– В гостиной! Сексуально… но слегка неаппетитно.

– Ну вот, ты же понимаешь, что мне хочется иметь мой собственный диван и мою собственную гостиную, чтобы трахаться, где я хочу и когда я хочу.

– Короче, ты собираешься и дальше трахаться с красавчиком Блэкберном?

– Нет!.. Я… Я не то хотела сказать.

– Главное, не съезжай потому, что чувствуешь себя обязанной съехать… Или чтобы доказать что-то Флориану…

– Не беспокойся.

Я предприняла попытку самоанализа, чтобы разобраться: точно ли, что у Катрин нет повода беспокоиться? Я была в этом далеко не уверена. Какая-то часть меня – довольно большая часть – так и прозябала бы на раскладном диване моих друзей до скончания времен. Но, с другой стороны, я больше не хотела, чтобы со мной носились. Я хотела в кои-то веки стать себе хозяйкой. В этом не могло не быть прямой связи со словами Флориана, и я вспомнила, что сказала Максиму не далее как сегодня утром: «Если мне когда-нибудь придется извлечь урок из этой истории, это меня втройне загрузит». Что ж, тем хуже, подумала я, шагая на свежем воздухе рядом с подругой. Втройне напрягает, ну и пусть.

– Ты поможешь мне искать? – спросила я Катрин.

– Не вопрос… Но я буду очень занята этот месяц, мы ставим пьесу с моей студией…

– С твоей студией?..

Катрин всегда участвовала одновременно как минимум в трех студиях – театральных, пластических или еще какого-то творчества. Я испугалась, как бы речь не шла на этот раз о студии пантомимы.

– С труппой экспериментального театра, – уточнила она. – Ты придешь?

Зная, что труппы экспериментального театра, в которых подвизалась Катрин, способны и на высший пилотаж, и на такой-ужас-что-хуже-некуда, и на все, что располагалось между этими двумя крайностями, я ответила энергичным «да», стараясь, чтобы оно прозвучало как можно оптимистичнее.

Мы были уже на углу, когда Катрин спросила:

– О’кей, пока мы не пришли, выдай мне хоть одну горячую подробность про Максима. Его позы? Его пенис? Хоть что-нибудь.

– Я тебе горячую подробность про Максима, а ты мне горячую подробность про Эмилио…

Я была очень довольна своим остроумием.

– Так нечестно!

– Давай, мне любопытно!

– Ну ладно… – Катрин слегка покраснела. – Он хороший любовник. Очень… ласковый. Но я… боюсь, я уже не слишком разборчива.

– Да брось ты…

– Жен…

Она остановилась посреди тротуара. Она всегда останавливалась, когда хотела сказать что-то для нее важное, поэтому любая прогулка с ней затягивалась до бесконечности.

– Мне так не хватает любви…

Я тоже остановилась. Такая беззащитность была в ее голосе и в ее больших глазах, что я обняла ее.

– Знаю, – сказала я. И это была правда. Я знала. – Мне тоже.

– Я больше не могу жить без любимого. Я знаю, что такие вещи не говорят, но я больше не могу.

– Знаю.

– У меня все есть, вроде бы не на что жаловаться, но… мы чертовски ненасытны, правда?

– Да. Чертовски.

Мы обняли друг друга за плечи и так и дошли до квартиры, две ненасытные одиночки среди стольких других. Непременно ли неутолимая жажда любви должна быть романтичной? Мне казалось, что нас перекормили этой теорией, напичкали стереотипами, нелестными для женщин, отчаянно ищущих любви. «Неправда», – сказала я себе, думая о моей подруге, которая всю жизнь искала своего единственного, и о себе, потерявшей того, кто был единственным и неповторимым для меня. Как могли мы не изголодаться?..

– Эй! – прошептала сквозь зубы Катрин уже у двери. – А где моя горячая подробность?

Я развела два пальца на расстояние, как мне казалось, воздававшее должное Максиму. «Супер…» – оценила Катрин, и мы, смеясь, вошли в квартиру. За столом в столовой Никола, Максим, Ной и Эмилио играли в карты.

Я подошла ближе. За те минут двадцать, что мы ходили туда и обратно, на столе успели появиться деньги, жетоны, фишки, две колоды карт и несколько рюмок.

– Это покер cubano[55], – объяснил мне Эмилио. – Хочешь сыграть?

– Не-а, это без меня…

Я немного понаблюдала за ними. Они обменивались картами, переговаривались, бросали жетоны в рюмки, наполняли их «Бейлисом» (единственным, что осталось из крепких напитков после моего вчерашнего разгула) или молоком, если это была рюмка Ноя, прикупали карты…

– Какой в этом смысл? – спросила я.

