Наградой за труды был смех дорогого друга.

— Подождите, вы от меня так просто не отделаетесь, мистер Снейп!

Гарри извлек из складок измятой простыни их обычный гель. Внезапно он замер с флаконом в руке, испуганно уставившись на Северуса.

— Может, ТЕБЕ будет больно? Хочешь анестезию? — он оглянулся, пытаясь понять, куда зашвырнул гель.

Северус расхохотался так, что глаза увлажнились слезами.

— Кит... Как я тебя люблю, если бы кто-то знал... если бы ты только знал, — простонал он.

— А если бы вы знали, мистер Снейп, как я... — он замолчал, смятый жадным поцелуем.

Через минуту Гарри с мистическим восторгом наблюдал, как дорогой друг выливает на ладонь гель и намазывает себя и его, щедро заливая многострадальную простыню.

— Сейчас ты скажешь «Поехали», как в операционной, — нервно хихикнул он.

— Вырастил ехидну себе на погибель, — Северус навалился сверху и нежно поцеловал в губы.

— Поехали? — подсказал Гарри, возбужденно блестя глазами.

Северус наклонился к его лицу.

— Поехали, Кит. Изучишь принцип работы двигателя внутреннего сгорания, — прошептал он, касаясь губами его губ. — Поршень входит в цилиндр.

Автоинструктор притянул к себе ученика и положил ему под ягодицы подушку. Он обнял его руками под коленями, покрыл поцелуями бедра и опять нежно погладил пальцами внутри.

— А вдруг не войдет? — с опаской спросил Гарри. — Диаметр поршня гораздо больше, чем... О-о...

Скользящее прикосновение круглой горячей головки к анусу было таким приятным, что Гарри блаженно вздохнул.

— Вы ставите под сомнение авторитет инструктора, мистер Поттер? — пробормотал дорогой друг.

Гарри хотел съязвить насчет глубоких познаний Северуса в автомобилях, но в это мгновение почувствовал плотное вхождение «поршня» и покрылся бисерным потом: похоже, он был прав насчет диаметра.

Боли не было, но распирающее ощущение внутри было пугающим и на редкость неприятным.

Северус гладил его живот, целовал колено, но это не помогало отвлечься от тянущего ощущения и страха, что ТАМ он тоже устроен не так, как все нормальные люди. Гарри посмотрел на член дорогого друга и с ужасом обнаружил, что тот не вошел и на треть.

— Расслабься, мой хороший, — прошептал Северус. — Выталкивай меня... Будто хочешь от меня избавиться.

Гарри не сразу понял, что тот от него хочет. К его удивлению, как только он попытался сделать то, что предложил Северус, «поршень» погрузился в «цилиндр» еще глубже.

— Кит, родной, хороший... потерпи... потерпи немножко...

Растрепанные волосы прилипли к мокрому лбу дорогого друга, по вискам струился пот, жилы на шее вздулись от внутреннего напряжения.

— Ты... тоже расслабься, — попросил Гарри, не замечая, как сам судорожно терзает пальцами простыню. — Мне не больно, правда.

Он хотел признаться, что ему неприятно, но огорчать Северуса не хотелось: похоже, тот переживал больше, чем он сам.

— Хороший, любимый, маленький, — друг ласкал рукой его член, который, увы, не проявлял никакой радости по поводу происходящего. — Я знаю... что ты чувствуешь... Потерпи, родной...

«Навряд ли это так, как Северус мечтал», — мелькнула у Гарри нерадостная мысль.

— Мне не больно, — повторил он вслух, не зная, как утешить драгоценного друга. Ему ужасно хотелось поцеловать эти крепко сжатые губы и стереть с лица выражение напряженной концентрации.

В какой-то момент тянущее, распирающее чувство стало почти невыносимым. Гарри закусил губу и застонал. В то же мгновение он ощутил, как с очередным толчком Северус вошел в него до конца и замер, не двигаясь.

— О-о, Кит, сейчас легче будет, — расстроенным голосом сказал он.

Гарри проклял себя за несдержанность: что-что, а боль он умел терпеть.

Теперь руки дорогого друга были всюду, куда он мог добраться, — ласковые, утешающие, успокаивающие. Казалось, Северус вкладывает всю душу в каждое прикосновение. Гарри поймал его пальцы и поцеловал их в ответ.

— Я тебя люблю. Ужасно люблю, — сказал он, только сейчас ощущая, что расслабляется.

Мучительное жгущее чувство отступало. В него, как в мелодию тяжелых басов, вплеталась тонкая нота странного удовольствия.

Северус. Внутри него. Часть его самого.

Гарри чувствовал, будто разгорается изнутри, пьянеет от тихого восторга: Северус внутри него!

