В понедельник утром я проснулась от гвалта, доносившегося из гостиной и кухни. Выйдя в одной футболке, я обнаружила, что это просто Ной, Никола и Катрин готовятся к трудовому дню. Ной поглощал хлопья с молоком, протягивая Никола бумаги, которые тот забыл подписать в конце недели, то и дело слышалось: «Где моя шапка?», «Куда ты дел мой шарф?», «Надо выйти через пять минут!», Никола бегал в трусах, натягивая одежду наизнанку, а Катрин, не отыскав резинки, перевязывала свою буйную шевелюру веревочкой от мусорного мешка.

– Как дела? – спросила я, щурясь.

– Утро буднего дня, когда у тебя есть дети, – ответил Никола, чмокнув меня на ходу. – Хочешь круассан? Пончик? Я отведу мелкого в школу и вернусь… НОЙ! Ты надел сапоги не на ту ногу!

Ной шагал через гостиную, левый сапог на правой ноге, правый на левой.

«Черт, я опаздываю…» – прорычала Катрин, уворачиваясь от него. Она работала три дня в неделю в маленьком кафе в Плато-Мон-Руаяль, где подавала напитки и черствые булочки молодым людям, перекусывавшим наедине со своими ноутбуками. Весь Плато-Мон-Руаяль жил благодаря труду студентов театрального училища, чьи мечты разбились о действительность.

– Пока! – крикнула Катрин; веревочка от мусорного мешка развязалась, волосы упали, рассыпавшись вокруг лица.

– Пока! – отозвался Никола и тотчас заорал: – НОЙ!

– Пока, Жен, – помахал мне рукой Ной, выходя походкой пингвина: сапоги по-прежнему были надеты не на ту ногу.

– Пока? – сказала я закрытой двери.

Появившийся Ти-Мусс потерся о мои ноги и пристально оглядел квартиру, удостоверяясь, что все потенциальные враги ушли, потом посмотрел на меня и коротко мяукнул: «Ми?»

«Валяй!» – указала я на его миску, стоявшую в кухне. Он засеменил по квартире, наслаждаясь наступившими наконец тишиной и покоем. Я отправилась следом, чтобы сварить себе кофе.

Через пятнадцать минут зазвонил мой телефон. Я вздрогнула и кинулась к аппарату: сколько еще я буду ждать звонка от Флориана?

Это был отец. Я положила телефон на стол в гостиной очень осторожно, как будто отец мог услышать мое дыхание или стук аппарата. Через две с половиной минуты я получила сообщение – отец всегда оставлял на автоответчике бесконечно длинные сообщения. Если моя мать говорила только: «Перезвоните Мадлен Борегар, пожалуйста», то он разглагольствовал, забывал о цели звонка, принимал другие звонки на своем мобильном и вновь возвращался к сообщению… моя мать от этого сходила с ума, а я обычно очень смеялась. Я уселась поудобнее с чашкой кофе, чтобы прослушать последнюю поэму Билла.

«Да, Жен, это Билл. Вот… Как ты там, детка? Я знаю, не очень, ага, но ведь когда все плохо, то может стать лучше, верно? Слушай, я звоню, потому что Жози устраивает вечеринку на день рождения Одреанны, ей четырнадцать лет через две недели, так было бы хорошо, чтобы и ты пришла… это очень важно для Жози, и потом…»

Я перестала слушать. Четырнадцатилетие моей сводной сестры предполагало день в особняке в Лоррене в окружении толпы подростков, дядюшек, тетушек и бесчисленных кузин и кузенов, которые все будут спрашивать меня: как поживает Флориан? Я собиралась позвонить отцу и сказать, что твердо намерена случайно, но – о, как же вовремя! – сломать обе ноги накануне дня рождения, и тут как раз вернулся Никола.

Когда, почти восемь часов спустя, пришла из кафе Катрин, я все еще повторяла: «Я не могу туда пойти». Никола сидел за своим письменным столом, который временно перенесли, чтобы разместить меня, в уголок между кухней, стенным шкафом и одной из ванных. На голове у него были огромные наушники.

– С кем ты разговариваешь? – спросила меня Катрин.

– С Нико. Но он, кажется, уже… – Я посмотрела на часы. – О боже. Уже четыре часа он меня не слушает.

– А куда ты не можешь пойти?

Никола, ощутив вибрацию от шагов Катрин в квартире, обернулся, снял наушники и сказал своей кузине: «Брось. Не поощряй ее! Это чудовище. Как начнет, так не остановится».

– Я не хочу идти на день рождения моей дерьмовой сестры! – выкрикнула я.

Никола снова надел наушники, а Катрин сходила в кухню за бутылкой вина и спокойно поставила ее на стол в гостиной, налив два больших стакана, себе и мне.

«Вот спасибо-то», – обрадовался Никола. Он взял бутылку, наполнил свой стакан для воды и сел рядом с нами.

