

— Нам надо поделиться с Полом и Сириной нашими новостями, дорогой. Пора перестать держать это в секрете. — Обернувшись к Полу и Сирине, она выдавила из себя улыбку. — Вы тоже должны поздравить нас. Мы с Десмондом вчера решили обручиться.

Весь следующий день Энн одолевали поздравительные телефонные звонки. Неизвестная дебютантка вчера, сегодня она стала новой сценической звездой. Днем состоялась ее первая пресс-конференция, такая же пугающая, как и вчерашний дебют.

Только вечером она смогла поговорить с Десмондом наедине, причем из всех последних испытаний это оказалось самым тяжким. Она нервно металась по гостиной, крутила в руках платок, пока он не превратился в мятую влажную тряпку.

— Я не могу объяснить, Десмонд, почему я вчера так сказала. Просто я должна была нанести ей ответный удар.

— Тебе не надо мне ничего объяснять. — Он закурил сигару и неторопливо задул спичку. — Я очень хорошо понимаю мотивы твоих поступков.

— От этого я себя чувствую еще хуже. Что мне сделать, чтобы все исправить?..

— Ты можешь выйти за меня замуж.

Она прикусила губу.

— Не думаю, что ты женишься на мне, зная, что я все еще люблю Пола…

— Мне все равно, кого ты любишь. Все, чего я хочу, — это возможность научить тебя сердечно относиться ко мне!

— Ты слишком хороший, чтобы быть «за неимением лучшего».

— Пусть это будет моей заботой. — Он слегка улыбнулся. — Придумай еще какую-нибудь отговорку, дорогая.

— Я не ищу отговорок, мне просто не хочется быть несправедливой к тебе. Давай отменим помолвку. Я скажу, что это я виновата и…

— И признаешься Сирине, что соврала? Через мой труп! — Он наклонился к ней, в голосе уже не было смеха. — Поверь мне, Энн, я люблю тебя глубоко и искренне и хочу жениться на тебе. Не отвечай мне сейчас ничего… просто помни, что я буду рядом… ждать.

— Я никогда не думала, что ты можешь быть таким добрым, — прошептала она.

— Ты многого обо мне не знаешь.

Он притянул ее к себе, и сквозь тонкую материю своего платья она почувствовала, как сильно бьется его сердце. Ее не на шутку испугало, что она так глубоко волнует его. Энн попыталась освободиться от его объятий. Брак — это было что-то слишком огромное, значащее, чтобы решаться на него вот так… без любви… только от отчаяния.

— Дай мне время, — пробормотала она, когда его губы прикоснулись к ее губам. — Десмонд, дорогой, умоляю тебя, дай мне время.

Анжела и Лори приняли весть о помолвке с Десмондом без вопросов. Но Энн страстно желала лишь одного — снова быть свободной. Только мысль о том, что пройдет всего несколько недель и Пол женится на Сирине, останавливала ее от расторжения помолвки. Оставалось лишь надеяться, что со временем «все образуется». Впрочем, эта надежда мало успокаивала. Где бы она ни была, все ее мысли были только о Поле, о нем думала она, оставаясь одна в своей комнате.

Ни Десмонд, ни отец ничего не говорили о новой пьесе, и только от матери она узнала, что в начале следующего месяца они начинают недельные гастроли с этой пьесой в Брайтоне. Гордость не позволяла ей расспрашивать, поэтому лишь во время уик-энда перед премьерой Десмонд рассказал ей, что его на следующей неделе не будет в городе, и спросил, не хочет ли она приехать туда и посмотреть спектакль.

— И поставить всех в неловкое положение? — с горечью сказала она. — Нет, спасибо. Я посмотрю его, когда спектакль приедет в Лондон.

— Ты хочешь сказать, «если» приедет в Лондон, — подчеркнул Десмонд интонацией слово «если».

— Все так плохо? — испуганно спросила она, и, когда он, ничего не ответив, отвернулся, тревожное предчувствие охватило ее.

