– …А Флориан… это Флориан. Это моя любовь, мой давний любовник, человек, которого я знаю всю жизнь, ну, не совсем всю жизнь, но ты понимаешь, что я хочу сказать, и потом, такого драйва нет ни у кого, даже иногда слишком много драйва, но у меня-то как раз с драйвом плоховато, так что мне это только на пользу, во всяком случае, я так думаю… вообще-то я уверена, знаешь, я пытаюсь лучше понять все это, даже консультируюсь с психотерапевтом, не то чтобы я писаю кипятком от психотерапевтов, наоборот, но тут, я думаю, мне правда надо было хорошенько разобраться в ситуации и в себе, я понимаю, что это, так сказать, экологически чистое выражение, но, хе-хе-хе, ты вряд ли что-то имеешь против экологической чистоты, а? И потом, Максим, он тоже как бы психотерапевт, хоть у него и другая профессия, но, когда я с ним, мне часто кажется, что я лучше понимаю себя, но это, может быть, потому, что мы еще не так хорошо друг друга знаем, я с ним более непосредственна, потому что еще не увязла в рефлексах, которые приходят с близостью, хотя я не очень верю в эту теорию, но одно знаю точно, это очень классный парень, и я ему доверяю, я даже даю ему читать тексты, которые пишу и которые бы никому больше не показала, и он их комментирует, и мне это так помогает, но, в сущности, это, может быть, просто нарциссизм, и потом, секс офигенный, но и с Флорианом тоже отличный секс, может быть, даже лучше, это нельзя сравнивать, и потом… Дело в том, что я напугана, понимаешь? На-пу-га-на, потому что боюсь новой боли и боюсь промахнуться, изрядная часть меня просто не хочет ничего решать, а хочет убежать со всех ног и забыть все это, слушай, это невозможно, на днях я всерьез думала взять такси до аэропорта и прыгнуть в первый же улетающий самолет, я хочу сказать: кто так делает, кроме психов в кино? Тем более в моем возрасте, ну, не то чтобы я старая, но все-таки…

На этом месте Катрин закрыла мне рот рукой и сказала:

– Так, Женевьева, если ты скажешь еще одно слово, я тебя просто выволоку отсюда.

Я яростно запротестовала сквозь ее ладонь.

– ВЫЙДИ ИЗ СВОЕГО ТЕЛА, ЖЕН! – крикнула Катрин. – Вдохни поглубже и выйди из своего тела, посмотри со стороны на то, что ты делаешь уже полчаса, и спроси себя, хочешь ли ты быть этой женщиной.

Зажатая на диво сильными руками Катрин, я послушно проделала то, что она велела. Зрелище было, мягко говоря, не из приятных. Я накрыла ладонью руку Катрин, чтобы она отпустила меня.

– Ты замолчишь? – спросила она угрожающе.

Я кивнула, и она медленно ослабила хватку. Я, воспользовавшись этим, схватила свою рюмку кальвадоса и опрокинула ее залпом, а Никола сделал знак официанту принести еще.

– Извините, – сказала я. – Что-то меня перемкнуло.

Мне было неловко, и я злилась на себя за то, что так испортила такой приятный ужин. Но Сьюзен взяла меня за руку и сказала, глядя своими ясными глазами:

– Только не грызи себя. У тебя бушует буря в сердце и в голове, естественно, что это иногда прорывается наружу. Но, если можно, дам тебе совет… Ты можешь принять какое хочешь решение. Можешь выбрать одного из двоих, или никого, или решить пока не выбирать. Но, что бы ты ни решила, из уважения к этим двум мужчинам, которых ты, похоже, действительно любишь и уважаешь, ты должна им обоим это сказать.

Это было, в принципе, то же самое, что мне говорили, и не раз, мои друзья и родители. Но спокойного и степенного тона Сьюзен вкупе с действием кальвадоса и возбуждением от моего слишком длинного монолога хватило в этот вечер, чтобы убедить меня в том, что я и так уже знала. Я должна поговорить с Флорианом и с Максимом. Я решила подождать до завтра и порадовалась своему решению, когда проснулась. Было десять часов, голова немного болела, но я знала, что не хочу больше ждать. Я выпила кофе и послала Максиму сообщение, написав, что мне срочно требуется яичница от Гаспара. Одиннадцать минут спустя он ответил, что ждет меня там.


Гаспар, которого я не раз видела после первой встречи холодным февральским утром, при виде меня чуть-чуть приподнял брови – таково было его приветствие для самых близких друзей. Я поздоровалась кивком и села напротив Максима, который читал за нашим обычным столиком. На нем была шерстяная куртка поверх тенниски, и я спросила себя, сколько мужчин на этой земле способны сделать старую шерстяную куртку сексуальной. Передо мной был наверняка один из немногих.

– Спасибо, что пришел, – сказала я.