Максим и Никола оба кивнули на Эмилио, который смотрел на меня хмуро: ведь вслед за мной и остальные могли понять, что игра его совершенно бредовая.

– Вы занимаетесь черт-те чем, – добавила я.

– Ты ничего не понимаешь в покере cubano.

– Я выиграл трех валетов, но отдал пятьдесят центов, а потом еще выпил рюмку молока! – крикнул Ной. В ту же минуту Максим показал пять разных карт и победно вскинул руку. Эмилио дал Никола двадцать пять центов, тот опрокинул рюмку, а Ной подгреб к себе три жетона.

– Почему вы с нами не играете? – спросил нас Ной.

– Думаю, нам интереснее будет на вас посмотреть, – ответила Катрин, ставя бутылку водки на середину стола, отчего мужчины восторженно зацокали – так восторженно, словно перед ними явился Святой Грааль.

День плавно перетек в вечер, мы с Катрин еще несколько раз сходили в SAQ, а также в продуктовый магазин, и приготовили огромный казан тушеной ягнятины (представленной Ною как «говяжье рагу»); Максим тем временем играл с Ноем в компьютерные игры, а Никола пытался в очередной раз объяснить Эмилио, что теперь, будучи нелегальным иммигрантом (его виза истекла несколько месяцев назад), ему лучше не вступать в пререкания с домовладельцем. Хлопоча с Катрин на кухне, я слышала, как разглагольствовал Эмилио: «В моей стране понятие собственности существует только в сказках, чтобы пугать los niños»[56]. Ной с Максимом, удобно устроившись на диване, который сослужил нам совсем иную службу не далее как вчера, радостно кричали на два голоса: им наконец удалось освободить принцессу.

Странно, но мне было хорошо в этих домашних хлопотах, в этой семье с миру по нитке, со старыми друзьями, с их изголодавшимися сердцами и с нелепым соседом, который тоже уже стал другом. Эмилио бегал по квартире с Ноем на спине, а я вдруг подумала, что мне не хотелось бы, чтобы здесь был Флориан, и что будь он с нами, беспечность этого вечера ушла бы безвозвратно. Я поделилась этой мыслью с Катрин, которая только и сказала в ответ: «Мне правда очень нравится Максим», – тоном, так смутившим меня, что я предпочла сделать вид, будто ничего не слышала. Но с Катрин такие номера не проходили, и она продолжала донимать меня, повторяя: «Нет, правда… мне очень нравится Максим», пока, оказавшись перед выбором – покинуть квартиру или ответить ей, я не ляпнула: «Переспи с ним сама для начала», что было зло, глупо и неуместно, но, по крайней мере, заставило ее замолчать.

Одна только мысль, что Максим мог быть для меня больше, чем просто очень симпатичным парнем, с которым я занималась очень приятными вещами, была мне почти нестерпима: мне казалось (безосновательно, я это знала), что я нажила себе новую проблему в новой плоскости. Ни сердце, ни голова, больше месяца жившие в тираническом ритме моей несчастной любви, не были к этому готовы. Они хотели отдыха, им не нужны были стимулы, о них лучше было забыть.

Я даже чуть не выцарапала глаза Никола, когда он подмигнул мне: «Короче… ты с Максимом, а?» – я так вспылила, что он почти в открытую назвал меня сумасшедшей. «Успокойся же, – сказал он мне. – Просто он классный, вот и все, и классно, что вы получили удовольствие». Максим, разумеется, был сама естественность, обращался со мной, как со старым другом, и сумел откланяться незадолго до полуночи, не поставив меня перед затруднительным выбором: легкий поцелуй в щечку или пламенный в губы.

Эмилио и Катрин мило флиртовали на диване, а я собиралась спать, когда Никола сказал мне:

– Знаешь, Жен, может, это и правильно, просто дать событиям идти своим чередом. Иногда жизнь сама приводит нас именно туда, куда…

– Да, но я больше не хочу идти на поводу у жизни! – ответила я так пылко, что самой стало смешно. – В этом ВСЕ дело, ясно?

В этом все дело? Ой ли? Я смутно сознавала, что несу чушь, и вообще – говорю, как героиня плохого сериала, но не могла удержаться и продолжала в том же тоне:

– Я не хочу больше пускать все на самотек, ясно? Жюли Вейе мне так и сказала: я решаю!

Никола на мгновение опешил – его явно разбирал смех, но он еще не все сказал:

– А может быть… иногда можно решить довериться жизни…

– А-АХ-Х-Х! Слишком сложно! Слишком… – Я схватилась за голову. – Я неспособна больше думать. Я… я пойду спать, а завтра мы начнем искать квартиру.