Весь понедельник Энн старалась чем-то занять себя. Как она объяснила Десмонду, на этой неделе она не была занята в «Кипарис-театре» и по совету Арнольда Бектора несколько дней посвятила отдыху. Но отдых не принес покоя ее душе. Она мысленным взором видела своего отца в Брайтоне и почти чувствовала напряжение, нараставшее по мере того, как близилось время спектакля. Весь вечер она не могла сосредоточиться. Энн ходила из комнаты в комнату, ставила пластинку за пластинкой, но не слышала их; включала радио, чтобы тут же его выключить, и, наконец, уселась за ужин, но так и оставила его в неприкосновенности.

Поздно вечером, почти ночью, она позвонила в «Куинз-отель» и поговорила с Десмондом. Даже на расстоянии она почувствовала его уныние и, еще не спросив, как приняли пьесу, знала, что он ответит.

— Убийственно! Коррида! — Его голос в телефоне звучал очень мрачно. — Слава богу, что мы открылись здесь, а не в Лондоне. Сирина забыла все, чему ее учил Эдмунд.

Нервный пот прошиб Энн.

— Что теперь будет?

— Понятия не имею. Утром огласят протокол вскрытия. Твой отец был великолепен. У него отзывы будут хорошие.

Она немного приободрилась:

— Как я рада этому!

— Но это не спасло премьеры, — продолжал Десмонд. — В столице пьеса не продержится и недели.

— Бедный папочка, — вздохнула Энн, а непроизнесенными осталось: «Бедный Пол. Бедный слепой упрямец Пол».

Она положила трубку и начала раздеваться. Все ее опасения сбылись, но радости от сознания своей правоты она не испытывала. Успех — поражение, две крайности движения маятника. Кто-то теряет, кто-то находит. Пол проиграл, она выиграла. Но могла ли она отделить Пола от себя? Его боль она чувствовала как свою, а может быть, и более остро.

Каждый вечер Десмонд звонил Энн, но ничего хорошего рассказать не мог. Эдмунд был бессилен спасти пьесу от провала, а в четверг публика выразила свое неодобрение насмешливыми криками и шиканьем. Она предположила, что только профессиональная ответственность и жесткий контракт заставили их поработать неделю. Когда родители и Десмонд вернулись поздно ночью в субботу домой, подтвердилось, что она была права.

Лори тяжело вошел в комнату и бросился на диван.

— Двадцать пять лет в театре… Это будет мой второй провал!

Энн поспешила к серванту и налила им два бокала.

— Мне не надо, — сказала мать. — Я с премьеры сижу на кофе.

— А мне, пожалуйста, просто виски. — Десмонд подошел и обнял ее за талию. — Хорошо было уехать… хотя бы ради удовольствия вернуться! — С бокалом в руке он опустился на кресло. — Кажется, через две недели мы окажемся безработными.

— Почему через две недели?

— Через две недели премьера в «Маррис-театре».

Она обернулась:

— Ты хочешь сказать, что Пол настаивает на продолжении?

— Еще как! — Десмонд поглядел на Лори: — А вы, сэр, сколько времени дадите этой пьесе?

— Одно представление. — Лицо Лори было усталым и напряженным. — Поедем в понедельник со мной на репетицию, Энн, и сама увидишь. Может быть, что-нибудь посоветуешь.

— Нет! — Она села рядом с Десмондом. — Я сыта по горло и советов больше никому не даю.

— Но кто-то должен что-нибудь сделать. — Лори шлепнул себя ладонью по колену. — Проклятье, мы должны заставить Пола посмотреть правде в глаза.

— Не заводи себя, — предостерегла его Анжела. — Толку от этого не будет, а ты только расстроишься и заболеешь.

— Давление повысится, — пробормотал он. — Вот и все, чего я добьюсь, гипертонического криза!

Продолжая сердито бормотать, он позволил увести себя из комнаты в спальню. Как только дверь за родителями закрылась, Энн вскочила с места.

— Если ищешь сигареты, — сказал Десмонд, — возьми мои.

Он протянул ей портсигар, но она покачала головой:

— У меня есть.

Она нервно достала сигарету из ящичка на столе и наклонилась закурить ее от стоявшей на столике у дивана зажигалки. Когда она потянулась к ней, Десмонд накрыл ее рукой своей и безжалостно притянул к себе, не отпуская, пока их тела не соприкоснулись.

— Перестань ходить вокруг, как кошка по горячим кирпичам, — мягко, но требовательно проговорил он. — Я тебя не укушу.