Жаклин Санд - Фамильное дело

– Тогда и беспокоиться не о чем.

Но он видел, как посерели ее губы.

– Мы можем скрасить это время, – шепнул виконт и поцеловал Ивейн.

Они целовались долго и исступленно, так, как никогда раньше. Неизвестно, чего было больше в этом поцелуе – страха, взаимной поддержки или удовольствия. Сезар прижимал к себе Ивейн, касался ее губ, покрывал мелкими поцелуями щеки, но часть его сознания продолжала следить за обстановкой. Дубовая дверь по-прежнему оставалась закрытой. Вода поднималась.

– Это самое настоящее приключение, – выдохнула Ивейн, когда они прекратили целоваться и вновь посмотрели друг на друга. – Благородному герою осталось спасти меня.

– Если ты имеешь в виду Филиппа, то он вот-вот придет.

– А пока он не явился – не желаешь ли рассказать, кто стоит за всем этим, милый?

– О нет, не хочу портить тебе сюрприз. Я же говорил.

– Твоя вера в лучшее всегда восхищала меня. Однако если нам все же предстоит закончить свои дни в этом месте – ты расскажешь?

– Конечно… Ты умеешь плавать?

Ивейн пожала плечами.

– Немного продержусь, но не слишком долго.

Сезар посмотрел вверх. Потолок был в двух футах над его головой, если вода поднимется слишком высоко, придется держаться на плаву некоторое время. Интересно, камера заполняется вся или же под потолком останется прослойка воздуха? Если так, шансов на спасение больше. Но как долго Сезар сможет удерживаться сам и держать Ивейн, которая значительно слабее его? Как долго – в одежде, в холодной ночной воде и в темноте, так как фонарь погаснет? Здесь не на что встать, чтобы оказаться выше, можно только плавать. Как быстро начнется отлив?

И где, черт его раздери, Филипп?!

Когда вода достигла коленей и залилась в сапоги, виконт действительно забеспокоился. Контрабандистов на берегу всего двое, и Гальенн должен был справиться с ними без труда. Он силен, он предупрежден, и он провел в армии много лет. Куда он запропастился?

Ивейн, которая тоже все прекрасно понимала, закусила губу. Сезар подошел к двери и ударил плечом по мореному дубу, но с таким же успехом можно было попытаться пробить скалу. Виконт ударил еще и еще, а потом повернулся к графине де Бриан.

– Филипп задерживается. Уволю бездельника. Пусть едет в свою деревню.

– Впредь урок тебе, – произнесла Ивейн, – не нанимать кого попало.

– Он хороший парень, – заметил виконт, – только малость рассеянный. Я тебе рассказывал, какую штуку он отколол перед самым отъездом из армии? Мы тогда…

– Сезар, – прервала его она, – ты уверен, что в это… оставшееся время хочешь говорить о своем камердинере?

Виконт возвратился к Ивейн, обнял ее и прижал к себе.

– Ты права. Извини. Извини меня за все, за эту историю, за этот… риск. – Он не мог и не хотел просить прощения за то, что с ними теперь наверняка произойдет – и не должно произойти. – Так нехорошо вышло. Я ехал в Париж с легким сердцем, думая, как вернусь, заново обживусь, увижу тебя… Жизнь представлялась несколько иной. Но судьба часто шутит с нами. А ты – скучала же без меня, верно?

– Когда ты уезжал на войну, – медленно проговорила Ивейн, прижимаясь щекой к его груди, – я думала, что сойду с ума. Потом привыкла, хотя, казалось бы, к этому нельзя привыкнуть. Каждый день, получая почту, я быстро перебирала письма – и если приходило послание от тебя, то день становился радостным. Всякий раз среди этих писем я боялась увидеть другое, написанное незнакомым почерком, – от твоего полковника де Дюкетта, или друга Тьерри, или же от того невыносимого журналиста. Боялась увидеть и прочесть… соболезнования. Боялась того, как переменится моя жизнь сразу после. Потому что как жить со страхом потерять тебя, я уже знала, а как жить, если тебя потеряю, понятия не имела. И до сих пор не имею, – она вздохнула. – И не хочу выяснять, Сезар.

Он глубоко вдохнул запах ее теплых волос. Ноги мерзли, вода поднялась уже почти до пояса; виконту чудилось, что она стала прибывать быстрее. Она казалась очень холодной, эта морская апрельская вода, и нижнюю половину тела словно заковали в ледяные доспехи. Скоро станет довольно трудно двигаться, и скоро придется плыть. Сезар уже не испытывал иллюзий, что Филипп появится с минуты на минуту. Видимо, контрабандистам каким-то образом удалось обезвредить его, и хорошо, если он не находится сейчас в соседней камере. Хорошо, если Филипп вообще жив.

