– Хватит!

Катрин от души смеялась. Знать бы, подумалось мне, я отвлекла бы ее своими проблемами гораздо раньше.

– И Билл посоветовал тебе бросить обоих?

– Да. Это его слова.

– В этом что-то есть, – признала Катрин. – И вообще, кому сейчас нужен мужчина, а?

Она подмигнула мне, помахав перед моим носом брошюрой под названием: «Найти донора: простой и индивидуальный подход», и тут ее вызвали к доктору.

Мы вошли в маленький бездушный кабинетик, где врач жестом пригласил нас сесть. Он порылся в стопке бумаг на столе и, подняв голову, спросил:

– Мадам Сароян?

– Это я, – ответила Катрин, вдруг превратившаяся в испуганную девчонку.

– А вы сожительница? – спросил врач меня.

– Нет, нет, просто подруга. Я ее сопровождаю.

Врач кивнул:

– Итак, вы хотите родить ребенка одна?

– Да, – сказала Катрин. – Знаете, как это бывает: тридцать четыре года, друга нет, и вдруг говоришь себе: вау, мне же вот-вот сорок?!

Я с тревогой покосилась на нее: откуда взялся этот дурной номер художественной самодеятельности? Врач, разумеется, и не думал смеяться, и Катрин не унималась:

– Я не знаю, есть ли в формулярах определение «не в меру эмоциональная холостячка», но… это я!

Она помедлила, и я чуть не взмолилась: «Пожалуйста, не добавляй: «Вот та-а-ак!», но она уже прижала руки к щекам и выпалила весело и почти пронзительно:

– Вот та-а-ак!

– Так… – сказал врач, который, надо полагать, привык к не в меру эмоциональным холостячкам. – На первом этапе, мадам Сароян, мы определим ваши потребности и убедимся, что вы владеете всей необходимой информацией, чтобы принять адекватное решение.

Я посмотрела на его круглое лицо, голубые глаза и седую бородку, придававшую ему вид доброго дедушки, и подумала, что начало неплохое. Он выглядел немного усталым, и его вряд ли вдохновляла мысль сделать еще одну не в меру эмоциональную холостячку матерью, но дело свое он явно знал. Катрин, правда, была, похоже, другого мнения.

– Мое решение принято, – сказала она.

– В решении таких вопросов есть несколько этапов, мадам Сароян. Вы пока прошли только один, на следующем мы с вами поработаем вместе.

– Я не понимаю, – упрямо фыркнула Катрин. Она загадочным образом откровенно глупела, когда не хотела чего-то понимать.

– Я хочу сказать, что решение родить ребенка одной, без отца, многогранно. Мы вместе рассмотрим все грани, что позволит вам взглянуть на проблему глобально и принять верное решение.

– Но я уже приняла решение, – повторила Катрин. Я закатила глаза, а врач откашлялся. Сейчас заговорит чересчур терпеливым тоном, как всегда говорят люди, на самом деле нетерпеливые, подумала я.

И действительно, он, словно обращаясь к непоседливому ребенку, сказал:

– Я прекрасно понимаю, что вы говорите, мадам Сароян. Но я здесь для того, чтобы помочь вам пройти путь до окончательного решения.

Катрин повернулась ко мне:

– Он что, не врубается?

– Не говори при нем так, будто его здесь нет, – процедила я тихо сквозь зубы, как будто доктор, сидевший примерно в метре от нас, мог не услышать.

– Я хочу родить ребенка, – сказала Катрин на сей раз доктору. – Я. Хочу. Родить. Ребенка.

Я прикрыла лицо рукой. Мне было неловко, как будто мое чадо кому-то надерзило.

– И пусть у меня нет друга или мужа, но я не одна, у меня есть люди, которые готовы мне помочь, и я все обдумала. И я бы рада смотреть на все спокойно и не нервничать, доктор, но вы лучше меня знаете, что мне не двадцать пять, времени думать больше нет.

– Я все прекрасно понимаю, мадам Сароян. Но это серьезное решение, и…

– Вы бы сказали это мужчине? – выкрикнула Катрин, а я прошептала: «О боже…», съежившись в кресле.

– Да, – ответил доктор. – Будь в моей практике случай одинокого мужчины, желающего завести ребенка, я сказал бы ему то же самое.

– А вот мой кузен растит сына один, представьте себе, и ему не нужны никакие доктора для решений и этапов!

Я сжала локоть Катрин, а врач произнес «Так», ясно говорившее, что запасы его терпения не безграничны. Я покосилась на его руки, проверяя, не нажимает ли он на кнопку, открывающую люк под креслом Катрин, как мистер Бернс в «Симпсонах».

