— Признать свои слабости может только сильный человек, — продолжал Северус, меряя шагами столовую вслед за Гарри. — Признать и трансформировать в созидательную энергию. Жалость ничего не создает. Она разрушает и деформирует. Мы никого не любим, мы никого не жалеем. Мы работаем, дорогой мой. И не надо пускать возмущенно-благородные слезы над Флитвиком. Я его прекрасно понимаю. Нам приносят в ремонт двигатели, а не карбюраторы. Хороший узкоспециализированный мастер отвечает за то, что починил он сам, и только Мастер с Большой Буквы видит дальше своего носа и пытается оценить ущерб, нанесенный всей конструкции. И судить Флитвика, если ты не стоял в зале судебных заседаний и не терзался вопросом, где начинаются и где заканчиваются границы твоей ответственности, предусмотренные законом, — не имеешь права. Да, у каждого из нас есть свой внутренний, глубинный судья — совесть, критик, прокурор и даже палач. И нет ничего страшней, чем пойти против собственного Судьи. Как бы не казался узколоб и труслив Флитвик, это не причина, чтобы обвинять его в черствости или малодушии. Доктор Флитвик — мастер в своей сфере, он исполнил свой долг и рад был узнать, что не его вина в том, что сломан карбюратор, — ведь он честно ремонтировал мотор. Но пусть Флитвик судит себя сам. А для тебя его реакция пусть послужит примером того, как человек абстрагировался от эмоций. Может быть, чересчур абстрагировался. Я не желал бы, чтобы ты когда-нибудь стал таким, как он, но и твоя душевная мягкость не должна превратиться в непреодолимый барьер, Кит. Понимаешь меня? Или опять не слушал?

— Слушал... Да, ты прав, — тихо сказал Гарри. Он стоял, глядя потухшим взглядом на каминную полку — там, рядом со стопкой журналов, лежал маленький красный Волшебный Камень.

Северус проследил за его взглядом и тяжело вздохнул.

— Ну что мне с тобой делать, Кит, — пробормотал он, обнял за плечи и потерся подбородком о его макушку. — Помнишь, ты спрашивал, что было на моей татуировке?

— Что? — одними губами спросил Гарри, прижимаясь ближе и греясь теплом его тела.

— Мальчик, а вокруг — льдинки с буквами. Он собирал из них слово «Аeternitas» — «Вечность».

— Кай?

— Санни.

— Так и думал, — вздохнул Гарри. — А зачем ты убрал тату?

— Я не философ и не идеалист. Для меня слово «Вечность» — напоминание о черной дыре, поглощающей жизнь, — хмуро сказал Северус. — Я не знаю, что это такое, впрочем, никто не знает. Абстракция, бессмыслица, красивое слово. Есть настоящее: сегодня, здесь и сейчас, — он обнял Гарри еще крепче. — Вот вы, мистер Поттер, рядом со мной, чего еще философствовать.

— Северус! — Гарри обхватил его за спину с таким отчаянием, будто дорогой друг может раствориться и исчезнуть. — Я не хочу, чтобы ты умер! Не хочу, чтобы я умер! Чтобы мы... Я не хочу! — истерично выкрикнул он.

— Маленький кит, перестань, все хорошо, — растерянно пробормотал Северус, прижимая его к себе, дрожащего и напуганного.

— Ева меня любила, — прошептал Гарри, пряча лицо у него на груди.

— Она умерла мгновенно, Кит. Думаю, даже не успела испугаться. Это... это хорошо.

— Хорошо? — бессмысленно переспросил Гарри. Северус перебирал пальцами его волосы, гладил поникшие плечи с такой умиротворяющей нежностью, что он затих, прижимаясь к дорогому другу и слегка вздрагивая.

Слова «сегодня, здесь и сейчас» вдруг приобрели для Гарри новый смысл. Северус прав. Здесь и сейчас они живы. Стоят у камина, молча обнявшись. За распахнутым окном мерно шумит дождь. Отдельные редкие капли, срываясь с карниза, гулко ударяются о подоконник. Здесь и сейчас. Здесь и...

Он приложил ухо к груди дорогого друга, пытаясь услышать стук сердца.

— Я еще жив, мистер Поттер, — пробормотал Северус, улыбаясь.

Вместо ответа Гарри стиснул его в объятьях еще крепче.

— Если ты меня любишь, — вдруг сказал он, — сделай со мной то, что ты хочешь. УМОЛЯЮ!

* * *

— Ты меня обманул, — тяжело дыша, сказал Гарри. — Ты же обещал!

Он расслабленно раскинулся на сбившихся простынях, потный, жаркий, приятно утомленный. Ладонь Северуса покоилась у него на животе, мягко, почти воздушно поглаживая, задумчиво забираясь пальцами во влажные завитки волос, касаясь кожи едва ощутимо и невероятно нежно.