– Я не могу туда пойти, – повторила я.

– Ну так не ходи, – предложила Катрин.

– Я ей это весь день твержу, – вмешался Никола. – Но она, кажется…

– Если я не пойду, – подхватила я эстафету, – для отца и Жозианы это будет жестокий удар. Обида на годы. Я не хочу обид. Но и семейных сборищ я сейчас не хочу… Какого черта я попрусь на день рождения младшей сестры?! Да и ей-то на это плевать!

– Брось, – сказала Катрин. – Я уверена, что ты ее кумир.

Я вместо ответа просто показала Катрин на упомянутого кумира: спутанные волосы, старенький дырявый свитерок, штаны с пузырями на коленях и теплые тапочки. Вряд ли на это запала бы девочка-подросток, которая ездит в техпомощь, вырядившись, как Гвен Стефани[24]. Катрин кивнула, соглашаясь.

– Я могла бы объяснить Биллу и Жозиане, что у меня несчастная любовь и у меня нет настроения встречаться с дамочками из Лоррена…

Катрин чуть улыбнулась:

– Но ты ведь можешь… и пойти – ненадолго, часа на два, на три, чмокнешь сестру, засвидетельствуешь почтение и – пулей обратно!

– Именно это я ей и предлагал с двенадцати до двух, – сказал Никола. – Решайся на что-нибудь, Жен. Ничего страшного, если ты не пойдешь. Думай о себе, вот и все.

– Да, я ДУМАЮ о себе! Я думаю, что будет со мной, если я не пойду, и схожу с ума.

– Что-то ты легко сходишь с ума в последнее время.

– Имею право, у меня несчастная любовь!

Катрин состроила сокрушенную мину:

– Мы договоривались – только до понедельника, киска. Технически ты права больше не имеешь.

– Как это?..

Я скрестила руки и откинулась на спинку дивана – настоящая карикатура на обиженного ребенка.

– Знаешь что? – сказала Катрин. – Я думаю, тебе надо идти. К тому времени пройдет уже две недели после «событий», ну вот… тебе только на пользу. Час. Максимум. А потом мы привезем тебя сюда.

– «Мы» привезем? Вы поедете со мной?

– Ни за что, – отчеканил Никола, а Катрин в унисон с ним сказала:

– Ну да, конечно, мы с тобой!

Я представила, как впервые после «событий» надеваю цивильную одежду (я не носила «настоящих» брюк после ухода Флориана), как выхожу на свежий воздух, поддерживаемая двумя моими друзьями, как пью вино с видом сильной женщины, смирившейся с судьбой, вызывая восхищение родни и уважение компании подростков, которые увидят в моем стоицизме перед несчастьем признак бесконечной крутизны.

– Может быть, – неуверенно согласилась я.

– Отлично. Вот и начинай одеваться сейчас же.

– Это же только через две недели, Кэт!

– Совершим первый выход. Что-нибудь незатейливое, попрактиковаться.

– Не-е-еет…

– Да. Просто пойдем, выпьем по стаканчику в баре Нико.

«Бар Нико» не был баром Нико уже почти пять лет, но мы продолжали так его называть, как и некоторые завсегдатаи, еще приходившие туда вкусить теплой атмосферы, которую сумел создать Никола и которую у новых владельцев хватило ума поддерживать.

«Ннннне-е-ееееет…»

Я глубже забилась в угол дивана. Если бы я могла, я бы слилась с удобными мягкими подушками старенького Экторпа. Отрадная мысль. Стакан с вином я прижимала к себе – будь у меня под рукой бутылочка с соской, я бы налила в нее вина и сосала…

– Обязательно, – не отступалась Катрин. – Одевайся, идем в бар, выпьем немного и вернемся. Да, Нико?

– Меня-то почему всегда впутывают? – жалобно спросил Никола.

– Потому что тебе это доставляет удовольствие.

– Мне надо за Ноем…

– Группа продленного дня работает до шести. Успеем выпить по стаканчику, а на обратном пути зайдем в школу. Заметано. Пошли! Пошли! Пошли!

Она была невыносима, но устоять перед ней не мог никто. Мы с Никола еще немного поныли. Я с трудом поднялась, ожидая едва ли не услышать треск, когда отдирала себя от дивана, и направилась в свою комнату. Моя одежда лежала в двух так и не распакованных чемоданах. Вернулся ли Флориан в наш дом? Ощутил ли укол в сердце, увидев мой гардероб пустым? А чертова хипстерша уже повесила в шкаф брючки с высокой талией? Я вздохнула, роясь в одном из чемоданов в поисках неизмятого свитера, который и надела с моими любимыми джинсами.