— Мой... мой Кит, — Северус целовал его лодыжки, доверчиво разведенные в стороны коленки, с такой нежностью, что Гарри показалось, он головокружительно сладко плывет куда-то. Дорогой друг слегка приподнял его бедра и начал осторожно двигаться внутри плавными короткими толчками.

Тянущая боль растворялась в приятных волнах.

— Северус... мой... — прошептал Гарри, уже не в силах говорить. Каждый толчок казался тягучей волной, увлекающей в океан новых ощущений.

— Горячий... нежный... Фантастика... — Северус то ли пытался объяснить, что он чувствует, то ли бормотал бессвязно, уносимый тем же приливом нарастающего наслаждения.

Гарри казалось, он медленно, неотвратимо, сладчайше сходит с ума, подчиненный древнему, как мир, ритму — ритму жизни, возносящему к апофеозу бытия. Он жадно толкался бедрами навстречу Северусу, не понимая, чего желает сам — чтобы все кончилось, чтобы никогда не кончалось. Его собственный член уже сочился смазкой, и дорогой друг ласкал его рукой, нежно касаясь большим пальцем ободка.

Поршень размеренно и плавно двигался в цилиндре.

Мыслей не было, их смели чувства, как степной ураган уносит легкие кусты перекати-поля.

Он и Северус — одно.

Один человек, одна сущность, единица мироздания, квант любви.

Словно сквозь туман, Гарри заворожено смотрел, как выходит из его тела красивый, налитый желанием член возлюбленного друга, как погружается вновь, блестящий, гладкий, крепкий и нежный поршень двигателя жизни.

Гарри задыхался от нарастающего желания.

Невидимый автомобиль страсти мчался через вселенную, набирая скорость.

В какой-то момент Северус вдруг показался ему самим Богом: тело, покрытое потом, блестело в оранжевом свете ночника, мягкие тени скользили по напряженным мускулам, и для Гарри сейчас не было ничего прекрасней этого запрокинутого лица с закрытыми глазами, с выражением того же сладострастного экстаза, что охватил его самого.

Гарри стонал открытым ртом, уже не пытаясь сдерживаться. Казалось, он сейчас сгорит. Каждая волна, каждый толчок живого поршня внутри его тела медленно и неотвратимо несли его к грани.

Он чувствовал, как с каждым скользящим касанием растет, трепещет, расширяется внутри второе сердце. Внезапно Северус поднял его бедра чуть выше, головка члена толкнула маленькое сердце раз, другой, третий. Ладонь, сжимающая его плоть, заскользила быстрее. Наверное, Северус умел читать мысли.

Нежное сердце забилось и запульсировало в тонких, невыносимо сладких конвульсиях.

Гарри судорожно выгнулся и закричал, захлебываясь сметающим остатки разума наслаждением.

Сильным и ярким, как взрыв сверхновой.

Как мучительно сладко и долго изливалась из его тела прозрачная субстанция жизни, так текла из сердца любовь, бесконечная, благодарная, восторженная, обнимающая бесценного друга и весь мир.

— А-а-а! — взорвал перемежающуюся хриплым дыханием тишину рев Северуса.

Гарри тихо ахнул. Слезы потрясения и восторга потекли по его лицу, оставляя влажные следы на скулах и висках.

Словно сквозь дрожащую пелену, он увидел, как драгоценный друг сильным рывком вошел в его расслабленное тело и замер. Лицо Северуса исказилось гримасой наслаждения: он больше не владел собой. Гарри ощутил в себе пульсирующий трепет распаленной плоти, и в следующее мгновение горячая влажность брызнувшего семени заполнила его изнутри, даря упоительное чувство разделенного блаженства.

Время остановилось. Земной шар раздумал вращаться.

Северус медленно вышел из его тела.

— Гарри... Любимый мой...

Он тяжело опустился на колени и уронил голову между его раскинутых бедер. Гарри запустил пальцы в его влажные волосы, разомлевший, пьяный от удовольствия. Драгоценный друг нежно водил языком по истекающему спермой анусу, как зверь, зализывающий рану.

— Ты... кричал... — прошептал Гарри, тая, растворяясь в тихом счастье. — Ты раньше никогда... Я думал... только я такой дурацкий крикун.

— Теперь дурацких крикунов два, — пробормотал Северус, улыбаясь. Он устало вытянулся рядом с Гарри, обняв отяжелевшей рукой и по-хозяйски пристроив на его ногу горячее и мокрое от пота бедро. Он все еще тяжело дышал. Его лицо, расслабившееся и помолодевшее, казалось неузнаваемым.

— Крикун, говоришь? — внезапно спросил Северус.