– Я уверен, что ваш кузен замечательный отец, – сказал он тоном, подразумевавшим прямо противоположное. Я нахмурилась: что-то он был уж слишком скор в суждениях, на мой вкус. – Но вы подумали, что такое растить ребенка, который будет лишен отца?

Я попыталась представить, каким было бы мое детство, будь я лишена отца. С одной стороны, Билл, конечно, не идеальный вариант, но с другой – детство наедине с моей матерью. Я ощутила прилив любви к отцу.

– Нельзя недооценивать травму, которую может нанести отсутствие отца, – гнул свое доктор.

– Мой отец ушел, когда мне было два года, мсье, так что я отлично знаю, что такое не иметь отца, представьте себе! – выпалила Катрин.

Врач поднял бровь. Выражение его было недвусмысленным: он изо всех сил сдерживался, чтобы не сказать: «Результат налицо!» Катрин, слишком занятая своим оскорбленным видом, этого, похоже, не уловила, и поэтому в кресле приподнялась я.

– Извините меня, – сказала я, – но мы вряд ли сообщим вам что-то новое, если скажем, что множество матерей-одиночек растят замечательных детей…

– Именно! – воскликнула Катрин, очень довольная, что я наконец-то включилась в разговор.

– Вы совершенно правы, – сказал доктор, – но тем не менее роль отца…

– Ну нет отца! – перебила его Катрин. – Нет, потому что у меня нет друга, и я не собираюсь рожать от первого попавшегося идиота в угоду таким, как вы, ради роли отца!

– Нам лучше уйти… – пискнула я.

– Нет, мы не уйдем! Если мы сейчас уйдем, он будет прав, думая, что мы две истерички, которые в глубине души даже не уверены в своем решении. Я никуда не уйду, доктор. – Она заговорила спокойнее. – И мне бы хотелось теперь, если можно, чтобы вы объяснили мне, какова процедура для женщины, которая приняла твердое решение родить ребенка одна. Спасибо.

Мне захотелось зааплодировать, сначала тихонько, потом все громче и громче и в завершение вскочить с криком: «БРАВО!», как в финале фильма с Робином Уильямсом.


Мы вышли из клиники где-то через час. Большая холщовая сумка Катрин раздулась от буклетов и медицинских брошюр, и мы получили, наконец, все ответы. А сами мы были невероятно, чрезвычайно горды собой.

– Ну, ты как скажешь, так скажешь! – кричала я, когда мы шли к станции метро.

– А ты видела его лицо, когда я сказала ему про первого попавшегося идиота?

– Еще бы!

И мы хлопали ладонью о ладонь.

Доктор на самом деле и глазом не моргнул, когда Катрин сказала про первого попавшегося идиота, разве что вздохнул устало. Но здоровое феминистское негодование бушевало в нас, и нам было не важно – оправданно оно или нет. Доктор-то, думала я про себя, был не совсем не прав, я и сама находила, что план Катрин граничит с безумием. Но мне казалось, что нужно немало мужества, чтобы предпринять такой шаг, и что одинокая женщина в принципе заслуживает больше уважения. В одном я была уверена: с мужчиной доктор бы так не говорил. Он дал бы ему понять, что план амбициозен, может быть, даже слишком, но не стал бы обращаться с ним, как с малолетним.

– Слу-ушай, – вдруг сказала Катрин. – Как ты думаешь, он настолько меня возненавидел, что может типа… нарочно подсунуть мне сперму какого-нибудь идиота?

– Или свою сперму.

– Оу-у-у-уууу! Ты думаешь, он может это сделать?

– Нет, Кэт. Я уверена, что он не может этого сделать.

– Ох… во что я ввязалась, Жен?

– Не знаю…

– Я тоже… – Она посмотрела на меня блестящими глазами. – Но я ввязалась.

– Да, дорогая моя. Ты ввязалась.

– Мне не надо дожидаться мужчину!

– Да, мадам.

– Не нужны нам мужчины, да? Да?

– Не нужны, Кэт. Не нужны.

Слышала ли она сомнение в моем голосе? Лично я услышала уязвимость в ее двух «да?» – она как будто просила, чтобы ее поддержали. Этот разговор всегда был для меня болезненным. Легко, приняв несколько стаканов, убежденно разглагольствовать о том, что нам «по жизни» не нужны мужчины, но на трезвую голову, выйдя из клиники оплодотворения, это было сложнее. Какая-то часть меня страстно хотела в это верить – мне вспоминалась моя мать с ее полнейшей автаркией, – но другая часть задавалась вопросом: не тешим ли мы себя иллюзиями, вопя о нашей самостоятельности. Разве так плохо, если тебе нужен мужчина? И разве истинная сила не в том, чтобы просто это признать? Мне подумалось, что, может быть, где-то сейчас двое мужчин задаются теми же вопросами о женщинах.