– Мы?

– Да, ты мне поможешь, – сказала я, закрывая за собой дверь своей комнаты. Через две секунды я вновь распахнула ее. – Но все решаю я!

И я оглушительно хлопнула дверью, а Никола расхохотался.


Прошло три недели, а мы все еще искали. Сначала мы потеряли несколько дней на слишком долгие споры о том, важно ли остаться в своем районе или лучше быть подальше от Флориана. Я крепко привязалась к району, в котором жила с ним, у меня выработались здесь свои привычки и образовались свои вехи, но перспектива наткнуться на него в аптеке или в магазине в обществе «Билли» приводила меня в ужас.

– Значит, метим на другой район, – говорил Никола.

– Да, но я люблю этот…

– Тогда на другую часть района?

– Район-то не такой уж большой…

– Тогда другой район.

– Но я так люблю этот…

– Короче, ищем в этом районе.

– Да, а вдруг я его где-нибудь встречу?

Это было невыносимо и весьма непродуктивно. Эмилио предложил мне переехать с ним на Кубу, что после трех дней бесконечного пережевывания «да, но я люблю этот район, но я не смогу жить в этом районе» начало представляться мне самым разумным выбором. В конце концов Катрин, в кои-то веки проявив здравый смысл, напомнила, что они-то тоже живут в этом районе, но за шесть лет мы с Флорианом случайно встретились с ними всего два раза. Я уверяла, что сработает закон подлости: я буду натыкаться на Флориана и «Билли» как минимум трижды в неделю. После бурных дебатов мы договорились, что разумное решение о съеме недвижимости не принимают исходя из закона подлости.

И я начала поиски в своем районе. Я думала, что знаю его как свои пять пальцев, но быстро убедилась, что он таит множество сюрпризов. Особенно поражали домовладельцы. За три недели мы навидались всяких – например, еврея-хасида, сдававшего огромную, но чудовищно грязную квартиру, который, стоило Никола отвернуться, сделал мне недвусмысленное предложение – это было настолько невероятно, что привело меня в восторг. Я буду рассказывать внукам, как старый хасид хлопал меня по заду, спрашивая на ломаном английском: «You know… spanish fly?»[57]

Португалец весом килограммов двести убеждал нас, что квартира на первом этаже за 1400 долларов в месяц, все окна которой, кроме окна кухни, выходили на гараж, построенный им самим из подручных материалов, – просто находка.

Дама лет шестидесяти, квинтэссенция буржуазии Утремона, показала мне кокетливую четырехкомнатную квартирку, которую готова была сдать по относительно разумной цене. «Лишь бы не сдавать какому-нибудь… – она понизила голос и прошипела по-змеиному: – Жжжжиду…»

Отчего мне сразу захотелось вернуться к похотливому хасиду и сказать ему, что в трех кварталах от него есть дама, мечтающая познать все многочисленные прелести spanish fly.

Моя мать, как ни странно, вознамерилась мне помочь, ходила со мной смотреть квартиры и чересчур активно высказывала свое мнение – во всех, по ее словам, было недостаточно света и непременно «паразиты». Я не видела никаких паразитов, даже следов паразитов не наблюдалось, но у матери, похоже, был глаз-алмаз одержимой истребительницы, и она тащила меня отовсюду прочь, как от чумы. Квартиры же, в ее глазах приемлемые, все казались ей слишком дорогими – вообще, любая цена, превышающая 550 долларов в месяц (столько она платила за квартиру, где жила, надо сказать, уже пятнадцать лет), была для нее грабежом. Сколько я ни объясняла ей, что цены растут, все без толку.

Она позвонила отцу, чтобы он урезонил меня, – тот предложил решить проблему, купив для меня кондоминиум в Старом Монреале, о чем не могло быть и речи (этот отказ дорого мне стоил – меня сочли сумасшедшей все знакомые, включая Одреанну, которая кричала отцу, что пусть лучше купит квартиру для нее, когда ей исполнится восемнадцать).

Максим тоже посмотрел со мной несколько квартир и оказался судьей не менее беспощадным, чем моя мать, что со стороны человека, жившего на блошином рынке с красивым видом, меня очень насмешило. Я виделась с ним дважды за эти недели поисков – он звонил мне, я колебалась, мямлила: «Да, но не знаю, будет ли время, может быть, да, но мне бы не хотелось…», и он наконец сказал: «Слушай: я хочу тебя видеть. Ничего сложного. Но ты не должна считать себя обязанной видеться со мной».