— Кит, думаю, ты просто расстроен, — вздохнул Северус. — Ты сам не знаешь, чего хочешь. Давай... не сейчас.

Он наклонился, любовно поцеловав приоткрытыми губами выпирающую косточку на его бедре.

Гарри приподнялся на локтях, чувствуя себя какой-то тающей, расползающейся медузой: в руках дорогого друга он кончил дважды и теперь блаженно размяк, не в силах шевельнуться.

— Хочу! Сейчас! Пожалуйста, Северус...

Северус обнял его и одним сильным рывком перекатился на постели так, что Гарри оказался сверху.

— Наоборот не хотите, драгоценный мой мистер Поттер?

Гарри разинул рот от изумления.

— Шутишь? — оторопел он.

— Вам понравится, мой маленький мистер По... — Северус впился вылизывающим поцелуем в его сосок.

— Ты с ума сошел, — прошептал Гарри, выгибаясь от удовольствия. — Я никогда... у меня никого... Нет!

— Попробуй... тебе понравится, — раввинский нос ткнулся в другой сосок и мягко пошевелил упругий бледно-розовый шарик.

— Северус, ты что, — испуганно прошептал Гарри. — Ты хотел МЕНЯ, ты же сам сказал!

— М-м... хотел, — пробормотал дорогой друг и почти больно укусил заманчиво затвердевший сосок.

— Ай! И что... уже перехотел? — разочарованно спросил Гарри. — Ты сказал, что...

— Мистер Поттер, если я начну озвучивать ВСЕ свои желания... — губы дорогого друга переместились к его уху и теперь прихватывали мочку. Кончик языка пытался нарисовать за ухом нехитрый узор. По телу Гарри пробежала легкая дрожь.

— Нет, я хочу, чтобы ты первый... Ты... это было твое желание. Ну пожалуйста, — почти жалобно сказал он.

Северус отпустил его ухо и серьезно заглянул в глаза.

— Тебе будет больно, Кит.

Гарри провел кончиками пальцев по его скуле.

— Я хочу. Чтобы больно. Хочу... почувствовать, что я живой, и что мне больно.

Северус прикусил его подбородок.

— Так... достаточно больно?

— Нет! — возмутился Гарри. — Мистер Снейп, может, это ВЫ боитесь?

— Может быть, — пробормотал Северус. — Кит, что ты творишь!

Гарри попытался сделать то, что представлялось ему правильным: обхватил ладонью член драгоценного друга и попробовал на него усесться.

Дорогой друг повалил его на бок и притянул к себе.

— Глупый мелкий кит... родной... хороший мой, не надо так, — прошептал он, лихорадочно целуя его лицо. — Скажите... ну зачем вам это, мистер Поттер? Просто потому, что вы расстроены и...

— Нет! Не поэтому! Северус, я хочу, хочу, тебя хочу, давно! — с отчаянием выкрикнул Гарри. — Для тебя, для себя, для нас! Пока мы живые! Пока мы... мы...

«Любим друг друга», — хотел сказать он, но какой-то спазм сдавил горло, и он замолчал, обнимая Северуса и дрожа всем телом.

— Хорошо, — мягко сказал дорогой друг и повторил совсем тихо: — Хорошо.

По телу Гарри побежали мурашки. Одно слово, обещание, произнесенное низким бархатным голосом, взволновало его до глубины души.

Северус поцеловал его в губы, рассматривая его внезапно порозовевшее лицо с каким-то странным восхищением.

— Как я люблю, когда вы так краснеете, мистер Поттер... — прошептал он. — Маленький... нежный... мой чудесный Антиной... божественный...

Он пробормотал что-то еще, совсем уже бессвязное, целуя его грудь, легко касаясь приоткрытыми губами, спускаясь к животу мелкими нежными поцелуями, от которых Гарри бросило в жар и в паху вновь сладко защекотало.

Определенно, Северус развратил его своими губами и пальцами, успел подумать он. Обсессией болен он сам, быть может, сильнее, чем Северус. Нормальный, приличный, уважающий себя человек не может каждый день навязчиво вспоминать ощущение дразнящего языка и пальцев в своей заднице, и, хуже того, желать этого еще и еще, еще и...

— Еще, — выдохнул он, уже переполненный мукой желания: дорогой друг провел по нежной коже ануса кончиком языка и самым возмутительным образом отвлекся на другие близлежащие части.

Северус лизнул его еще разок. Этого было ничтожно мало.

Гарри заерзал на постели, закусив губу, дрожа в ожидании продолжения.

— Северус... — жалобно всхлипнул он.

Дорогой друг издал какой-то мурлычущий звук вроде довольного и злорадного «м-м...», милосердно погрузил теплый язык в маленькую жадную дырочку и теперь двигался внутри его тела мелкими толчками. Хуже того, раввинский нос, который досель толкался ему в промежность, тоже пытался пробраться как можно глубже.