Я подумала о Максиме, с которым могла бы об этом поговорить. Он посмеялся бы над моими пустыми страхами и «плетением кружев», но предложил бы и ответы, и темы для размышлений, и мы бы с ним долго спорили, перейдя на природу мужчины и женщины, – сюжет, который завораживал нас обоих. Он мне еще не позвонил, и, к стыду своему, я была почти разочарована сегодня около полудня, обнаружив, что мой автоответчик пуст. Я ждала звонка с самого утра (в конце концов, «спокойненьким» предполагался только уик-энд), и теперь, около четырех, по-глупому злилась, потому что этого звонка, который поверг бы меня в замешательство (что ему сказать? какой предлог измыслить, чтобы не видеться с ним, ведь мое решение еще не принято?), так и не было. Слабачка, сказала я себе, вновь подумав об этом.

– Хочешь, пойдем ко мне выпьем? – предложила я Катрин. Мне не хотелось оставаться наедине с моими мыслями избалованного ребенка.

– Йес! – выкрикнула Катрин.

Она посмотрела на часы:

– Мы встречаемся с Ником в его баре в шесть. Успеем распить бутылочку за победу!

Я не была уверена, что есть за что пить, но все же торжественно объявила:

– Ставлю шампанское!


Катрин в третий раз завопила: «Герл пауэр!», потрясая бутылкой шампанского, когда мы подошли к моему дому. «Эй, это не твоя сестра там?» – спросила она, показав на другую сторону улицы, где и вправду прохаживалась Одреанна с каким-то мальчиком ее возраста.

– Одре! – крикнула Катрин. – Герл пауэр!

Моя сестра обернулась, увидела нас и с явным облегчением перебежала улицу.

– Герл – что? – спросила она, подойдя к нам.

– Герл пауэр! – повторила Катрин, и я как можно выразительнее закатила глаза.

– Что за герл пауэр?

– Герл пауэр, – гнула свое Катрин. – «Спайс Герлз»?

– Чего?

Я прыснула.

– Ты вправду надеялась выглядеть крутой, упомянув «Спайс Герлз» при четырнадцатилетнем ребенке? – спросила я Катрин, и та насупилась.

– Хм… мне же типа пятнадцать? – поправила меня Одреанна, и на ее лице промелькнула паника. Краем глаза она указала на подошедшего вслед за ней очень красивого паренька.

– Да, пятнадцать, извини. Ты же знаешь, для старых теток моего возраста четырнадцать, пятнадцать – без разницы. – Ах, эти неизбежные шутки о «старых тетках», отпускать которые я всегда считала своим долгом перед ровесниками Одреанны. Классика, никогда никого не смешившая.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я, меняя тему.

– Мы искали твою квартиру, – объяснила Одреанна. – Но все дома похожи, а я забыла твой номер?

Я присмотрелась к ней. Что-то в ней изменилось, и я подозревала, что присутствие красавчика было тому причиной. Глаза ее блестели и, казалось, неспособны были сосредоточиться на одной точке дольше чем на секунду, а каждая фраза заканчивалась на более высокой ноте, чем обычно, – это явно что-то значило. Она все время смеялась, но так и не представила мне своего спутника, который стоял рядом с неловким видом подростка.

– Привет, – сказала я. – Я Женевьева. Старая сестра Одреанны.

Еще одна шутка на ту же тему. Просто перекрестный огонь, подумалось мне.

– Феликс-Антуан, – представился молодой человек и крепко пожал мне руку.

Хоть это и было совершенно очевидно, я чуть не спросила Одреанну, кем он ей приходится, просто для поддержания разговора, но вспомнила, как легко обидеть подростка «пятнадцати» лет, и промолчала. Я не учла дежурную Спайс Герл, которая, все еще потрясая бутылкой шампанского, спросила: «Это твой парень?» – мало того, еще и цокнула языком, подразумевая тысячу вещей, способных смутить девочку возраста Одреанны, – тайны, секс и присутствие в жизни такой никакущей БУ, как Катрин.

Феликс-Антуан уставился в землю, Одреанна чересчур громко засмеялась, щеки и лоб у нее стали малиновыми.

– Хотите зайти посмотреть квартиру? – предложила я.

И в отчаянной попытке убедить их, что на моей продвинутости никак не сказывается дружба с Катрин, добавила:

– Угощу вас бокалом шампанского.

Эта смешная уловка, однако, возымела действие: Одреанна повернулась к Феликсу-Антуану, еще сильнее заблестев глазами, словно ища на его красивом лице подтверждения, что моя продвинутость распространяется хоть немного и на нее.