Впервые за без малого две недели я посмотрелась в зеркало. Боже, какая я бледная! Я достала косметичку и принялась «штукатурить фасад»: корректор под глаза, румяна, тушь… Мне казалось, что я не красилась уже много лет. Суетный жест, но мне немного полегчало. Когда вернусь, уберу одежду в комод, пообещала я себе. Вот так, мелкими шажками – к выздоровлению…

Я вышла в гостиную под трогательные аплодисменты Катрин: «Ты прелестна, сердечко мое!» Она обмотала мне шею шарфом, сунула ноги в сапоги и ухватила за рукав Никола. «Да зачем…» – еще ныл он, когда мы вышли на улицу, под холодный сухой ветер.

Миновав перекресток, мы уселись за деревянный столик в золотистом свете убывающего дня. В баре Нико было хорошо, несколько энтузиастов уже пришли пораньше на вечерние посиделки начала недели – молодежь лет по тридцать, веселая и без проблем. Играл под сурдинку старый добрый Боб Дилан, официантка разносила по столикам подносы с колбасами и бутылки перуанского вина. Когда Никола открыл бар десять лет назад, он постарался создать в нем спокойную и теплую атмосферу, которая, он был уверен, понравится многим, кто хочет просто выпить, перекусить и поговорить, чтобы не приходилось перекрикивать музыку. «Старичье», – говорили мы о таких, включая в эту категорию и себя. В Монреале были десятки подобных баров, но Никола нашел и свою нишу, и свою клиентуру. Продав бар, он стал обладателем небольшого состояния.

«Привет, Ник!» – поздоровалась официантка, дружески подмигнув ему. После ухода Жюли у Никола не было постоянной подружки, но девушки не переводились. Его красивые голубые глаза и природная непринужденность очень облегчали ему жизнь в этом плане. «Привет, Мари! – ответил Никола, чмокнув хорошенькую официантку. – Принесешь нам бутылку красного? На твой выбор. И пожалуй, пару кусочков колбасы».

– Сию секунду, – закивала Мари, направляясь к барной стойке.

– Привет, Ник! – крикнул мужчина лет сорока из-за соседнего столика. Со всех сторон неслось «привет, Ник!», когда мы приходили сюда. И Ник со всеми здоровался с той же теплотой и спокойствием, которые царили в этом баре, – его баре.

– Привет, Ник, – сказал чей-то голос за моей спиной.

Никола поднял голову.

– Макс? Макс Блэкберн? Ах ты, черт возьми!

Он поднялся и крепко, по-мужски, обнял красивого темноволосого парня, который, похоже, был несказанно рад встрече. Последовали возгласы: «Макс!», «Ник!», «Как поживаешь?», «Нет!», «Не может быть!», хлопки по спине и взрывы смеха. Улыбка у поименованного Макса была чудесная и, судя по всему, заразительная – мы с Катрин обе улыбались, глядя на них.

– Присядешь? – спросил Никола после очередного хлопка по спине.

– Нет, мне пора… но надо нам созвониться, дружище… Запиши-ка мой телефон.

Они постучали по клавишам айфонов, обменявшись номерами.

– Серьезно, замутим что-нибудь, о’кей?

– Непременно, – сказал Никола и повернулся к нам. – Помнишь мою кузину Катрин? А это наша подруга Женевьева.

Макс явно не помнил Катрин, но пожал ей руку и одарил широкой улыбкой, от которой она чуть глуповато хихикнула. «Очень рад», – сказал он мне, и его орехового цвета глаза заглянули прямо в мои. Взгляд у него был открытый и ясный. «Очень рада», – ответила я, а про себя подумала: «Боже, какие глаза».

Снова хлопки по спине, снова мужское объятие, и Макс ушел, на ходу попрощавшись с официанткой.

– Это один из моих лучших клиентов, – объяснил нам Никола, усаживаясь. – Максим Блэкберн. Злой добрый Джек.

В дверях Максим еще раз оглянулся на меня и помахал рукой.

– Чем он занимается? – спросила я.

– Пишет, кажется… Уезжал, жил во Франции или что-то в этом роде…

– А что? – спросила меня Катрин. – Тебе понравился?

– Что? Нет… То есть да, понравился, но… нет, просто любопытно.

Я смотрела через большое окно, как он переходит улицу. На нем было старое пальто и длинный шарф, все выглядело таким старомодным, что на самом деле было, наверно, последним писком.

– Лучшее красное вино, – сказала официантка, ставя перед нами бутылку. – Попробуйте.

Она налила нам три стакана. Вино и вправду оказалось изумительным. Сделав второй глоток, я удовлетворенно вздохнула.

– Спасибо, – сказала я Катрин. – Хорошая была идея – прийти сюда.

– Подожди, ты еще не пробовала колбасу.

Я собралась было попробовать, как вдруг увидела входящую в бар молодую женщину, лицо которой было мне знакомо; она весело смеялась. Женщина сняла шапочку и обернулась, чтобы обнять за талию мужчину. Нет, подумала я, нет. Это невозможно. Я хотела, чтобы все остановилось, я даже успела сказать себе, что, если поверить изо всех сил, что такого случиться не может, то этого и не случится.