Не успел Гарри сказать и слова, как дорогой друг неожиданно вскочил, бросился к окну, одним рывком распахнул раму и высунулся на улицу.

— Я люблю Гарри Джеймса Поттера! — заорал он, сложив руки рупором. — Я его люблю!

Оценив признание, какие-то собаки залились дружным возмущенным лаем. В окне пастора Риддла зажегся свет.

Дежурный бобби, прикорнувший за рулем полицейской машины, встрепенулся и протер глаза. Впрочем, объезжать квартал было лень.

На Ноттинг Хилл вновь воцарилась тишина и покой.

* * *

______________________________________________________________________________________________________

http://img20.imageshack.us/img20/4223/297gh.jpg

Фанарт jozy. Квант любви

http://img96.imageshack.us/img96/8521/299e.jpg

Фанарт jozy. Красный квант любви :))

http://img593.imageshack.us/img593/1183/84848906.jpg

Фанарт jozy. Крик в окно

http://img40.imageshack.us/img40/576/1357f.jpg

или

http://s020.radikal.ru/i706/1212/e4/ffc4b67c8a3f.jpg

Фанарт jozy. Крылья Эроса

______________________________________________________________________________________________________

56. Шампанское Люциуса Малфоя

— У миссис Макгонагалл в холле висела картина «Давид и Вирсавия», — сказал Гарри, разглядывая большой поднос с фруктами всех цветов и размеров, запотевшим графином холодного сока и диковинными маленькими бутербродами. — Некоторые думали, что картина нечестивая, но сестра Минерва сказала, что сюжет библейский, пусть висит. Голая женщина на постели, а царь Давид ее фруктами кормит. Прямо как мы с тобой! — хихикнул он.

Гарри нежился в постели, лениво отщипывая виноград, сам себе напоминая Вирсавию, с той разницей, что навряд ли юная возлюбленная иудейского царя возлежала с болеутоляющей свечкой в попе.

Северус, в распахнутом шелковом халате на голое тело, блаженствовал рядом, пристроив себе на грудь стакан ледяного сока.

— Мистер Поттер, вы плохо штудировали Библию, — сказал он. — Давид и Ионафан — более подходящее сравнение. Какая нежная дружба, — поцокал языком Северус. Он выбрал самый крупный персик и протянул Гарри.

— Я читал, — возмутился Гарри, впиваясь зубами в сочную мякоть. — Давид и Ионафан были просто друзьями.

Северус вытер пальцем потекший по его подбородку сок.

— Если мне не изменяет память, то позволю себе процитировать: «Ионафан заключил с Давидом союз, ибо полюбил его, как свою душу», и отец, проклиная его, кричал, что подружился он с сыном Иессеевым на срам себе и матери. А когда Ионафан погиб в сражении, Давид плакал: «О, Ионафан, Ионафан! Дороже брата, ближе жены был ты мне!»

Гарри уронил персик на свежую простыню.

— Плохое сравнение, — буркнул он. — В Библии одни войны и кары божьи. Северус, а чем Армагеддон от Апокалипсиса отличается?

Северус придвинулся ближе и поцеловал его торчащее из-под одеяла плечо.

— Апокалипсис — конец света, а Армагеддон — последняя битва добра и зла. А что, понемногу готовитесь, мистер Поттер?

— Да я просто спросил, — вздохнул Гарри, вспомнив, что так и не поговорил с Сириусом про субботние планы. Впрочем, сейчас об этом размышлять не хотелось.

«Так бы и лежал всю жизнь», — счастливо думал он, разглядывая дорогого друга и пытаясь понять, что за перемены с ним произошли за ночь. Северус даже смотрел на него по-другому, с таким благоговейным восторгом, будто он и в самом деле не глупый мальчишка из деревни, а принц крови неземной красоты, с которым надо носиться, как с редкой драгоценностью. Гарри потянулся, высунув ногу из-под одеяла. Северус проворно перевернулся на постели, поймал опрометчиво выглянувшую ногу и покрыл стопу мелкими бесшумными поцелуями.

Гарри хихикнул.

— С ума сошел, да?

В свою очередь, добравшись до ноги Северуса, он отщипнул виноградинку, пристроил ее между пальцами и сунул всю композицию в рот.

— И кто тут с ума сошел, мистер Поттер? — Северус прижал к своему лицу узкую розовую ступню нахального шутника.

— М-м… — отозвался Гарри, катая языком виноградину под пальцами ноги драгоценного друга. Проглотив, наконец, многострадальный фрукт, он прикусил зубами большой палец на ноге и блаженно вздохнул: это было его давним тайным маленьким желанием. Северус с не меньшим энтузиазмом припал губами к его пальцам: ножное безумство оказалось обоюдным.