— Еще, я умру, ну пожа... ах, — Гарри застонал, извиваясь, пытаясь ухватить мышцами нежно мучающий его язык и удержать его внутри.

Едва он ощутил себя на грани, чудесный язык исчез. По комнате разнесся запах уже знакомого геля.

— Гусеница заползает в цветок, — пояснил Северус, нежно проскальзывая пальцем в его анус.

— Какая гадость, гусеница, — хихикнул Гарри, извиваясь на пальце. — Вы определенно не поэт, мистер Снейп.

— Кто-то говорил о любви к энтомологии, — пробормотал Северус, прихватывая губами его член и продолжая ритмично ласкать скользким от геля пальцем.

— Да... А можно... чтобы две гусеницы... — прошептал Гарри, задыхаясь от возбуждения.

Сейчас ему было все равно, во что играть и как назвать пальцы дорогого друга, тонко, изощренно и сладко сводящие его с ума.

Губы Северуса чувственно прошлись по его члену и накрыли головку обволакивающим поцелуем, сомкнувшись плотным нежным кольцом. В то же мгновение Гарри ощутил, что «гусениц в цветке» стало две. Хитрые гусеницы, похоже, превращались в бабочек, пытающихся радостно трепетать крыльями.

Он потерялся в ощущениях, наслаждаясь горячим языком, виртуозно скользящим по его члену, изнывая от поглаживающих пальцев, нежно растягивающих изнутри. Внезапно он вознесся к вершине острейшего удовольствия: головка его члена коснулась входа в узкое горячее горло. Тонкая мука стала непереносимой, и, не выдержав сладостных истязаний, Гарри тихо ахнул и блаженно взорвался сладкими выплесками во рту дорогого друга.

С минуту он лежал, тяжело дыша, не способный шевельнуться.

— Ты решил меня убить, — пробормотал он наконец, едва ворочая языком. — Теперь я мертвая медуза.

— Люблю мертвых медуз, — удовлетворенно сказал Северус, увлеченно целуя его разнеженно раскрытые бедра. Казалось, энергия дорогого друга утроилась. Свесившись с кровати, он полез в тумбочку и извлек на свет божий очередное аптечное зелье в пластиковом флаконе.

— У нас есть гель с анестезией, Кит. Тебе будет не больно.

Гарри вытаращил глаза.

— С какой такой анестезией? — нахмурился он. — Это значит, я ничего не почувствую?

— Ну почему же, ничего... — ухмыльнулся Северус. — Сомневаюсь, что СОВСЕМ уж ничего.

— А общий наркоз не хочешь? — ехидно спросил Гарри. — Чего мелочиться, мистер Снейп?

— Ах ты, вредная... ядовитая маленькая медуза, — Северус тяжело навалился сверху и буквально присосался губами к его рту, не давая сказать и слова.

— Не на... не надо анесте... зию, — пробормотал Гарри, с наслаждением елозя руками по теплой спине и ягодицам дорогого друга. — Северус, пожалуйста, — задыхаясь, прошептал он. — Я хочу все чувствовать... Пусть... больно.

— Зачем тебе это, — заметно расстроился Северус. — Кит, маленький мой, я хотел, как лучше... Все ты прекрасно почувствуешь... Зря сказал, — буркнул он.

— Умоляю, — Гарри отшвырнул в сторону аптечный флакон и вцепился в плечи возлюбленного друга. — Северус, Северус, Северус! Давай!

К удивлению Гарри, Северус внезапно замер, тяжело дыша и глядя на него с каким-то непонятным выражением.

— Кит... — его голос прозвучал еще более странно.

— Что? — прошептал Гарри, прижимая к себе его бедра. Внезапно он почувствовал, ЧТО.

— Я... не могу, — едва слышно сказал Северус.

Гарри стало почти смешно — он никогда не видел дорогого друга таким испуганным и растерянным.

— Ты устал? — он обнял его руками и ногами и вздохнул, в глубине души не зная, радоваться ему или огорчаться. — Бедный Большой Кит... устал.

— Я не устал, — пробормотал Северус. — Я не знаю... Я так... так сильно хотел тебя, — с тихим отчаянием сказал он.

— Ты боишься, что мне больно будет? — догадался Гарри. — ТАК боишься? — потрясенно переспросил он.

Не долго думая, он проворно перевернулся головой к ногам дорогого друга и обнял его за бедра.

— Зато в рот поместится, — жизнерадостно сообщил он, набрасываясь влажными губами на печально поникший член.

Радость была преждевременной. Через минуту воспрявший духом орган перестал помещаться во рту.

— Перестарался, — заметил Гарри, лизнув напоследок плод рук своих и вертлявого языка. — Ой, даже больше, чем раньше был!