– Бурный вечерок выдался вчера?

– Мы познакомились с подругой Нико… Это что-то! Никак не могу привыкнуть.

– Это здорово для него, – обронил Максим чуточку машинально, но искренне.

Гаспар, к которому мне не надо было обращаться, с тех пор как он зачислил меня в «завсегдатаи», принес мне кофе с холодным молоком. Мне захотелось взять его за руку, попросить остаться с нами, спеть нам песню своей родины или просто прочесть прогноз погоды из валявшейся на соседнем столике газеты, но он уже скрылся, будто тень, и я осталась одна под пристальным и проницательным взглядом Максима.

– Так, – начал он терпеливо. – Что происходит?

Его ясные глаза смотрели на меня с явной печалью и, казалось мне, почти детским простодушием. Я впервые в жизни подумала, что, наверно, слишком давно путаю душевную чистоту с отсутствием цинизма, и мне стало немного стыдно. Я поколебалась, мысленно сосчитала до трех – было бесполезно, смешно и даже просто оскорбительно оттягивать дальше момент признания.

– Мой «бывший» вернулся, – сообщила я.

Я не отрывала взгляда от глаз Максима, хотя думала, что не должна смотреть на него слишком пристально, но я хотела видеть его реакцию, прочесть по лицу его чувства, чтобы, по возможности, пощадить их. Он не выглядел шокированным и задетым – лишь едва заметно кивнул, как бы предлагая мне продолжать. Я глупо откашлялась, хотя никакого комка в горле у меня не было, и снова заговорила:

– То есть он приходил ко мне и сказал, что хочет, чтобы я вернулась. Это было неделю назад, и вот уже неделю я мучаюсь, потому что не знаю, что мне делать…

Я слегка поморщилась: разве я имею право себя жалеть? Или хуже того: искать жалости? Я мучаюсь, да, ну и тем хуже для меня, ни одному человеку в здравом рассудке и в голову не придет меня жалеть.

– Ты хочешь к нему вернуться? – спросил Максим.

– Не так это просто, Макс. Я знаю, что для тебя все просто, но… я не… у меня нет твоей благости. Я…

– Женевьева. Ты же не можешь не знать, любишь ли его еще или нет.

Какая-то часть меня, очень, увы, вредная, хотела было ответить: «Эй, мог бы и пощадить меня!», но я прекрасно знала, что он не обязан сейчас меня щадить, и так щадил уже достаточно. Я вспомнила, как раздражают его сложности на пустом месте, и сказала себе, что мы, в сущности, не созданы друг для друга.

– Да, я еще люблю его, – призналась я. – Но ведь что-то произошло у нас с тобой, и я знаю, для тебя то, что я говорю, невыносимо, потому что, я уверена, тебе все ясно, ну а мне вот неясно. Все еще неясно. Я… мне нравится быть с тобой, и я прекрасно сознаю, что мы с тобой не только… ну, сам знаешь, но ведь мы никогда не говорили…

– Тебе действительно нужны слова, чтобы разобраться в собственных отношениях?

Он сказал это без агрессивности. Он был искренне удивлен и даже, помимо легкого гнева, который я почувствовала, слегка умилен моей неприспособленностью.

– Да, – ответила я резко. – Вот такая я.

Максим покачал головой, ясно давая понять, что у него в голове не укладывается, как можно быть такой сложной на пустом месте.

– Слушай, – сказал он. – Что тут сложного? Мне нравится быть с тобой, мне с тобой хорошо, я бы хотел, чтобы у нас это продолжалось. Все очень просто. Да ты и сама это знаешь.

Я хотела было напомнить, что он никогда мне этого не говорил открытым текстом, но подумала, что ни к чему лишний раз его обижать.

– Мне, наверно, надо было дать тебе понять яснее, – продолжал Максим, – но… но ты еще не оправилась, и потом… – Он невесело улыбнулся. – Я не хотел тебя спугнуть.

Повисло тягостное молчание. Максим смотрел в окно, и на секунду мне показалось, что он сейчас заплачет. Но он повернулся ко мне и спросил:

– Короче, здесь-то ты зачем? Ты возвращаешься к «бывшему»?

– Да не знаю я!

– Ты издеваешься?

– Да не так это просто, пойми! Он разбил мне сердце! Ты не подумал, что мне страшно к нему возвращаться?

– Женевьева, я это прекрасно понимаю, но каким боком это касается меня?

– Как это – каким боком касается тебя? Мне кажется, я должна была хотя бы сказать тебе, разве нет?

Я поняла, что пришла для того, чтобы сказать ему, что больше не смогу с ним видеться. На что я до сих пор надеялась? Что невозможный статус-кво сохранится еще на какое-то время? Что все уладится чудесным образом и мне не придется принимать решение?

– Мне очень жаль, – добавила я.

– Чего тебе жаль?