«Я был глупцом, понадеявшись только на себя».

Конечно, он предпринял еще кое-что, дабы обезопасить себя, но, по всей видимости, этого оказалось недостаточно.

А сейчас он здесь, и Ивейн с ним. Женщина, которую он любит.

– Ивейн, – попросил Сезар, – посмотри на меня.

Она чуть отодвинулась и заглянула ему в лицо; из-за света фонаря и бликов на воде кожа ее казалась кожей русалки.

«Черт с ним со всем, – подумал виконт. – Черт с ними, с приличиями. Какие уже могут быть приличия. Я должен сказать ей».

– Ивейн, – произнес Сезар таким спокойным и чуточку шутливым тоном, как будто они не стояли в стремительно прибывающей воде, а сидели в гостиной, – конечно, сейчас неподходящее место и время, но мне надоело ждать. Я люблю тебя и не мыслю своей жизни без тебя. Окажи мне честь и выйди за меня замуж.

Повисла пауза, настолько ощутимая, что, чудилось, щелкни по ней ногтем – и зазвенит. А затем Ивейн расхохоталась – громко, весело и так живо, что призраки смерти отодвинулись и спрятались в углах до поры до времени.

– Прямо сейчас? – выдавила графиня де Бриан сквозь смех. – О, ваша светлость, ну конечно! И даже сейчас, если бы у нас был священник!

Она потянулась к Сезару и поцеловала его; он чувствовал, как от холода у Ивейн стучат зубы, но целовал, целовал, целовал ее, потому что ничего больше, кроме как любить ее, уже не мог сделать.

И виконт впервые подумал о том, что, наверное, сегодня тот самый день, когда удача ему изменила.

Сезар знал, что будет дальше, если никто не придет. Темная вода, сдавливающая со всех сторон. Чернота. Крепко сжатые руки. Последняя полоска воздуха. Обрывок молитвы, судорожный всхлип, губы, выдыхающие его имя. И знал еще, что должен продержаться чуточку дольше, чем Ивейн. Она не должна быть одна. В этот миг она ни в коем случае не должна быть одна.

Вода уже доходила ему до груди, а ей – до шеи; Сезар склонился, подхватил Ивейн на руки и приподнял ее повыше, а она обхватила его руками за плечи. С ее костюма лились потоки воды, и камера наполнилась плеском.

– Ты бы поберег силы, – посоветовала графиня де Бриан, – что ты там говорил о плавании?

– До этого еще несколько минут.

Она уткнулась носом ему в висок и прошептала:

– Спасибо.

– За что, милая?

– За то, что ты даже такие минуты умеешь сделать… счастливыми.

– Надеюсь продолжать эту традицию еще лет сорок.

– Как жаль. Я рассчитывала на пятьдесят. – И без перехода Ивейн добавила: – Теперь-то ты мне расскажешь?

Виконт не сразу сообразил, о чем идет речь.

– А! Ты имеешь в виду наших преступников? Хорошо. Так вот, управляющего я стал подозревать не сразу, больно он хорошо держится в тени, но самым сложным было понять, что не только господин Симонен здесь замешан. Слишком много человек оказалось завязано в этой истории. И только когда я вспомнил, что Сабрина де Греар сказала мне…

Дверь вздрогнула.

– Эй! – заорали с той стороны; крик выходил приглушенным, и вообще чудо, что проникал в камеру. – Вы тут? Эй! Виконт де Моро!

– Мы здесь! – заорал Сезар в ответ так, что оглушенная Ивейн пискнула, словно мышка, и рванулся к двери. Передвигаться стало уже сложно, к тому же виконт держал на руках графиню де Бриан. К счастью, от двери они отойти не успели. – Там засов!

– Вижу! – снова проорали снаружи. – Сейчас!

Дубовые доски снова дрогнули, и Сезар скорее ощутил, чем услышал, как поднимается засов из петель. В следующий миг дверь распахнулась; воды за нею оказалось не меньше, чем в камере. Спаситель, высокий мужчина, чье лицо невозможно было разобрать в неверных метавшихся тенях, держал над головой фонарь.

– Быстро!

Не отвечая и крепко держа Ивейн, Сезар двинулся за мужчиной в сторону лестницы. К счастью, идти было совсем недалеко, и вскоре под ногами оказались ступени. Шаг, шаг, еще один, и вот вода уже внизу, вода остается позади… вода больше не опасна.

Выбравшись на галечный берег пещеры, такой спокойный и тихий, виконт не удержался на ногах и рухнул на колени, умудрившись не уронить свою драгоценную ношу, а опустить ее на камни без увечий. Спаситель, тоже мокрый, поставил фонарь на пол пещеры и, чертыхаясь, начал стаскивать сюртук. Виконт прищурился, глядя на мужчину снизу вверх.

– А. Значит, это вы. Я вас помню. Видел в саду, когда вы подрезали кусты.

– А я очень рад, что меня предупредили о вас, – заявил спаситель, бросая на гальку свой сюртук. – Предупредили, что вы можете не удержаться и станете действовать по своему плану.

– Где мой камердинер? Он жив?

– Да, хотя мне и пришлось окатить его водой, чтобы привести в чувство. К счастью, они не стали его добивать, да и стукнули не слишком сильно. И еще, тоже к счастью, он слышал, как преступники сетовали, что нет времени оттащить его к вам вниз, в камеру. – Мужчина присел на корточки и заглянул в лицо Ивейн. – Мадемуазель?

– К-кто вы? – выговорила Ивейн, стуча зубами.

– Маттео Добош, мадемуазель. Я служу в полиции Марселя. Вы можете встать?

– Д-да.

– И вы, виконт. Отпустите даму, я помогу ей подняться.

Он мягко взял Ивейн за плечи и заставил встать, затем подхватил под колени и поднял, чтобы нести. Большая любезность с его стороны: виконт сейчас на такой подвиг способен не был. Он с трудом поднялся, сделал пробный шаг. В сапогах хлюпало, и мокрая одежда отвратительно липла к телу.

– Д-добош, – сказала графиня де Бриан, – какая странная фамилия.

– Мой отец нездешний, мадемуазель. Переехал в Марсель из Польши. Говорит, тут климат лучше.

Ивейн фыркнула и через плечо полицейского посмотрела на Сезара.

– Что т-теперь?

– Мы возвращаемся в дом, – ответил за виконта Добош. – Пока вы были внизу, все прошло, как намечено. Нам нужно переодеться, а вас, графиня де Бриан, мы уложим в постель.

– В постель? – возмутилась Ивейн. – После того, что п-произошло, вы думаете, я усну? Не узнав, кто все это затеял? За к-кого вы меня принимаете?

Сезар засмеялся.

– За самую храбрую женщину, которую я видел в своей жизни, – сказал он. – Ничего не стану тебе запрещать сегодня. Все, идемте, Добош. Я замерз, как в аду.

– В аду-то, говорят, жарко, – хмыкнул полицейский.

– Ничего они не знают.

Уходя, Сезар оглянулся: в коридоре, уводившем в нижние камеры, стояло темное озеро воды. Там, в каменном мешке, она сейчас уже достигла потолка.

Не сегодня. Спасибо, Господи. Не сегодня.

Греары и зевающий Арман де Лёба, сохранявший тем не менее на лице заинтересованное выражение, сидели в большой гостиной вот уже некоторое время. Часы в вестибюле пробили два, когда двери распахнулись, и вошла целая группа людей. Впереди шествовал полицейский инспектор, который уже успел представиться хозяевам дома и их гостю, а заодно и вежливо попросил их задержаться в гостиной, где они засиделись за разговором. За Бенджамином Леруа (так звали инспектора) шел виконт де Моро под руку с графиней де Бриан; волосы их успели высохнуть, теплая одежда и горячее питье вернули краски на лица. За высокими гостями появился Маттео Добош, которому Сезар одолжил один из своих сухих костюмов, а за лжесадовником двое полицейских в форме ввели господина Симонена и усадили на стул у стены, встав по бокам. Управляющий крепко сжимал губы, и лицо его не выражало никаких чувств. И, наконец, последним вошел хмурый Филипп с забинтованной головой. Камердинер Сезара затворил дверь и встал у нее, сохраняя самый мрачный вид.

Мишель де Греар вскочил.

– Наконец-то! – воскликнул он негодующе. – Что вы себе позволяете, господин инспектор? Вы распоряжаетесь в моем доме, как в своем собственном! И я, и моя сестра, и наш гость – все мы устали и хотим спать!

Леруа спокойно выслушал эту короткую речь и указал рукой на кресло, с которого Мишель поднялся.

– Прошу вас сесть, господин де Греар. Дело достаточно серьезное, и никто не отправится спать, пока я не отдам соответствующих распоряжений.

Сезар между тем усадил Ивейн на кушетку рядом с Сабриной, а сам остался стоять, положив руку на изогнутую спинку. Мишель неохотно опустился обратно в кресло; глаза молодого человека бегали, словно он не мог ни на чем сфокусировать взгляд. Сабрина казалась напуганной, а Арман – все более любопытствующим.

– О, это нечто интересное, Моро, не так ли? – воскликнул де Лёба. – И оно уже произошло? А мы все пропустили!