– Ну, всего этого, что… мне, наверно, не надо было начинать, я должна была… Я совсем запуталась, я и сейчас еще ни фига не разобралась, но я прожила с Флорианом шесть лет, и потом, это все по моей вине…

– Все по твоей вине? – повторил Максим, словно не веря своим ушам. – Почему это по твоей вине? – Он уже сильно злился. – Я не знаю, что могло с тобой случиться в жизни, чтобы ты всегда винила во всем себя, Женевьева. Вообще-то я думаю, ты не винишь себя, скорее считаешь, что должна себя винить, и… это выше моего понимания.

Я смотрела на него и ничего не говорила. Я видела, что он ужасно зол. Краем глаза я засекла, как подошел Гаспар со своей яичницей и развернулся, почувствовав напряжение между нами.

– Я не понимаю, – повторил Максим.

– Я тоже не понимаю, что могло тебя привлечь в такой ущербной и закомплексованной женщине!

– Да брось ты!

Максим уронил обе руки на стол. Я видела, что он находит мою фразу совершенно глупой, и знала, что он прав. Но я была слишком горда, чтобы идти на попятный, поэтому только смотрела на него с упрямым видом – точь-в-точь такое выражение, наверно, бывало у Одреанны, когда ей что-то не нравилось.

– Ты умнее, Жен, – сказал Максим.

– Нет! Нет, понятно? Я умом не блещу. Не блещу, ясно? Хватит, не пытайся усмотреть что-то большее, это уже достало! Все, чего я в жизни хочу, – чтобы кто-то обо мне заботился и чтобы меня оставили в покое.

– Неправда. Ты не этого хочешь.

– Эй, ты кем себя возомнил?!

– Никем я себя не возомнил, я просто говорю тебе, что знаю, что ты хочешь большего! Вот и все!

Он повысил голос. Я вскочила, вся дрожа от возмущения, и, успев только сказать: «Ты меня даже не знаешь», быстро ушла, стискивая зубы, чтобы не расплакаться. Я выбежала, громко хлопнув дверью, и остановилась только через два квартала, чтобы перевести дыхание и повторить про себя, как мантру, что я правильно сделала. Мне было очень плохо. Этот смутный и безликий дискомфорт объяснялся, конечно, тем фактом, что я, зрелая женщина, повела себя, как невоспитанный подросток. Но я была и возбуждена. Мне казалось, что я наконец взяла себя в руки, от чего-то освободилась, совершила поступок, – неловкий, быть может, но все же поступок. Я посмотрела на часы. 11:30, сегодня суббота. Флориан должен быть дома.

Я пробежала несколько кварталов, отделявших меня от моего бывшего дома, и перешла на шаг только в сотне метров от кондоминиума, чтобы не прийти запыхавшейся и взмокшей. Я не знала, что скажу Флориану, – мне по-прежнему было страшно, но появилось желание двигаться или, вернее, что-то сдвинуть. Черт с ними, с приличиями, говорила я себе, вспоминая откровенно злые шпильки, которые отпускала Максиму. Он сам спровоцировал меня, твердила я про себя, он повел себя по-хамски, надо же, возомнил, что знает меня лучше, чем я сама! Он ошибался. Это Флориан знал меня лучше, чем я сама. Флориан, у двери которого я теперь стояла.

Я позвонила, молясь, чтобы он оказался дома, – если он не откроет, подумалось мне, у меня не хватит духу ждать, да и вернуться еще раз я вряд ли смогу. Я сразу услышала шаги внутри, и дверь распахнулась.

Флориан стоял на пороге, невероятно красивый, в старой белой футболке и джинсах, которым, насколько я помнила, было лет десять. Подняв к нему глаза, я хотела сказать хоть что-нибудь, но слова не шли. Слышал ли Флориан удары моего сердца? Я чувствовала, как они становятся реже, спокойнее, как будто это сердце, терзавшееся столько месяцев, вновь обрело свое место, свою форму и свой объем. Я робко улыбнулась, и Флориан, которому солнце било прямо в лицо, поднял глаза к небу и тоже улыбнулся, как будто только сейчас узнал меня. Он протянул ко мне руку, и я припала к его футболке, потом к его шее и к его губам.

– Я пришла, – только и сказала я.

– Да. Да. Ты пришла.

Глава 19

Все окна обеих квартир были распахнуты настежь, впуская почти теплый ветерок, даже после заката солнца не приносивший свежести. Ной бегал из квартиры Эмилио в свою через коридор, крича: «Мы как будто живем на всем этаже! Можно мы так и останемся? У нас как будто замок!» Никто так и не осмелился сказать ему, что причиной этого праздника был отъезд Эмилио, которому, разумеется, не продлили аренду, и он отбывал завтра, 1 июля. Ной думал, что его кубинский друг просто переезжает, и у нас не хватало духу открыть ему правду.